Как видно из сделанного выше обзора, правильнее говорить не о каком-то одном «формационном», а о формационных подходах, из которых дискредитировавший себя линейно-пятичленный вовсе не является единственно возможным. Но еще более справедливо такое замечание по отношению к цивилизационным подходам, тем более что в этом случае мы имеем две принципиально разные группы подходов: 1) историософские концепции локальных цивилизаций, отрицающие единство всемирно-исторического процесса, и 2) напротив, исходящие из такого единства концепции, так или иначе универсализующие опыт западной цивилизации.
Наиболее известные локально-цивилизационные подходы были обоснованы в России Н. Я. Данилевским («Россия и Европа», 1869), в Германии О. Шпенглером («Закат Европы», 1922), в Англии А. Дж. Тойнби («Постижение истории», 1934–1961). Имевшие больше критиков, чем сторонников, и сосредоточенные более на духовной культуре, чем на хозяйстве, локально-цивилизационные подходы, тем не менее, выдвинули категории, значимые и для экономической истории, – особенно концепция Тойнби («вызов – ответ», «внешняя и внутренняя периферия» и др.).
В случае школы русского евразийства, основанной в 1920-е гг. в эмиграции экономистом-географом П. Н. Савицким, филологом Н. С. Трубецким и историком Г. В. Вернадским и своеобразно продолженной Л. Н. Гумилевым, локально-цивилизационный подход (восходящий к идее замкнутых культурно-исторических типов Данилевского) соединился с антропогеографическим и геополитическим. Главным вкладом евразийцев стало обоснование категории месторазвития как географической основы локальных цивилизаций. Но антропогеография и геополитика, выросшие из сравнительного землеведения XIX в. (изучения отношений различных человеческих обществ с географической средой), подытоженного в Германской империи кавалером прусского Железного креста Ф. Ратцелем[267], а во франкоязычной Европе – парижским коммунаром Э. Реклю, дали серьезный импульс и концепциям, отразившим стремление западной цивилизации стать универсальной.
Наиболее известную антропогеографическую схему всемирной истории предложил Лев Ильич Мечников (1838–1888). Русский публицист, французский географ (друг и соавтор Э. Реклю), деятельный участник объединения Италии и просвещения Японии, он за свою бурную жизнь объехал вокруг света, пересекши страны и моря Евразии, воды Атлантического и Тихого океанов, Северную Америку по первой трансконтинентальной железной дороге. В итоговой книге «Цивилизация и великие исторические реки» (изд. посм., 1889) Мечников выделил три эры: 1) речных цивилизаций, сложившихся в форме государств-деспотий – организаторов ирригационного (поливного) земледелия в речных долинах Ближнего Востока, Индии и Китая; 2) средиземноморскую – от основания финикийскими торговцами-колонизаторами Карфагена (около 800 г. до н. э.) до открытия испанцами Америки (1492 г.) и португальцами пути в Индию вокруг Африки (1498 г.); 3) океаническую, характеризуемую европейским проникновением во все уголки земного шара.
Хотя археологические раскопки, прочтения древних письмен и другие исследования в ХХ в. намного расширили представления о древних цивилизациях сравнительно с той информацией, которой располагал Л. Мечников, полностью остались в силе такие достоинства его схемы, как:
• противопоставление «запершихся» в бассейнах своих великих рек Индии и Китая ближневосточно-европейской передаче исторической эстафеты («светоча цивилизации») из «Плодородного Полумесяца» (от дельты Нила до тигро-евфратского Междуречья) средиземноморским народам: финикийцам, грекам и италийцам;
• обоснование этапного значения для всемирной истории средиземноморской колонизации (после 800 г. до н. э.) и западной заокеанской экспансии (после 1500 г.).
Великим географическим открытиям и западной заокеанской экспансии (после 1500 г.) отводится роль поворотного всемирно-исторического рубежа и в периодизациях, придававших гораздо большее, чем Л. Мечников, значение неприродным факторам общественного развития: религии, государственности и накоплению капитала. Германский социолог Альфред Вебер (1868–1958), заимствовав у О. Шпенглера противопоставление культуры и цивилизации, а у своего старшего брата Макса Вебера – учение о западной рациональности, также выделил три периода в истории цивилизованных обществ. «Почти статичный» период (от примерно 4000 г. до н. э. до 1500–1600 гг.) сменился динамичным освоением и «стягиванием» земли Европой (1500–1600 гг. – начало 1900-х гг.). Запад, осуществив смену ориентации с потусторонней на посюстороннюю интерпретацию бытия, достиг общемирового доминирования благодаря своей «насыщенности» экспансионистскими силами капитала, государственных организаций, науки, техники и социальных религий (капиталистическая религия «свободы и равенства шансов»; социал-демократическая религия «равновесия между свободой и равенством индивидов»; коммунистическая религия равенства). Но сохранение привычных для прошлых эпох силовых способов реализации политических целей привело к нарастанию расхождения между сферами цивилизации и культуры (первая половина XX в.), дошедшего до самоубийственной формы глобального вооруженного конфликта в двух мировых войнах (1914–1918 и 1939–1945 гг.).
Ученик Тойнби американец У. Макнил в трактате «Восхождение Запада» (1963) положил в основу периодизации истории диффузию привлекательных новшеств из центров – лидеров цивилизации, становившихся для соседей культурными «раздражителями», что, однако, приводило к применению (с разных сторон) грубой военной силы для добычи накопленных предметов роскоши и для захвата стратегических ресурсов, а также и к противоречию между нововведениями и старыми институтами (обычаями и уч реж де ния ми). Макнил выделил как основные периоды культурного доминирования Ближнего и Среднего Востока (3000–500 гг. до н. э.), евразийского «культурного равновесия» (500 г. до н. э. – 1500 г.) и доминирования Запада (после 1500 г.).
Заслуживает внимания трактовка Макнилом универсальных признаков цивилизации:
1) письменный канон и оформленные в нем нормы поведения;
2) возникновение благодаря профессиональной специализации и элите передовых знаний и технологий – военных, административных, ремесленных, научных, а также литературы и искусства;
3) постоянство циркуляции новостей между отдельными городами, регионами, социальными и этническими группами, что придает особое значение средствам сообщения.
Российский ученый Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский (его не надо путать с прославленным отцом, путешественником и государственным деятелем П. П. Семеновым-Тян-Шанским) не предложил периодизации как таковой. Но в статьях «О могущественном территориальном владении применительно к России» (1915) и «Единство России и великое тысячелетнее переселенческое движение» (1919) он обосновал три антропогеографических критерия для сравнительного изучения цивилизаций Востока, Запада и России.
1. Степень освоения естественных ресурсов: зональных, расположенных на поверхности (почвы, флора, фауна), и азональных, лежащих в недрах. Признак цивилизованной страны – развитие торговли и промышленных производств, которые группируются преимущественно на морских побережьях и в азональных районах, но не связаны исключительно с добычей минеральных ресурсов.
2. Территориальное могущество держав относительно мировых средиземных морей, каковых три:
• Средиземное море между Европой, Африкой и западной Азией;
• азиатское средиземное море – группа морей между Китаем и архипелаговой Азией (Южно-Китайское, Восточно-Китайское, Желтое, Японское);
• американское средиземное море – Карибское с Мексиканским заливом.
3. Сочетание земледельческой колонизации с дальней морской торговлей, которая на Западе дала стимулы интенсивному земледелию и городской промышленности.
Семенов-Тян-Шанский выделил также три типа могущественного территориального владения, характерных для мировых держав. Два типа появились в 800–200 гг. до н. э.: «от моря до моря» и «кольцеобразный» (охват Средиземного моря), а третий – после 1500 г.: «клочкообразный» (разбросанный по берегам океанов). Этот тип был присущ великим державам европейского Запада – колониальным империям, тогда как величайшая держава «от моря до моря» – Российская империя – стала следствием славяно-русской сухопутной колонизации Евразии. Обе территориальные экспансии – и западная, и российская – продолжили мировую колонизационную волну белой расы по Старому Свету (Афроевразийскому суперконтиненту) от срединного полуострова Индостана в направлении к Атлантическому океану (с поворотом от его берегов внутрь Евразии), тогда как в противоположном направлении к Тихому океану (и тоже с поворотом внутрь Евразии) разлилась мировая колонизационная волна желтой расы, сформировавшая самую устойчивую в мире оседлую земледельческую государственность (Китай) и сплошную «лавину» кочевников-скотоводов на широких степных пространствах Монголии, Сибири, Средней Азии и значительной части Великой Русской равнины. Российская государственность стала результатом столкновения с азиатско-тихоокеанской волной североевразийского миграционного потока, отделившегося от европейско-атлантической колонизационной волны и обеспечившего развитие лишь экстенсивного земледелия и отсталой промышленности.
Концепция В. П. Семенова-Тян-Шанского особенно интересна тем, что подводит историко-геоэкономическую основу под современную мировую ситуацию трех главных центров накопления капитала (вокруг трех мировых средиземных морей[268]) – североамериканского, западноевропейского и восточноазиатского.
Современник В. П. Семенова-Тян-Шанского Николай Петрович Огановский также пришел к выводу, что историческое отклонение экономического развития России от западного пути коренится в колонизационном закреплении экстенсивного земледелия. Но Огановским этот вывод был обоснован гораздо более обстоятельно в капитальном труде «Закономерность аграрной эволюции» (в 3 т., 1909–1914), дополненном экономико-географическими работами 1920-х гг. Концепция Огановского стала, на мой взгляд, высшим достижением исторического направления в политэкономии. Хотя сам Огановский критиковал германскую новую историческую школу (схему Бюхера) и марксизм (особенно его русских адептов Вл. Ильина (Ульянова-Ленина) и историков-экономистов П. Маслова и П. Лященко) за игнорирование специфики сельского хозяйства и искажение исторической перспективы вследствие экстраполяции опыта XIX в., «залитого яркой краской индустрии», на более ранние эпохи. Отвергал Огановский и мальтузианский закон народонаселения, впитанный английской классической школой, поэтому себя относил не к политической, а к сельскохозяйственной экономии.
О проекте
О подписке