Анна.
Ночная ссора преследует меня, не отпуская даже во сне. Я просыпаюсь за час до будильника, убитая и раздавленная, с ощущением тяжести в груди, и замираю, не желая начинать новый день.
Рядом шуршит постельное бельё – Витя спит, развалившись на всю вторую половину широкой кровати.
Со стоном прячусь под одеяло.
Я думала, после подобных ссор джентльменам полагается занимать кровать в гостевой комнате в наказание, но Виктор, кажется, не чувствует себя виноватым и наше семейное ложе покидать не планирует.
Ах да! Это я должна была его покинуть, по мнению мужа!
Я всё ещё не могу осознать произошедшее. Мужем он теперь может считаться лишь с огромной натяжкой.
Витя так холодно и безразлично рассказал мне о другой женщине… Так буднично, словно сообщил о том, что ему нужно купить новые ботинки.
Витя снова шевелится рядом, и я чувствую, как нарастает во мне напряжение и злость.
Хочется накрыть его подушкой и…
Ух!
Стоп, Аня. Ты взрослая, мудрая женщина.
Соберись!
Соберись и выбрось из головы глупости. Как бы ни хотелось сейчас рассыпаться на детальки, ты не имеешь права этого делать. У тебя дочь, которой не на кого положиться, кроме тебя!
Тихо встаю, нащупываю босыми ногами мягкие тапочки под кроватью и иду в ванную.
В отражении вижу усталое лицо с лёгкими тенями под глазами.
Тихо вздыхаю.
А в голове, словно в комбайне, перекручиваются и перемалываются наши общие воспоминания.
Пыль, пыль, всё это теперь просто пыль.
Принимаю душ и привожу себя в порядок – рисую лицо. Натурально! Косметикой, словно красками, я намечаю на бледном холсте привычные черты: замазываю синяки под глазами, щекам возвращаю лёгкий румянец.
Я же художник, в конце концов!
Что бы там ни происходило в личной жизни, мне нужно как-то прожить этот день на работе, делая вид, что всё нормально. И выглядеть я должна соответствующе.
На кухне варю себе кофе, глядя в окно на только пробивающиеся на горизонте лучи солнца.
Обычно я встаю рано, держу чёткий режим сна, не позволяя себе засиживаться допоздна. Утром готовлю завтрак на всех. Всегда стараюсь для любимых. Еда должна быть полезной, разнообразной, красивой.
Я повёрнута на правилах? Я скучная?
Может быть.
Но мне искренне нравится заботиться о себе и близких. Как жаль, что муж не оценил. Эмоций ему подавай, феерии чувств. Надоел ему день сурка, видите ли.
Что ж… Значит, без завтрака сегодня.
Спустя ещё час слышу шаркающие шаги из спальни. Витя, зевая, входит на кухню. Ставит чайник на плиту, пока я замешиваю тесто для оладьев.
Неловкость плотным утренним туманом повисает в воздухе.
Мы словно два призрака, парящих рядом, но не замечающих друг друга.
Он молчит, я молчу.
Жарю ровно одну порцию оладьев для Маши, выкладываю в тарелку, посыпаю свежей черникой и поливаю мёдом, аппетитно поблескивающим на свету. Ставлю на стол.
Витя, привыкший жить на готовеньком, облизывается и тут же вооружается вилкой.
– Это для ребёнка, – отбираю, отодвигая тарелку на противоположный конец стола.
– А где мой завтрак? – спрашивает, даже не пытаясь скрыть недовольства.
Смотрю на него, стараясь не взорваться.
Внутри всё закипает, булькает.
Вчера ты говорил, что я тебе мешаю, что я должна уйти, забрать Машу и больше не возвращаться, а сегодня ты вдруг удивлён, что я не приготовила тебе завтрак?
Неужели тебе действительно всё равно, что происходит? Неужели ты думаешь, что я после вчерашнего стану угождать тебе и выплясывать возле плиты?
Я же душная. Задушила, бедолагу, заботой!
Старалась сохранить очаг, тогда как нужно было, по мнению Вити, скупать курсы минета.
– Тебе я не успела приготовить.
– Успеешь сейчас, – стреляет взглядом в миску с остатками теста. – Анют, давай быстрей, на работу опаздываю.
Показательно ставлю миску в раковину и заливаю водой.
– Прости, тесто кончилось.
– Ань, ты… – Качает головой. – Детский сад!
Может быть.
Но мне наплевать.
Анна.
– Если хочешь есть, приготовь сам, – говорю я, стараясь сохранять спокойствие. Сказать что-то, что действительно вертится на языке, не могу – знаю, что это только усугубит ситуацию.
Витя смотрит на меня несколько секунд, как будто пытаясь понять, действительно ли я сказала то, что он услышал. Потом кивает, сдерживая в себе раздражение, и лезет в холодильник.
Вытаскивает молоко, яйца. Роется по шкафам в поисках чистой сковороды.
Я отворачиваюсь, чтобы налить себе кофе, но Витя снова начинает говорить:
– Не забудь, что тебе сегодня нужно собрать ваши с Машей вещи. Если не хочешь проблем, вам лучше уйти, как мы договаривались.
Я резко разворачиваюсь к нему, не веря, что он снова поднимает эту тему.
О чём он вообще думает? Уйти из дома – вот так просто?
– Мы ни о чём не договаривались, – отрезаю я, холодно глядя на него. – Я никуда не ухожу. Маша тем более.
Его ноздри гневно расширяются.
Мы смотрим друг на друга, проверяя, кто первым отведёт взгляд.
Секунда. Две. Пять.
– Разберёмся вечером, – наконец говорит он, раздражённо вздыхая, словно ему надоела эта игра. – Ань, я надеюсь, ты примешь правильное решение. Я не хочу с тобой бороться.
– Так не борись. Будь мужчиной, Вить. Уйди, раз уж ты заварил эту кашу.
– Ты, кажется, забыла, чей это дом.
– Ты, кажется, забыл, каким был этот дом, когда мы только въехали? Забавно. Как строить, так вместе, а как делить, так «всё моё».
– Аня, послушай меня внимательно. Сколько лет мы с тобой живём?
– Десять.
– Десять лет. За это время ты успела меня изучить, ведь так?
– Лучше, чем тебе кажется.
– Значит, ты в курсе, что я не отступаю от намеченных целей.
Это так. Витя упрямый очень. Прёт, как каток, по головам, и начхать ему на комфорт окружающих.
И я бы не хотела вставать на пути у такого человека, но встану, если того потребуют обстоятельства. Потому что я тоже не пальцем деланная, и за время нашей совместной жизни научилась лавировать. И помимо его сильных сторон, слабости его я тоже изучила.
– Анечка, просто не мешай мне, пожалуйста, – смягчив вдруг тон, говорит Витя. – Я понимаю, что тебе больно. Понимаю, что это бьёт по твоему самолюбию, твоему хрупкому женскому эго, но ты должна уступить. Должна. Иначе я раскатаю тебя и мокрого места не оставлю. Соглашайся на мои условия, пока я добрый. Выбери квартиру и съезжай по-хорошему. Честное слово, я не хочу воевать с тобой. Давай расстанемся мирно во имя всего того светлого, что между нами было. Во имя нашей дочурки.
– Про дочурку вспомнил, да? Очень выгодно втыкать в контекст ребёнка лишь тогда, когда тебе удобно. Где ты был все эти годы, папаша? Наша дочь росла без тебя, пока ты пропадал на работе.
– Я работал ради нашей семьи!
– Я тоже работаю ради нашей семьи.
– Ой, Ань, сравнила жопу с пальцем! Прости, конечно, но ты своими жалкими учительскими копейками передо мной даже не тряси, – разрезает он воздух ребром ладони. – Не впечатляет!
– Вот как, значит? Не впечатляет? А десять лет назад, когда у нас с тобой на двоих была лишь дырка от бублика, тебе моя зарплата не казалась такой смешной. Может, ты забыл, откуда у тебя бизнес? Забыл, чью квартиру мы продали, чтобы наскрести деньги на стартовый капитал, м? И пока ты не раскачался, на чьи жалкие учительские копейки мы выживали?
– Вспомнила, – усмехается. – Как мелочно, Анют. Будешь меня этим попрекать? Хорошо, сколько ты мне дала тогда? Два миллиона? Сегодня же эта сумма упадёт на твой счёт.
– Нет, Вить, меня такой расклад не устроит. Я понимаю, ты теперь человек важный. Ты уже не тот простак с нулём в кармане. Но не нужно со мной разговаривать так, словно ты подобрал меня с помойки. Это не я тебе обязана. Это ты обязан мне, так что будь добр, собирай шмотки и проваливай к своей малолетке.
– Значит, война? – жёстко сжимает он челюсти.
Ничего не отвечаю.
Резко разворачиваюсь и выхожу из кухни, чувствуя, как внутри всё трясётся от злости и обиды. Ещё не хватало, чтобы он диктовал мне, как поступать!
Забрать Машу и уйти?
Нет уж, я остаюсь здесь. Пусть сам решает, что делать, если ему что-то не нравится.
Я столько сил угрохала в этот дом.
Здесь каждая деталь подобрана с любовью и трепетом. Каждая мелочь на своём месте.
А мой сад? Что будет с ним?
Моим гортензиям уже шесть лет, они старше Маши! Сколько у меня там сортов – не счесть. Есть и капризные очень, за которыми особый уход нужен.
Я каждый листочек, каждый цветочек помню, потому что собственными руками каждый год привожу это всё в порядок.
Мои цветы – тоже мои детки. Я не могу их бросить.
Да и на кого?
Вите по боку сад, а эта его Вика… Сомневаюсь, что она хоть раз в руках садовый инвентарь держала.
Погубят. Точно погубят.
Витя думает, что всё можно решить простыми угрозами, но я не сдамся так легко.
Пока муж готовит себе завтрак, я отсиживаюсь в своём кабинете. Нет, это не трусливый побег, а стратегическое отступление. Мне нужно собраться с силами, потому что целый день в школе придётся улыбаться детям.
Только когда дверь за Витей закрывается, я выхожу из кабинета, чтобы разбудить Машу и собрать её в садик.
После Вити на кухне бардак. В сковороде подгоревший омлет, к которому муж даже не притронулся, решив, видимо, обойтись чашкой чая.
Что ж, все решения приняты. И теперь нам обоим предстоит мириться с последствием своих выборов.
Анна.
У меня «окно» между уроками.
Сижу в своём кабинете, погружённая в электронный журнал. Вношу оценки за последние творческие работы детей.
Трудно сосредоточиться: мысли просто неуправляемы, и то и дело возвращаются к утреннему разговору с Витей.
В голове пульсируют вопросы: как далеко он готов зайти в своём решении устранить меня из своей жизни? А как далеко готова зайти я?
Главное – не идти на поводу у эмоций.
Мне нужна холодная голова и львиная доля здравого смысла, чтобы не превратить свою жизнь в сплошную грязь. Я не хочу разворачивать целую военную кампанию, но мне искренне непонятно, почему именно я должна покинуть дом.
Ведь это не я решила начать новую жизнь, а Витя.
Вот пускай и начинает. С чистого листа.
Меня же всё устраивало в моей прошлой жизни, в том числе уютное гнёздышко, которое я создавала долгие годы.
Такое решение кажется мне справедливым и честным, но если Витя начнёт жестить, мне придётся отступить, чтобы не подвергать себя и Машу опасности. Я лишь надеюсь, что Витя не станет впадать в крайности. Он жёсткий человек, когда дело касается финансового благополучия. Именно благодаря этому качеству его бизнес и разросся, стал приносить ощутимый доход. Но готов ли он так же хладнокровно крушить врага, если этим врагом станем мы с Машей?
Я ребёнок, выросший в детском доме. И ещё с малых лет усвоила одну вещь: нельзя сдаваться без боя. Нельзя давать слабину, потому что этим обязательно воспользуется кто-то более расторопный и сообразительный.
Вот и сейчас, подчиняясь закреплённому на подкорке рефлексу, я зубами готова вцепиться в то, что мне дорого.
Мой дом – это не просто куча кирпичей и стильная мебель.
Мой дом – это место моей силы.
Там росла моя дочь. Делала свои первые шаги, произносила первые слова.
Сколько любви и радости видели эти стены!
А теперь какая-то малолетка придёт туда и начнёт наводить свои порядки?
Нет уж!
В кабинет стучат, и тут же дверь распахивается. Оля, как всегда взмыленная, шустро забегает ко мне, цокая каблуками.
– Ань, есть чистая бумага А4? У меня закончилась, а мне срочно нужно распечатать информацию на стенд.
– В шкафу, в третьем левом ящике, – отвечаю на автомате, продолжая стучать по клавиатуре.
Оля подходит к шкафу, находит бумагу, но тут же снова оборачивается ко мне.
– А кнопки есть?
– В верхнем правом, – киваю я, всё так же не отрывая глаз от монитора.
Оля достаёт кнопки, но. вместо того чтобы уйти, задерживается и пристально на меня смотрит.
– Я тебе поражаюсь! Как ты всё это помнишь? Кажется, тебя среди ночи разбуди, и ты скажешь, где у тебя…
– Оль, – поднимаю на неё взгляд, перебивая. – Я развожусь.
– Разво… Что? – расширяются от шока и без того огромные глаза подруги.
– Витька… – начинаю я, но слова застревают в горле, и мне приходится прилагать усилия, чтобы вытолкнуть их наружу. – Витька молодую любовницу завёл.
– Погоди, чего?
– Да, нашёл другую. И сделал ей ребёнка.
– Чего?!
– А теперь хочет, чтобы мы с Машей покинули дом.
Я на миг замираю, чувствуя, как что-то внутри надламывается в очередной раз.
– Ты шутишь? – Оля хлопает ресницами. Лицо её вытягивается в овал, челюсть слегка отвисает.
– Если бы, – я грустно усмехаюсь. – Он сказал, что я ему надоела. Душная. Что он больше не может жить со мной и Машей, и нам нужно освободить место для его новой семьи.
– В смысле? – голос подруги поднимается на октаву выше, выражая одновременно и недоумение, и гнев. – И что ты собираешься делать? Куда пойдёшь?
– Что значит «куда пойдёшь»? Никуда я не пойду. Это и мой дом тоже, пусть даже по документам он принадлежит Вите.
– Вот именно, по документам! Суд на них смотреть и будет. Никто тебя не пожалеет лишь потому, что ты женщина с ребёнком.
– Оль, да мы когда в тот дом въехали, в нём страшно жить было. Он же Вите от отца достался в ужасном состоянии. А сейчас что? Не дом, а мечта! Мы там всё поменяли. Столько сил вгрохали, времени, нервов! Второй этаж достроили, веранду. Ремонт капитальный сделали. На чьи деньги?
– На Витины? – рассеянно хлопает глазами подруга.
– На Витины, ага. На те, которые ему принёс бизнес, в который вложилась я. Рыночная цена дома сейчас миллионов двадцать, если не больше, а он мне предлагает квартиру снять и два миллиона вложенных средств вернуть. Думает, швырнёт мне эти деньги, как собаке кость, а я и рада буду! Как будто я прав своих не знаю. Хорошо устроился. «Бизнес мой, дом мой, а твоё здесь только сопли в носу»!
Оля садится на стул напротив меня, шок на её лице сменяется пониманием.
– Ты права, конечно. Но, Ань, что он за зверь такой, выгонять жену с ребёнком? Измена – это одно, но чтобы так?
– Не знаю, это ты мне скажи. Ты же у нас психолог.
– Детский, – ведёт бровью подруга.
– Детский. А это что, поведение взрослого человека? Сходить налево, обрюхатить девчонку и дать пинка под зад родной дочери и жене. Так себя взрослые мужчины ведут?
Оля задумчиво постукивает пальцами по подбородку.
– Наверное, кризис среднего возраста. Они все ближе к сорока резко начинают исполнять, будто белены объелись. Знаешь же, как говорят: седина в бороду, бес в ребро. Видимо, он чувствует неудовлетворение жизнью и пытается это компенсировать наличием молоденькой шлюшки рядом.
– А я старая, да?
– Тебе тридцать шесть, звезда моя. Ты уже отработанный материал, как говорится. Наскучившая, предсказуемая, изученная досконально. А там всё новое, интересное. Тело упругое, сиськи стоячие, жопа – орех.
– То есть всему виной целлюлит на моих бёдрах? – Раздражённо фыркаю я. – Да и вообще, нормальная у меня жопа! Хватит уже женщин винить в том, что мужчины член свой в штанах удержать не могут. Впрочем, не так важно, кто виноват. Я решила, что никуда не уйду. Это мой дом. Никаких побегов, никаких уступок. Я Витю знаю. Чуть дай слабину, и он заберётся под панцирь и выест внутренности.
– А Машка? Рассказала ей уже?
Качаю головой.
– Я не знаю, как ей это объяснить. Жалко малышку. Как сказать ей, что папа больше не хочет быть с нами?
– Собрать в кулак всю свою силу и сказать, – тяжело вздыхает Оля. – Тебе придётся найти слова. Ребёнку в её возрасте не обязательно знать подробности, но ввести в курс дела всё равно нужно. Мягко. Без лишних эмоций.
О проекте
О подписке