Шауль умирал счастливым человеком. Синагога, в которой служил он шамесом, выстояла без потерь во всех передрягах российской жизни: революция и погромы, война с немцами и австрийцами, снова погромы и революция, и снова война, красные вперед – поляки бегут, красные бегут – Пилсудский наступает. Главное, что свиток Торы цел и невредим, ему ведь уже несколько столетий. И будут его доставать каждую субботу, чтобы прочитать очередную главу, и будут носить его по кругу в праздник Симхас Тора, и будут любовно поглаживать резной деревянный футляр, в котором хранится святой свиток.
И ведь не только свиток Торы пережил бурное время, в синагоге и в шкафу дома у Шауля стоят тома Раши, Рамбама, га-Наси. Нет, Шауль никогда не путал общинный карман со своим – удавалось приобрести книжную мудрость на общинные деньги или на пожертвования – книга стояла в синагоге, а если удавалось выкроить деньги из скудной семейной копейки – ей почетное место в доме Шауля.
Два старших сына, Хаймеле и Гиршеле, не только в талмудторе и хедере хорошо учились, оба успешно окончили ешибот и служат раввинами. Как учиться без книг? Куда заглянет раввин, когда еврей задаст ему вопрос, на который и сам царь Шломо затруднится ответить? Вот и покупал книжную мудрость отец, чтоб сыновья могли учиться, и потом сами учить. Счастливый человек Шауль, счастливый. Умирает рано – две дочки-подростки замуж не выданы, мизинкл Йоселе только-только стал участвовать в миньяне, но нельзя огорчаться на Б-га, значит так записано в Книге.
Счастливым человеком прожил Шауль, всегда у него в доме был кусочек кугла, к субботе жена готовила чолнт, иногда на обеденном столе появлялась гусиная шейка. Всегда ему было что надеть: чистую выглаженную рубаху, на стареньком лапсердаке ни одной дырочки, все заштопаны, а сапоги начищены. И это все Хава, чудесная Хава, как же повезло счастливчику Шаулю, что родители нашли ему такую жену! Весь дом и дети на ней, Шауль спокойно может идти в синагогу или читать комментарии Раши дома – бульон с кнейделах стоит на плите, лоскутные дорожки и половики дома выбиты, дети, слава Б-гу умыты и накормлены и никто из них не ходит обедать к чужим людям. Наоборот, всегда какой-нибудь мальчишка их хедера столуется у Шауля, а если в местечке появляется заезжий еврей – он может найти в доме Шауля топчан переночевать и талес, чтобы совершить утреннюю молитву.
Жизнь стала другая, совсем другая. Раньше были евреи и гои, среди которых были поляки, русские, австрияки и много других – люди как люди. Признаться, и среди евреев встречались как мудрецы, так и подлецы, что уж говорить про этих сектантов-христиан? Да и евреи – среди них веселые хасиды, цадики которых носят красивые меховые шапки, и есть среди евреев митнагдим, которые вечно спорят с хасидами. В конце концов, Шабтай Цви тоже был еврей, пока не стал турком-муслимом. Но все евреи носили ермолки и лапсердаки, чулки с тяжелыми башмаками, творя молитвы, они надевают талес и заплетают филактерии, под верхней одеждой у них надет арбакантес, с которого свисают нити цицот и на цицот ровно 613 узелков, по числу заповедей. Борода обязательно, пейсы завиты… А теперь?! Бритые бороды, вместо пейсов бакенбарды, сказать стыдно, но не только слова молитвы на святом языке многие не повторят, мамелошн-идиш не все понимают!
А о чем спорят, о чем ведут разговоры? Ехать в Страну или строить коммуну здесь? И это вместо того, чтобы прочитать «Шульхан арух» и разобрать вместе трудное место в Талмуде… Мир точно сошел с ума и даже хорошо, что Шауль больше не будет на это смотреть.
Счастливый человек Шауль, вот если бы болезнь не причиняла ему такие боли… Но ведь все от Б-га, а боли можно и потерпеть. А Б-г не оставит Хаву своими заботами, а уж Хава позаботится и о Голде, и о Малке, и о мизинкле Йоселе.
Кадиш прочитан, счастливая женщина Хава, стать вдовой такого уважаемого человека! Конечно, похоронное братство могло бы не брать с вдовы такие деньги за похороны, но ничего. Придет Машиах, Шауль точно будет сидеть в кресле в саду среди праведников, а Хава будет скамеечкой под его ногами – счастливая женщина. Старшие, Хаим и Гирш уже устроены, далеко-далеко, уже за границей в Литве они служат раввинами.
– Девочки, Голда, Малка, надо устраивать жизнь…
– Мамеле, я уеду в Ростов, там начинается строительство большого завода и наша комсомольская ячейка выписала мне путевку на строительство, – с Голдой сейчас спорить бесполезно, все свободное время она проводит со своими комсомольцами. Выдать бы ее замуж, сосватать за хорошего еврея, да где там – и слышать не хочет.
– Мамочка, а я поеду в Минск и буду поступать в университет. Мне ячейка выписала направление на рабфак, выучу русского языка, математику и что там еще надо и обязательно стану адвокатом!
– Да, девочки, жизнь стала другая, совсем другая. Йоси, мальчик мой, а ты?
– Мама, для начала я пойду в школу, надо учиться. Учиться сначала в школе, чтобы потом учиться на врача.
Счастливая вдова Хава – все трое хотят вылететь из родного гнезда, чтобы учиться, жизнь стала совсем другой – никто не хочет носить лапсердак и пейсы, покрывать голову и плечи талесом, плести на левой руке филактерии и проводить ночи со свечой за чтением «Шульхан арух».
Много лет прошло, много. Малка построила свой завод в Ростове и стала большой партийной шишкой в городе. Голда сумела стать адвокатом и работала юрисконсультом на том заводе. А Йоси таки стал врачом, сумел ведь выучиться! И счастливая Хава уже нянчит внуков. Ну, конечно же, вместо зятьев-гоев и невестки-гойки могли бы взять приличные партии среди евреев… Но уж это точно не делает Хаву несчастной, совершенно точно! А внуки – Аркадий и Левчик, Элла и Миша… Что поделать, если имена Арье, Борух и Моше стали немодными? Совсем другая жизнь, совсем другое время и Шауль должен был бы понять, как все изменилось. Как хорошо, что все живут в Ростове, полчаса—час и все могут собраться за одним большим столом. Зятья и невестка гои, но ведь среди них тоже много хороших людей, грех жаловаться!
– Голда, ты знаешь, я ведь сходила на спектакль, который привез в Ростов театр из Биробиджана! Давали «Тевье-молочника» на идиш и я все-все буквально понимала! – Малка была радостно возбуждена и торопилась поделиться своей радостью с сестрой и братом.
– Ой, сестрички, недавно я взял в руки книгу на идиш, попал мне на глаза томик Маркиша – я не смог прочитать ни одного слова. Нет, что-то я, конечно же, прочитал, но …но я понял, что мой мамелошн потерян! Столько лет без языка – война, потом военные гарнизоны – почти 40 лет и языка нет, как нет!
Счастливица Хава, счастливые Малка, Голда, Йоселе – но нет ни одной весточки от Гиршеле и Хаймеле – пропали во время войны вместе со своими семьями и только сердце болит, когда представишь, что могли пережить они в последние минуты.
Счастливый человек Аркаша – сын таких родителей, а какие у мальчика тетки – и все его любят, все балуют! Ну как же – он один носит фамилию своего деда, ведь у детей Малки и Голды фамилии их отцов.
– Папа, мне получать паспорт, я напишу в анкете «национальность – еврей»?
– Сынок, ты можешь писать, что ты считаешь правильным… Но если разобраться – с твоей русской мамой, не зная ни одного слова на идиш или на иврите, какой из тебя еврей?!
– Папа, я сегодня ночью слышал от «тети Сары из Тель-Авива» – наши вступили с нашими в воздушный бой и таки сбили три наших самолета! А придурок Васька из соседнего подъезда говорил, что всех жидов в Израиловке утопят в Средиземном море. Ты знаешь, папа, я все-таки врезал ему хорошенько, не знаю, кто кого будет топить, но две недели он точно будет ходить с бланшем под глазом! А ты, наверное, выслушаешь от его матери, какой я скверный у тебя сын…
Счастливый отец Иосиф!
В городе висело тяжелое ожидание, за свою длинную историю он много раз переходил из рук в руки, от захватчиков к «прежним» правителям и затем к новым захватчикам. После нескольких переходов разобраться, кто захватчик, а кто законный правитель было уже невозможно, жители города философски относились к сменам властей. В окружающих город горах гремела летняя гроза, что трудно было отличить от далекой артиллерийской канонады.
У доктора Гробштейна требовательно заскрежетал механический звонок. Этим вечером доктор был в квартире один и сам открыл дверь – к нему на огонек заглянул приятель, Ежи Лещинский, филолог и декан местного универсирета. Друзья закурили – Моисей Гробштейн трубку, Ежи Лещинский сигару и расположились за столиком у открытого окна с бокалами коньяка.
О проекте
О подписке