Глава V

 
«То ли в прошлом его лик, а то ли в будущем…»
 

(А. Розенбаум, 1987 г.)

Но и этих немногих слов Ивану Михайловичу хватило, чтобы всё понять. Он давно уже работал с Алисой, и знал её не первый год и как эксперта, и как человека:

– Вези, чего ещё скажешь тут, – ответил он и прилежно надавил указательным пальцем на красненькую трубочку своего мобильного, как это делает большинство пожилых людей. Затем снял очки и аккуратно убрал в кожаный чехол. Положив телефон и очки на тумбочку, Иван Михайлович вышел на крыльцо, где лежала мохнатая черномордая дворняга. Завидев хозяина, она вскочила и начала радостно вытанцовывать вокруг его ног. Во дворе под навесом стоял, покрытый сбоку дождевыми каплями, оранжевый «четыреста двенадцатый» «Москвич». Тропинка до калитки совсем размокла, и старик взялся укладывать дощатый тротуар до крыльца с мыслями о том, что Алисе не пристало ходить по деревенской грязи.

Несмотря на то, что они сотрудничали уже очень много и очень давно, Алиса приезжала к нему всего два раза. Обычно он сам подкатывал на своем чудо-«Москвиче» к институту, в здании которого находился её департамент. Для него каждый её приезд был событием особенным. Во-первых, если она едет сама, значит не может ждать, а следовательно – везёт что-то действительно ценное. А во-вторых, гости – это довольно отрадно для человека, привыкшего к размеренной деревенской жизни.

Сам Иван Михайлович представлял собой человека-загадку с золотыми руками. Несмотря на свои семьдесят лет, он был в прекрасной форме. Крепкий и коренастый мужчина с большими ухватистыми руками. Он всегда держался прямо и с достоинством. Его возраст выдавала шёлковая седина на висках и припорошенная белым борода. Иван Михайлович был похож на европейского мужчину, возможно, с немецкими корнями. Алисе так и не удалось узнать, откуда его род и как он оказался жителем деревни. На её вопросы он отмахивался и говорил: «Будет время – расскажу». Алиса с нетерпением ожидала этого рассказа, ведь за годы сотрудничества мастер стал ей практически родным человеком.

Живности у Ивана Михайловича, кроме кур и любимой собаки, не было, огородик скорее напоминал сад, и конечно, классическим крестьянином назвать его было трудно. Но тишина и неспешный ход событий вокруг не прошли для него бесследно. Иван Михайлович жил неторопливо, но основательно. Всё в его небольшом дворе было сделано не только качественно и красиво, но и по-своему гениально. Его инженерную мысль по достоинству оценили бы механики практически всех предприятий, где выпускается то, что имеет в своём составе хоть какие-то движущиеся детали, шестеренки, кулисы, двигатели и тому подобное. В дом им был проведен водопровод, двигатель насоса которого работал на дровах: они сжигались в специальных камерах для добычи газа, – такие установки пытались ставить на грузовые автомобили в послевоенном Союзе. Тепло и дым от сгораемых дров крутили турбину и вырабатывали электричество для подсветки двора, а в крыше дома с южной стороны были встроены также собственноручно изготовленные солнечные водонагреватели.

Везде – в сарае, в удобствах, в каждой комнате его небольшого дома были развешены часы. С кукушкой, с боем, с барометром, с указанием фаз луны и различными всевозможными функциями, естественно, тоже его разработки и изготовления. Часами он всегда гордился более всего. Доподлинно не известно, но кто-то где-то говорил, что Иван Михайлович работал на часовом заводе инженером-конструктором.

В центре инновационной инфраструктуры его двора, прямо за деревянным домом, была выстроена капитальная каменная мастерская, где Иван Михайлович претворял все свои идеи в жизнь. Там же он занимался реставрацией предметов, переданных в его умелые руки Алисой.

Как ни странно, Иван Михайлович, при всей его конструкторской мысли и незаурядных инженерных способностях, никаких дипломов и сертификатов не имел. Но Алису это никогда не смущало. На своем личном примере она знала, что никакое образование не в силах дать того, что даёт человеку осознанное им призвание. Её саму родители, видя в ней серьезный интеллектуальный потенциал, пытались подтолкнуть то по стопам папы – в юридическую науку, то по маминой стезе – в царство чисел и физических законов. Она даже проучилась год на юридическом, после чего со скандалом бросила и ушла в искусствоведы. Помня об этом, она искала себе реставраторов не в специализированных ателье и мастерских, а на ярмарках ремесел, по окрестным деревням, церквам, отдавая предпочтение умениям, а не количеству бумажек в портфолио.

Любимым её специалистом был Иван Михайлович. Он мог вернуть к жизни любой механизм, восстановить любой материал, а собранная им мастерская имела оборудование, достаточное, чтобы воссоздать практически любой класс точности обработки металлов. И хотя с механизмами она работала не так часто, как с картинами, скульптурой или резьбой по дереву, обращалась она к нему нередко. Были случаи, когда он брался восстанавливать фарфор или скульптуры из меди и бронзы; дипломированные специалисты или художники отказывались, а он восстанавливал. В случае с граммофоном она ни секунды не колебалась, прежде чем набрать номер Ивана Михайловича.

– Через два часа прилетит, – подумал вслух Иван Михайлович и достал из шкафа старомодный клетчатый костюм-тройку и лакированные полуботинки, на манер тех, что носили бюргеры в довоенной Германии. Переодевшись, он заварил чай из заготовленной в сенях душицы, налил мёд в ажурную стеклянную вазочку, достал из шкафа любимую трубку и стал набивать в неё табак.

Примерно в то же время Алиса тщетно пыталась погрузить граммофон обратно в ящик. Наконец, при помощи двух изъятых ею из коридора третьего этажа студентов, ей удалось сделать это, а также водрузить ящик в багажник ее «Ауди Q4». И она, пролетев пару раз почти на красный, умчалась из города.

Как и рассчитывал механик-любитель, по прошествии двух часов, чавкая колёсами по глинистой размытой проселочной дороге, к дому Ивана Михайловича подползла грязно-синяя машина Алисы.

Дощатый трап был давно готов не только во дворе, но и за калиткой, вплоть до лужайки, чтобы Алиса смогла выйти из машины, не утонув в плодородном слое размокшей почвы. Алиса открыла дверь и шагнула на траву. Каблук её сапога моментально погрузился в землю.

– Алиса! Здравствуй! Ты вот сюда скорее иди, у меня тут настил имеется твердый, вот… – Иван Михайлович проводил Алису на свой импровизированный тротуар, аккуратно, как хрустальную статуэтку поддерживая девушку под локоть.

– Ой, спасибо. Всегда у вас всё на высшем уровне! – улыбнулась Алиса. – Только подождите, у меня в багажнике ящик…

– Я достану, ты только на кнопку щелкни, чтоб багажник разверзся!

– Он тяжелый, Иван Михайлович!

– И чего? Чай мужик я или где?

– Иван Михайлович, возраст ведь! – попыталась проявить участие Алиса, но багажник открыла.

– Вот ты молодая, и как у тебя его вышло сюда закинуть? Нет! Вижу ведь, что пацаны ставили: во-первых, стоит криво. Ты бы так ни за что не оставила, будь у тебя сила хоть сдвинуть его. А во-вторых, если б его мужики грузили – дальше б закинули, чтобы ось нагрузить. А тут пацанва… кинули – ай да и ладно! Стьюденты, небось? – Иван Михайлович подмигнул.

Алиса в ответ только улыбнулась и покачала головой, а Иван Михайлович, крепко схватив ящик, пошёл следом. У калитки он обогнал гостью, поставил ящик на землю и открыл дверь:

– Прошу, пани!

Однако Алиса тут же напугано кинулась к ящику:

– Ай! Промокнет! Дождь же!

– Да не боись, высушим! – засмеялся галантный механик.

– А Фрида у вас здесь?

– Тут-тут, заждалась тебя уже, вон бежит, пальто береги!

Из глубины двора выбежала радостная дворняга и кинулась навстречу гостям, размахивая мокрым хвостом. Алиса поспешила на крыльцо, чтобы прикрыться входной дощатой дверью сеней от грязных лап радостной Фриды. Потрепав собаку по голове, почесав за ушком, Алиса и Иван Михайлович прошли в дом, где механик тут же усадил гостью за стол и стал настойчиво потчевать чаем и расспрашивать о жизни в Петербурге. Алисе же не терпелось показать привезённый артефакт.

– Ну взгляните же, наконец, на содержимое ящика! Иван Михалыч!

– Да посмотрю, успеется ещё. Ты его скоро забирать думаешь?

– Недели через две-три.

– Тем более. Нагляжусь ещё на него. Ты лучше про себя расскажи, а?

– Я ни о чём не могу сейчас больше думать. И говорить. К тому же это, – Алиса указала на ящик, – и есть я. Я думаю, что это наш шанс. И мой, и Ваш. Я надеюсь, что это поможет нам открыть свою фирму и магазин, как мы мечтали! И заниматься чем хотим, не отвлекаясь на дела музея и института.

– Ох ты! Тогда и впрямь надо глянуть, – с этими словами Иван Михайлович подошел к ящику.

Открыв крышку, мастер ощутил невидимый глазу сильный удар по плечам, ноги стали ватными, а на лбу выступили капли холодного пота. Не в силах устоять, он мягко, насколько это было возможно, опустился на колени и охнул.

– Что с вами? – крикнула Алиса и подбежала к механику.

– Ой, да ничего, нормально все. Пошатнуло что-то. Давление скачет, наверное…

Иван Михайлович, закрыв рот рукой, на мгновение погрузился в раздумья. Затем, вытерев пот со лба и хлопнув по коленкам, вперевалку поднялся на ноги. Алиса помогала, как могла. Старик встал и прошёл к буфету. Открыв дверцу, он снял с полки флягу и сел за стол.

– Что это? – спросила Алиса, она сильно переживала.

– Лекарство, – ответил старик и капнул пару капель из фляги себе в чай. – Да ты не переживай, отпустило уже.

Иван Михайлович посидел минут пять, допил свой чай. Алиса тем временем достала из ящика трубу и пластинки. Вернувшись от своих мыслей к их делу, он спросил:

– А чего это такое-то?

– Иван Михайлович, это граммофон!

– Что-то он уж больно разбитый… Он же не играет? – спросил старик и уставился на Алису. Девушка недовольно замотала головой: «нет».

– И вряд ли будет… – словно выдохнув, продолжил механик.

– Даже механизм не осмотрели, неужели всё так плохо? – удивилась Алиса. – Вам нездоровится?

– Полегчало. Дал Бог силы. Сейчас гляну аппарат.

Он извлек из ящика граммофон. Алиса радостно порхала вокруг и восторженно излагала всю суть дела.

– Иван Михайлович! Я не большой специалист в механике и технологиях, но мой опыт в оценке и материалах говорит мне следующее: этот аппарат – не обычный граммофон. На нём нет ни заводских клейм, ни эмблем, ни номера. Его отделка совершенно не характерна для промышленности начала двадцатого века и для конца девятнадцатого века. Она вообще не промышленная! Изготавливать держатель иглы из слоновой кости, делать такую отделку, – вот, взгляните! – таким образом всё это комплектовать! Это же экономически нецелесообразно! Такую комплектацию, в таких материалах невозможно стабилизировать, стандартизировать. Это явно штучный товар, изготовленный мастером.

Тут Алиса сделала перерыв, чтобы отдышаться. Иван Михайлович сел на стул и всё смотрел на граммофон. С каждым словом Алисы он всё глубже погружался в свои мысли.

– Знаете, что я ещё тут нашла?! Тут какие-то странные вставки на концах осей в механизме, как в оправах. И ещё: корпус из красного дерева, обтянут кожей, причем – не телячьей. Что за кожа, я пока не знаю. А под деревянным корпусом – совершенно невероятная вещь: литая станина. Чугунная. Я не знаю, зачем, но это из-за неё он такой тяжелый. И вот, судя по литью – оно кустарное. Корпус треснул, я кусочек отломила, вы уж простите. Радиоизотопный метод показал, что граммофону всего шестьдесят лет! Шестьдесят лет?! Это странно. Но видимо, образец неудачный был.

– А что странного? Собрал кто-то граммофон из трофейных частей, рукастый парень.

– Иван Михайлович, вы сами-то в это верите? – удивилась Алиса, гладившая детали граммофона. – Я попрошу вас осмотреть, оценить, проанализировать механизм и, если возможно, восстановить его. Я сама не решилась его запускать, вдруг бы…

– И правильно! – перебил он Алису. – Мало ли чего! Заржавлено всё, ещё бы стружка какая в глаз вылетела!

– Вдруг бы навредила механике, – продолжала Алиса. – Посмотрите его, пожалуйста! И самое главное: скажу сразу, по совокупности признаков я считаю, что этот граммофон – это прототип, изготовленный каким-то изобретателем в середине XIX века до патента Эдисона, до фонографа Кро и аппарата Берлинера! Задолго. Поэтому… поэтому и прошу Вас: вложите в него все свои знания. Если он заработает, ему вообще цены не будет. Ему и сейчас её нет! Это же открытие! Это влияет на ход истории! Пожалуйста… – Алиса сложила ладони в молящий жест.

Иван Михайлович окончательно погрустнел. Он сидел за столом, подперев голову руками. Его морщины стали глубже, а взгляд приобрел остроту. Он уже увидел эти «странные вставки на концах осей в механизме, как в оправах» – парашютные противоударные балансиры. Подшипники на натуральных рубинах, как это делают в хронометрах, начиная с Аврахама Луи Бреге. Иглу из такого же рубина. Увидел ручную шлифовку шестерен наждачной бумагой – мелкая сетка следов шлифования была круговой и хаотичной, что нехарактерно для машинной обработки. Обточенные вручную эвольвентные зубья шестерен. Винты с клеймом, – такой же вензель был на трубе граммофона. Заметил, что сначала устройство собрали с внутренней трубой, а только потом переделали на внешнюю. И много чего еще. Тяжело вздохнув, он ответил:

– Ясно… Жаль. Вряд ли механизм спасти можно. Если только заменить… Понятно, да, открытие. Я постараюсь. Мне время нужно… – Затем, после длинной паузы, продолжил: – Алиса, а где ты его взяла?

Алиса рассказала ему про парня, поделилась своими мыслями по поводу того, что её мучает факт утаивания сведений от клиента, но что ещё больше она переживала за граммофон.

Иван Михайлович немного повеселел, спросил, как зовут парня.

– Макс, – ответила Алиса, улыбнувшись. – Фамилию не помню.

– Да ну? – Старик отошёл от тяжкого груза ответственности, взваленного на него Алисой, поджёг трубку и расхохотался. – Не помнишь? И улыбаешься! Понравился он тебе, что ли?

Алиса немного покраснела и многозначительно посмотрела на собеседника.

– Иван Михайлович, да ладно вам, видели б его! Спортсмен, недотёпа какой-то… в костюме спортивном ко мне заявился! И в белых кроссовках, как попугай. Слова из него не вытянешь – то ли потому, что американец, то ли потому, что говорить не умеет… неуклюжий какой-то…

– Многовато нашла недостатков для равнодушного отношения. А спортсменов неуклюжих не бывает… Значит, и ты ему тоже… А каким он спортом занимается?

– Что я ему тоже!? Иван Михайлович, давайте не будем, – возмущенно отрезала Алиса. – Откуда я знаю – каким!

– Ладно, не кипятись.

– Извините. Я просто что-то… мне ехать пора. У меня самолет через пару часов. Можно вас попросить до трассы меня проводить на своем чудо-«Москвиче», а то как сюда доехала – я и сама не знаю.

– Это ты меня прости, лезу всё, куда не зовут. Мы, старики, такие… Провожу, конечно. Только не на «Москвиче», для таких целей у меня кое-что получше припасено.

Когда они вышли из дома, Иван Михайлович направился к мастерской, а Алиса вернулась по дощатому тротуару в свою «Ауди». Пока она запускала двигатель, пристёгивала ремень, думала о своём, из ворот со двора выкатился ярко-зелёный пикап, сделанный из «ГАЗ-69» и «УАЗа», на злой зубастой резине от трактора. Иван Михайлович остановился, лихо спрыгнул с подножки, закрыл ворота, подбежал к машине Алисы и похвастал:

– Позавчера собирать закончил, глянь – зверь какой!

Алиса в очередной раз удивилась, как ему удается делать красивые и функциональные вещи.

– Давайте сразу меня к нему прицепим, всё равно ведь застряну, – резонно предложила Алиса.

Иван Михайлович размотал трос, прицепил к «Ауди» и потихоньку поволок её в направлении трассы. Дорогой он размышлял, как же быть с граммофоном – восстанавливать этот механизм или собрать новый. Рассказать ли Алисе о своих мыслях по поводу всего этого аппарата, или просто молча выполнить свою работу.

Алиса дорогой тоже не теряла времени – обдумывала, почему Иван Михайлович так огорчился граммофону, неужели его действительно невозможно восстановить. Или она так накрутила старика, пытаясь показать, какая огромная ответственность ложится на них… точнее, на него. Да и может, она правда Максу понравилась – то-то он такой странный был…