Рауль молчит, только скрипит по бумаге грифель карандаша.

– Ладно, проехали, – говорит мэр и закрывает глаза.

Сперва как будто ничего не происходит… Красные лучи садящегося солнца понемногу бледнеют. Лес за окном становится прозрачным. Сквозь облупившиеся стены курилки проступает больничная палата.

– Не спать… – шепчет мэр. – Не спать…

Он беспокойно ворочается. В просторную палату сквозь забранные крупной решеткой окна льется скудный зимний свет. В палате в два ряда стоят койки. На койках без движения лежат люди. Синие одеяла, серое постельное белье, на полу – бурый исцарапанный линолеум…

– Не спать! – страшным голосом ревет мэр и рывком садится на топчане.

Ухает и лупит себя ладонями по лицу. Рауль тоже приходит в себя. В руке – исписанный блокнот. В зубах – мундштук с погасшей сигаретой. В распахнутом окне тусклый солнечный диск плющится о зубья елового леса. Густой закатный свет льется в комнату.

Мэр встает и, расталкивая набежавших из коридора полицейских, идет на балкон. Он хрипло дышит, его белая рубашка насквозь промокла от пота. На балконе мэр выбрасывает цветы из графина и льет себе на макушку воду. Отфыркивается, вытирает пятерней лицо, оглядывается на Рауля.

– Не дрейфь, – говорит мэр, – прорвемся!

Пустой зрительный зал кинотеатра «Красный Луч». Тусклый электрический свет. Душно. Полицейские одного за другим вводят в зал, задержанных на улице, прохожих. На сцене, на фоне экрана стоит мэр в свежей рубашке без галстука и темно-сером костюме. Сцепив руки за спиной, мэр качается на каблуках. Рауль с блокнотом сидит в первом ряду. Понемногу зал заполняется.

– Эй, там, кто-нибудь! – кричит мэр. – Принесите мне афишу!

Полицейский выходит. Пока его ждут, в кинозале стоит нехорошая тишина. Мэр молча качается с мыска на каблук и его ботинки оглушительно скрипят. Вскоре, коп возвращается, идет к сцене и передает мэру афишу, сорванную со стены возле кинотеатра.

– Вот! – говорит мэр, потрясая смятой афишей. – Между прочим, весь поселок оклеили. Читаю. Ретроспектива мировой классики. Первый сеанс в шесть вечера. «Ночь в Опере». Комедия. Братья Маркс. Восемь вечера. «Французский связной». Полицейский детектив. И десять вечера. «Легенда о Нараяме». Историческая эротика. Вход бесплатный. Ну? И фигле никто не пришел?

Мэр сворачивает афишу и через нее, как через подзорную трубу оглядывает зал.

– Между прочим, чумовые фильмы. Я не понимаю, чего жопу от дивана лень оторвать? Или читать, мля, все разучились? Ладно, будет вам Филине с Годаром! Я еще зажгу лампаду духовности в темных оскотинившихся душах… Вечер любителей кинематографа объявляю открытым! Сегодня для уважаемой публики состоится показ культового фильма итальянского режиссера Валерио Дзурлини «Пустыня Тартари»… Если во время сеанса кто полезет на выход без разговоров фигачьте дубинками! – приказывает мэр полицейским. – Будут проситься в туалет, не пускать, а то в окошко сбегут. Искусство требует жертв! И каждые четверть часа ходить по рядам с фонариками, следить, чтоб никто не спал. Я вас, мля, приобщу к прекрасному! – мэр грозит зрительному залу кулаком. – Вопросы? Вопросов нет, ну и славно. Начинайте сеанс! Пойдем, Рауль, душно здесь…

Мэр и журналист уходят за кулисы.

Поселковая площадь возле кинотеатра. Костер. Картонные коробки с книгами, реквизированными у населения. Полицейские с электродубинками стоят в оцеплении. Треск поленьев, высокие языки пламени. За оцеплением рыжие отсветы костра высвечивают угрюмые женские лица. Слышится недовольный ропот толпы. Мэр стоит у огня и перебирает сваленные в картонную коробку книжки. Это женские романы в ярких глянцевых обложках и детективы. Сквозь оцепление к костру прорывается женщина. Давясь рыданиями, она тянет к мэру руки. Двое полицейских в белых шлемах-респираторах едва удерживают ее.

– Утешься, мать, – говорит мэр.

Достает из кармана пиджака потрепанный томик Буковского и протягивает женщине. Женщина затихает, берет в руки книжку. Читает в мечущемся свете костра. После снова принимается рыдать, а книжку бросает под ноги мэру.

Толпа испуганно затихает. В тревожной тишине ревет пламя.

Мэр садится на корточки, поднимает с асфальта растрепанный томик и бережно сдувает с него пыль. Сидя на корточках, мэр листает страницы, тщательно откашливается и читает:

Я вышел из длительного запоя, в течение которого лишился малозначительной работы, комнаты и (возможно) рассудка. Переночевав в подворотне, я вышел на солнечный свет, проблевался, пять минут переждал, а потом прикончил остаток вина из бутылки, которую обнаружил в кармане пальто. Я пустился в путь через город, без всякой цели. Пока я шел, мне казалось, будто некая доля вещей обретает смысл. Конечно, это было не так. Но и там, в подворотне, мне вряд ли стало бы легче.

Мэр закрывает книжку и смотрит светящимися глазами на стоящих за оцеплением людей.

– Изумительная волшебная проза, – торжественно говорит мэр.

Тут мэр замечает подле себя зареванную женщину и лицо его суровеет. Он поднимается с корточек и прячет томик Буковского в карман.

– В Избу-читальню ее, – говорит мэр и его негромкий голос разносится по темной площади. – Посадить на цепь возле стеллажа с ирландцами. Джойс, Беккет, Флэнн О Брайен…

Из толпы раздаются испуганные возгласы. Полицейские уводят поникшую женщину. Мэр снова заглядывает в картонную коробку с детективами и женскими романами, и лицо его кривится, будто от зубной боли.

– Всё в огонь! Всё сжечь! – приказывает мэр. – И пепел развеять в овраге за футбольным полем.

 Полицейские в белых шлемах-респираторах волокут картонную коробку к костру. Опрокидывают. Книжки валятся в огонь. Сноп искр взлетает в темное небо.

Мэр и Рауль идут по можжевеловой аллее. Полицейские крадутся в темноте за кустами. Изредка слышится треск раций и хрюканье скремблеров.

– Сюда я прихожу отдохнуть душой, – делится с Раулем мэр. – Вот, погляди!

Можжевеловые кусты расступаются. На пяточке стоит скульптурная группа из белого мрамора. Мрамор молочно светится в сумерках. Рауль с блокнотом в руке оглядывается на мэра.

– Этот носастый старик с бумажным пакетом в руке, из которого торчит бутылочное горлышко, это – старина Бук, – рассказывает мэр. – Худой потасканный дядька в сильно поношенном костюме со шприцом в ноге, это – Ли. А тот, третий, который стоит позади с корзинкой и котом, это сам Селин.

Рауль подходит ближе. У статуи Селина нет лица. Строго говоря, это высоченная колонна, к которой приделана корзинка с кошачьей мордой. Что еще сказать про этот памятник? Колонна гладкая и немного поблескивает в холодных лучах фонарей. Наверху колонна сужается и скругляется, напоминая острый конец куриного яйца.

– Не правда ли, величественная зрелище, – говорит мэр. – Мне всегда казалось, что этот памятник Селину немного напоминает эрегированный член. Но это, наверное, мои тараканы.

И мэр увлекает Рауля дальше по дорожке.

– А тут у нас старина Хэм в боксерских перчатках, попирающий застреленного льва… А это Джойс в виде черного антрацитного куба швыряется в бродячих собак камнями… А здесь…

Мэр сворачивает в темный можжевеловый тупичок.

– Приветствую тебя, таинственный гений, – говорит мэр.

Слышится звук глухого удара. Мэр быстро пятится назад, на освещенную фонарями дорожку.

– Бланш-ш-ш… – шипит Мэр, держась за ушибленный глаз. – Морис. Нет, концептуально все верно, базара нет. Только я уже задолбался о него стукаться… Пойдем, освежимся.

Мэр ведет Рауля в конец аллеи. Там за круглым столиком расположилась еще одна скульптурная группа.

– Сартр, Виан и Кено, – знакомит Рауля мэр. – По замыслу скульптора литераторы коротают вечерок за лафетником абсента в парижской кафешке. Я полагаю, мы присоединимся.

Из летних сумерек бесшумно выступают фигуры полицейских. Придвигают к столику два пластиковых кресла. Мэр с Раулем садятся. Еще один полицейский с белым полотенцем через руку ставит на стол блюдечки с высокими гранеными рюмками. Наливает немного абсента. На дырявые ложки кладет по кусочку сахара. Проливает через сахар холодную воду из графина. Абсент мутнеет. Полицейский, хрюкнув рацией, отступает в сумерки и пропадает.

– Ну, чтобы не хворать, – Мэр чокается со статуями французских литераторов и с Раулем.

Скривившись, выпивает. Закусывает сахаром с дырявой ложки.

– Похоже, в этот раз не проблююсь, – доверительно сообщает мэр Раулю. – Не лезет в меня эта ихняя дрянь. Я бы лучше водочки тяпнул. Засиживаться, однако, не будем, мне еще на дискотеку надо забежать.

Мэр и журналист встают из-за столика и идут прочь по можжевеловой аллее. Мэр замедляет шаг. Останавливается.

– Погоди-ка, – говорит он Раулю и лезет в кусты.

Там его долго тошнит. Наконец, мэр возвращается к Раулю на тропинку. У мэра бледный вид. Он вытирает платочком пот со лба.

– Все-таки проблевался, – жалуется он Раулю. – Но ничего, я себя переборю.

– Ах, какая женщина, какая женщина! Мне б, такую! – надрываются охрипшие колонки.

Танцплощадка огорожена дощатым забором. На заборе мигает разноцветными лампочками елочная гирлянда. Возле танцплощадки останавливается бронетранспортер. Из БТРа выпрыгивает полицейский в кожаных сапогах и белом шлеме-респираторе. Полицейский открывает электрический щиток на заборе и дергает за рубильник.

Свет гаснет. Музыка обрывается. Слышны невнятные матюги, женский визг, демонический хохот и удалой разбойничий свист. Свет зажигается. Посреди танцплощадки, на сцене стоит мэр. Рядом с мэром – Рауль со сломанной сигаретой в мундштуке и блокнотом. Двое полицейских, похрюкивая скремблерами раций вносят на сцену Егора Панфилова. Рок-бард одет в джинсовую куртку с подвернутыми рукавами, спортивные штаны и шлепанцы. Его голова безвольно мотается из стороны в сторону, глаза закрыты. Еще один коп несет гитару.

– Приветик, – говорит мэр в микрофон. – Будем зажигать! Рок-энд-ролл форева!

Рауль глядит из-за его пиджачного плеча в зал и видит юные недовольные лица. Тем временем, полицейские усаживают Егора Панфилова в белое пластиковое кресло и кладут гитару ему на колени. Гитара соскальзывает и гулко ударяется об пол. Гитару поднимают.

– Односельчане! – ревет мэр. – В этот волшебный вечер хочу вам представить широко известного в узких кругах рок-барда Егора Панфилова! Сейчас