Отзывы на книги автора «Саша Чёрный»

Почти все вещи и явления он называл по-своему, и всякий, кто пробовал его исправить, неизменно терпел поражение, разбиваясь о спокойствие и фантастическую уверенность Александра Сергеевича
в собственной правоте.
(«Записки Планшетной крысы»
Эдуард Кочергин)

Записываю:

«Саша, Саня, Александр.
Бородач? Да нет, усач.
Оказался славным кадром,
Хоть ты смейся, хоть ты плачь»

Включаю «Вниз головой» Сплина:

Просматриваю фотографии, которые сделал во время путешествия с Сашей Черным.

Дальше...

Когда нашему взору открывался очередной захватывающий вид, я щелкал фотоаппаратом, а Саша читал свои стихи, подходящие конкретному месту, в котором мы находились. Вот некоторые из фотографий, на обороте которых я записал потом свои впечатления.

Санкт-Петербург. Фонтанка.
"Саша!", – кричал я Черному. Мы только-только познакомились. Слова его стихов, которые он мне рассказывал, пока мы дрожали от холода как плешивые щенки, доступные всем ветрам этой северной столицы, окунались в яд сатиры, строфы едко проникали в мое сознание, интонация кололась и подкашивала.
Кого травит-то Саша? Нас, нас и только нас: грешных, упавших, низких, слепых.

Капри.
"Саня!", – кричал я Черному, пальцем грозил ему, когда он читал о любви. Трогаю свои щеки – горячие! Пристыдили стихи, а Сашка, негодник-шалун, продолжает вспоминать не то Машу, не то Дашу, да и путается, в конце концов. О любви он говорит с иронией. Покрывает ей чувство бережно, если воспоминание о даме ценно, либо выставляет напоказ свою забывчивость (с кем же он был вчера?). Опять всех перепутал...


Париж. Латинский квартал.
"Александр", – с уважением говорю Черному, без возгласа, жму ему руку. Забираю с собой понравившиеся стихи, просматриваю вновь – они как иллюстрации меня: "о, вот я тут такой глупенький вышел", "ах, было дело, приходилось также тосковать", "у меня с девушками так и бывает".

Откладываю фотографии и вспоминаю.
Во время путешествия к Черному я обращался по-разному. Мое обращение к нему менялось в зависимости от укрепления нашей с ним дружбы. Я заметил и свойское отношение к читателю каждого его стиха.
Черный превозносит единение с моментом и местом: будь то бесплотное колыхание в морском прибое, будь то неподвижное созерцание неба, лежа на могильных плитах. Поэзия Черного пестрит призывами к обострению восприятия моментов, и в то же время высмеивает мелочные и бесполезные занятия людей.
Ах, да! Самое яркое воспоминание, когда во время чтения своих стихов Черный находил Истину. Доставал её из богом забытого угла, прихватывая за воротничок большим и указательным пальцами, будто, преображаясь в фокусника, вытаскивал кролика из цилиндра! Затем он протягивал её прямо мне под нос и приговаривал: «Вот вам госпожа Истина. Примите, распишитесь...». Я не узнавал Истину. «Как так не понимаете что это такое? А вот так?», – удивлялся Саша и хватал Истину за носки туфелек, переворачивал её вниз головой. Тогда я ликовал и наслаждался Истиной, разглядывая её со всех сторон, благодаря Черного за такой подарок. Правда Саша огорчался мною, до того времени, пока я не понял в чем загвоздка с Истиной. В конце концов, он перестал переворачивать Истину вниз головой, и вдвоем мы часто начали впадать в сплин.

Почти все вещи и явления он называл по-своему, и всякий, кто пробовал его исправить, неизменно терпел поражение, разбиваясь о спокойствие и фантастическую уверенность Александра Сергеевича
в собственной правоте.
(«Записки Планшетной крысы»
Эдуард Кочергин)

Записываю:

«Саша, Саня, Александр.
Бородач? Да нет, усач.
Оказался славным кадром,
Хоть ты смейся, хоть ты плачь»

Включаю «Вниз головой» Сплина:

Просматриваю фотографии, которые сделал во время путешествия с Сашей Черным.

Дальше...

Когда нашему взору открывался очередной захватывающий вид, я щелкал фотоаппаратом, а Саша читал свои стихи, подходящие конкретному месту, в котором мы находились. Вот некоторые из фотографий, на обороте которых я записал потом свои впечатления.

Санкт-Петербург. Фонтанка.
"Саша!", – кричал я Черному. Мы только-только познакомились. Слова его стихов, которые он мне рассказывал, пока мы дрожали от холода как плешивые щенки, доступные всем ветрам этой северной столицы, окунались в яд сатиры, строфы едко проникали в мое сознание, интонация кололась и подкашивала.
Кого травит-то Саша? Нас, нас и только нас: грешных, упавших, низких, слепых.

Капри.
"Саня!", – кричал я Черному, пальцем грозил ему, когда он читал о любви. Трогаю свои щеки – горячие! Пристыдили стихи, а Сашка, негодник-шалун, продолжает вспоминать не то Машу, не то Дашу, да и путается, в конце концов. О любви он говорит с иронией. Покрывает ей чувство бережно, если воспоминание о даме ценно, либо выставляет напоказ свою забывчивость (с кем же он был вчера?). Опять всех перепутал...


Париж. Латинский квартал.
"Александр", – с уважением говорю Черному, без возгласа, жму ему руку. Забираю с собой понравившиеся стихи, просматриваю вновь – они как иллюстрации меня: "о, вот я тут такой глупенький вышел", "ах, было дело, приходилось также тосковать", "у меня с девушками так и бывает".

Откладываю фотографии и вспоминаю.
Во время путешествия к Черному я обращался по-разному. Мое обращение к нему менялось в зависимости от укрепления нашей с ним дружбы. Я заметил и свойское отношение к читателю каждого его стиха.
Черный превозносит единение с моментом и местом: будь то бесплотное колыхание в морском прибое, будь то неподвижное созерцание неба, лежа на могильных плитах. Поэзия Черного пестрит призывами к обострению восприятия моментов, и в то же время высмеивает мелочные и бесполезные занятия людей.
Ах, да! Самое яркое воспоминание, когда во время чтения своих стихов Черный находил Истину. Доставал её из богом забытого угла, прихватывая за воротничок большим и указательным пальцами, будто, преображаясь в фокусника, вытаскивал кролика из цилиндра! Затем он протягивал её прямо мне под нос и приговаривал: «Вот вам госпожа Истина. Примите, распишитесь...». Я не узнавал Истину. «Как так не понимаете что это такое? А вот так?», – удивлялся Саша и хватал Истину за носки туфелек, переворачивал её вниз головой. Тогда я ликовал и наслаждался Истиной, разглядывая её со всех сторон, благодаря Черного за такой подарок. Правда Саша огорчался мною, до того времени, пока я не понял в чем загвоздка с Истиной. В конце концов, он перестал переворачивать Истину вниз головой, и вдвоем мы часто начали впадать в сплин.

"Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях Ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца".

Одно слово - гений.

Казалось бы, так много великих имён, о каждом из которых можно написать тома, под такой не очень толстой книжкой, что от повествования ждешь какой-то поверхностности. Но на самом деле все представленные истории любви не поверхностны, благодаря добавлению воспоминаний и писем самих главных героев. Вообще по стилю изложения истории больше похожи на очерки, и во многом характеризуют личности самих главных героев.

Нет среди русских поэтов спокойных лиц. Кто умер от разрыва сердца, кто от пули.

Понятно, что столь неспокойные люди, вряд ли умеют спокойно любить. Тем более в такое нелёгкое для страны время. Как писал в своей книге Ходасевич:

Любовь открывала для символистов и декадентов прямой и кратчайший доступ к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюбленным - и человек становился обеспеченным всеми предметами лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью... Поэтому все и всегда были влюблены, если не в самом деле, то хоть уверяли себя, что влюблены. Малейшую искорку, того, что похоже на любовь, раздували изо всех сил.

Только это было справедливо не только к символистам и декадентам, но к поэтам того времени в целом. Любовь была увлечением и игрой, без которой невозможно было писать. Только и сами поэты в этой любви были детьми - непостоянными, эгоистичными, капризными, но не от того ли более других, нуждающимися в защите. Не каждый человек может вынести рядом с собой такого вечного ребёнка, поэтому союзы двух поэтов, например Гиппиус - Мережковский кажется наиболее благоприятными, хотя и там были свои «подводные камни», и этот случай скорее исключение из правил.
В представлении Нины Щербак, благодаря отрывкам из воспоминаний современников поэты видятся более живыми, не такими как в различных сборниках с сухими справочными материалами. В Сергее Есенине, например, за маской всем знакомого простого рязанского парня, на мой взгляд, скрывался расчётливый человек, который прекрасно знал цену деньгам и не хотел их упускать, из его письма Илье Шнейдеру:
Если бы Изадора не была сумасбродной и дала бы мне возможность где-нибудь присесть, я очень много заработал бы денег. Пока получил только сто тысяч марок, между тем в перспективе около 400 ...
В ином свете для меня предстал Владимир Набоков - (к которому после прочтения Лолиты я отношусь с подозрением) - в своей любви, в отличие от многих представителей серебряного века он был заботливым отцом и хорошим семьянином.
Любовь поэта Михаила Кузьмина продемонстрировала состоятельность долгих гомосексуальных отношений - с 1913 года и до конца своих дней (1936) он жил вместе с Юрием Юркуном.
По-другому, благодаря этой книге, мне открылся треугольник Блок-Менделеева-Белый. Вообще все истории своими героями связанны между собой, иногда складывается чувство, что ты разматываешь клубочек судеб, и ниточек в том клубке великое множество. Кстати, почти в каждом очерке повествуется не только о самих поэтах, но и об их произведениях. Иногда даже даётся ключ к пониманию некоторых творений.
Во всем этом чувствуется любовь и неподдельный интерес автора к данной теме. Хотя и он иногда пишет странные вещи. Например, в истории любви Софии Парнок и Марины Цветаевой, автор указывает, что когда эта пара гостит в Коктебеле, в Цветаеву влюбляется Максим Волошин, но в других источниках я читала, что это все-таки был Осип Мандельштам, ведь Волошин и до Коктебеля знал Цветаеву и относился к ней, как друг и учитель. Возможно, это просто описка, даже в жизни такое бывает - думаешь об одном человеке, а произносишь имя другого. Но все-таки и других опечаток в книге много, такая небрежная работа редактора, тем более в книге, посвященной судьбам, чьи имена неразрывно связанны с литературой, может оттолкнуть внимательного читателя. И ещё, что лично мне кажется упущением - отсутствие списка источников и литературных произведений, на которые опирается автор, в самих статьях он, конечно, говорит, откуда взял ту или иную цитату, но все-таки хотелось бы иметь упорядоченный список, а не искать каждый раз по статье.
В остальном же, с точки зрения человека, интересующегося судьбами поэтов серебряного века, книга, на мой взгляд, заслуживает пристального внимания, ведь, по словам Ирины Одоевцевой, приведённым в книге:

Любовь помогает узнать человека до конца - и внешне и внутренне. Увидеть в нем то, чего не могут разглядеть равнодушные глаза. Когда любишь человека, видишь его таким, каким его задумал Бог.

С творчеством Саши Чёрного я была незнакома, хотя имя конечно же было на слуху. Ну как же, Сербрянный век русской поэзии. Это даже в школе проходили. Так вот, не сподобившись прочитать стихи Саши Чёрного, я решила, что можно начать знакомство с автором и со сказок. Тем более, что сказки я страсть как люблю.
Знакомство состоялось, но не впечатлило. Не могу сказать, что книга меня разочаровала. Нет, этого не было. Я ведь и не знала чего ожидать. Но и не произвела она на меня ровно никакого впечатления. И сказки и рассказы получились какие-то совершенно пресные и бесцветные. Больше похоже на сочинения школьника на заданную тему.
Меня очень удивила пометка 12+ на книге. В двенадцать с плюсом тут делать точно нечего. Я вот честно пыталась представить в каком возрасте мне бы это всё понравилось. Ни в каком! Человеку, избалованному Носовым, Драгунским и Волковым, это точно не рекомендуется читать.
Одна радость, оформлена книга красиво (как, собственно, и всё что выпускает издательство Мещерякова) и на книжной полке смотрится хорошо.

Я наткнулась на весьма интересный сборник - некое пересечение поэзии знаменитого Серебряного века и века нынешнего. Что уж тут говорить - читать стихотворения поэтов того времени - истинное удовольствие. Многие, конечно, на слуху и выучены давным-давно: это Брюсов со своим "Я так хочу":

Хочу быть дерзким

Хочу быть смелым

И с менее известным:

Ты – женщина, ты – книга между книг,

Ты – свернутый, запечатленный свиток;

В его строках и дум и слов избыток,

В его листах безумен каждый миг.

Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!

Резкий Маяковский с прекрасной "Лиличкой" и "пожаром сердца", печальный Анненский, хулиган-Есенин, дерзкая Марина Цветаева:

Прости, что я, как гость непрошеный,

Тебя не радую,

Что я сама под страстной ношею

Под этой падаю.

О, эта грусть неутолимая!

Ей нету имени…

Прости, что я люблю, любимая,

Прости, прости меня!

И, конечно же, бесподобный в своей любовной лирике Борис Пастернак - почти все его стихотворения, включенные в этот сборник, я знаю наизусть. О, какие же они вкусные, эти строчки - так и просятся на язык, хотят быть произнесёнными:

Ты – благо гибельного шага,

Когда житье тошней недуга,

А корень красоты – отвага,

И это тянет нас друг к другу.

Или:

Сними ладонь с моей груди,

Мы провода под током.

Друг к другу вновь, того гляди,

Нас бросит ненароком.

Его любовная лирика буквально наэлектризована этим чувством, эмоциями, энергией; это, фактически, гимн любви:

Пошло слово любовь, ты права.

Я придумаю кличку иную.

Для тебя я весь мир, все слова,

Если хочешь, переименую.

Вторая часть, век нынешний, конечно, уже не то - реалии нашего времени - смски, электронные письма, безотцовщина, кола и так далее - наводняют стихотворения этих писателей. Но было и парочку стоящих - это, конечно, известная уже для меня, Лариса Романовская - в романах о московских сторожевых к каждой части есть её стихотворные эпиграфы; и новая Елена Касьян. Зацепили её метафоры и образность языка:

Любовь – это орган, внутренняя часть тела,

И там, где недавно ещё болело,

Теперь пустота. Вот такие дела…

Любовь – это донорский орган, и я его отдала.

Не спрашивай, как я посмела.

Подводя итог, отвечу на вопрос, поставленный в самом начале сборника: "по-прежнему ли поэзию рождает любовь". Думается, любовь и поэзия - родственные понятия. Любовь - без разницы, в каком ключе - дарит нам вдохновение, порождает создавать что-то новое, но и хорошая, качественная поэзия дарит нам крылья, заставляя душу ликовать, наслаждаться красивыми речевыми оборотами и конструкциями. Из-за любовной лирики в своё время влюбилась в творчество Пастернака (хотя этого писателя и до этого любила крепко), читала его "запоем". Радует, что над любовью и поэзией время не властно, и в пороховницах ещё остался заряд...

Лично я не очень люблю малую прозу, но эту книгу очень захотела прочитать. Она небольшая по объёму и оформлена безумно красиво. Её не только хочется прочитать, но и поставить на видное место для эстетики книжной полки.
⠀
Очень милая и добрая книга, наполненная душевными рассказами про маленьких девочек, дни которых наполнены важными для них делами. Одной нужно накормить питомца, второй встретить гостей, третьей выучить пуделиный язык. Всё это так трогательно и мило. Читать одно удовольствие!
⠀
Каждая героиня по своему прекрасна, наивна и добра. Авторы, написавшие коротки рассказы, полностью раскрыли образы малышек, их взаимоотношения со взрослыми, сверстниками и животными.
⠀
В общем, книгу очень рекомендую почитать, как взрослым, так и детям. Рассказы у авторов получились очень жизненными и увлекательными. Эта книга о детях, которые каждый день растут, меняются и познают мир.
⠀
Отдельно ещё хочется сказать про дизайн книги. Она оформлена под старину. Внешне кажется старенькой и потрепанной, но на деле, выполнена из гладкой плотной мелованной бумаги. Её страницы наполнены не просто иллюстрациями, а реальными фотографиями девочек. Выглядит просто потрясающе!
⠀
Пока книгу читала только я, но думаю и дочь в скором времени заинтересуется. Ей я уже посоветовала прочитать.

К выбору книг для создания новогоднего настроения подошла в этом году очень тщательно. Остановившись на сборнике святочных рассказов русских классиков совершенно точно сделала верный выбор!

Все рассказы написаны в конце 19-начале 20 века. Судьбы главных героев полны лишений и бед. Многие так бедны, что и ёлочку не могут себе позволить на Рождество. Но при всем при этом они находят в себе силы и внутренний свет,чтобы проявить сострадание к ближнему,ещё более нуждающемуся.
Наверное,пока есть место в жизни для милосердия,остаётся надежда на чудо. Пока способны люди заботиться о ближнем, будут приходить рождественские ангелы,неся с собой радость,но и сами будут становиться  счастливее от того, что смогли кому-то подарить самое главное: сердечность человеческих отношений и часть душевного тепла. Вот и здесь для кого-то ангел явился в лице нелюбимого пасынка, а для кого-то с милым личиком девочки с золотистыми волосами.

Рождественская атмосфера рассказов прошлого века погружает в уютный мирок домов с наряженной ёлкой,заженной множеством свечей или маленьких квартирок, где уставший мальчишка уснул с добытой жалкой,но такой желанной елочкой. В каждой истории в главный праздник всех христиан герои верят в милость Спасителя нашего,отчего становится и читателю светло и радостно.
Особое удовольствие доставили описания народных святочных обрядов и традиций.

Что там должно меня растрогать, настругать или трогать себя не дам - это точно. В общем, здесь за редким исключением одна бессмысленная беспонтовая слезливая муть. Пушкина и Есенина стихи подобраны такие, что завязли давно на зубах. Выделил по одному стихотворению Лермонтова, Сологуба и Фета. Плещеев и Надсон - выше всяких похвал. Но для сборника этого очень мало. Стихи Саши Черного выбраны очень неудачно, чего попало налепили. В основном же, как и предполагалось, - серебряный век. Полный набор вздыхающе-истерящих неизвестно по чему. Стихи Ахматовой и Цветаевой можно было найти не такие безликие. В качестве какофонии добавлены даже маяковский и хлевников. За каким-то лешим под конец несколько переводных строчек Бодлера, Байрона, даже Оскара Уайльда.

Около 20 процентов книги - это стихотворения автора. Некоторая часть из них для меня представляет сомнительную ценность.

Остальная часть книги как раз и является дневниками фокса по имени Микки, который умеет писать. В большинстве текстов этого дневника всё в порядке, нет ничего крамольного. Но в некоторые моменты я просто пропускал текст, не читая его ребёнку. Мне приходилось быть более внимательным в озвучивании текста. Если бы я заранее знал об отрицательной стороне книги, я не стал её покупать.