У подножия лестницы нас остановила миссис Клейн, кухарка. С ярким розовым румянцем на щеках она обратилась к миссис Диллоуэй:
– Извините, что отвлекаю вас. Миссис Диллоуэй, вас к телефону.
– Дом недостаточно модернизирован, – извинилась миссис Диллоуэй. – На второй этаж телефонную линию так и не провели. Мне придется зайти на кухню.
– Ничего страшного, – сказала я, спускаясь вместе с ней по лестнице в гостиную, где уселась на синий бархатный диван с резными ножками красного дерева. Этот диван напоминал мне старую ванну с когтистыми лапами, какая была в моей первой квартире; я снимала ее после окончания колледжа, до того, как встретилась с Рексом на благотворительном мероприятии, собиравшем средства для Нью-Йоркского ботанического сада. Тогда жизнь не была такой сложной. Вздохнув при этом воспоминании, я взглянула на книгу у себя в руках. «Годы». Облокотившись на валик дивана, я раскрыла книгу. Было такое ощущение, что книгу не открывали десятилетиями: она заскрипела, словно говоря «а-х-х-х!», и в ноздри ударил затхлый запах с примесью чего-то приятного, цветочного. Я перелистнула хрупкий, с водяными пятнами титульный лист и в начале первой главы, озаглавленной просто «1880», прочитала несколько раз первую строчку:
«Весна была неровная»
Эта фраза показалась мне знакомой, словно я уже читала ее раньше тысячу раз. Но я точно знала, что эту книгу я никогда не читала. Я вспомнила о Нью-Йорке, об угрозах, и только тогда заметила надпись на форзаце. Синие чернила частично стерлись, но я все-таки сумела разобрать слова. Эти две строчки озадачили меня: «Флора, на самом деле мы всегда знаем, как поступить правильно. Трудность же заключается в том, чтобы именно так и поступить. Удачи! Джорджия».
Кто была эта Флора? А Джорджия? И что означали эти слова?
Я стала торопливо листать страницы, словно ответ скрывался внутри книги, и тут мне на колени что-то выпало. Я взяла маленький квадратик и перевернула его, чтобы лучше рассмотреть это сокровище – черно-белую фотографию разноцветной камелии с единственным цветком, таким потрясающим, что я вскрикнула. Прежде чем вложить фотографию обратно в книгу, я заметила, что к ней приклеена еще одна. Я осторожно разделила два изображения и обнаружила портрет красивого молодого человека в военной форме. Он стоял у подножия лестницы и улыбался, словно был влюблен в фотографа, по уши влюблен. Я узнала фон на заднем плане. Это было фойе в Ливингстон-Мэноре.
За спиной раздались шаги, и я поскорее засунула фотографию обратно в книгу.
– Ой, слава богу, это ты, – сказала я, обрадовавшись, что в дверях стоит мой муж.
Он чмокнул меня в лоб.
– Я пропустил что-то интересное?
– Да, – ответила я. – Посмотри, что я нашла.
Он взял у меня книгу и пожал плечами.
– Загляни внутрь, – сказала я. – На надпись.
– Флора?
– Да. Интересно, кто это.
– Может быть, жена лорда Ливингстона, – предположил Рекс.
– Может быть, – согласилась я. – Или его дочь. – Я снова вытащила фотографию цветка камелии и внимательно ее рассмотрела. – А почему, как ты думаешь, это фото находится здесь?
– Возможно, закладка?
Я покачала головой, вспомнив фотографию розы, которая висела над моим письменным столом дома.
– Нет, я думаю, цветок имел для нее какое-то особое значение.
– Может быть, – согласился Рекс, усаживаясь на диван.
Свет из окна сверкал на загорелой коже Рекса и отражался в его глазах орехового цвета. Рекс был красавец. Иногда мне казалось, что он слишком красив, это даже вызывало тревогу.
– Ты купил себе бритву?
Он на мгновение смешался, потом кивнул.
– Ах да. – Он потер щетину на подбородке. – Да, купил.
– А что так долго? – спросила я, вставая. – Миссис Диллоуэй сказала, что у тебя были какие-то дела в городе.
– Да, всякие документы для отца. Их нельзя зарегистрировать из Китая, и поэтому мне пришлось заверить их получение у нотариуса. – Он указал на подъездную дорожку. – Курьер их доставил сюда как раз перед моим отъездом.
– Понятно, – сказала я, вспомнив женщину в синем кабриолете.
Внезапно в дверях появилась миссис Диллоуэй.
– Извините за вторжение, – проговорила она, и ее голос звучал так чопорно, как не говорили уже, наверное, несколько десятилетий, а то и целый век. – Если изволите, я готова начать экскурсию по поместью.
Мы поднялись вслед за ней по лестнице, и меня поразили огромные хрустальные люстры под потолком. Цепи, на которых они висели, казались слишком хрупкими для такого веса. Под скрип ступеней мы поднялись на второй этаж. Там над лестничной площадкой висел портрет прекрасной женщины. Ее светлые волосы ореолом обрамляли лицо, а под ложбинкой на шее покоился медальон с выгравированным цветком. В другое время я бы могла не обратить внимания на эту деталь, но сейчас подошла поближе, чтобы рассмотреть его, и у меня возникло ощущение, что женщина смотрит прямо на меня. Точно, она смотрела на меня! Я поняла этот взгляд. Одинокий. Встревоженный. Затравленный. Я отвела глаза, но их тянуло обратно к холсту. В правой руке женщина сжимала цветок. Розовую камелию. Я узнала знакомую структуру лепестков и форму листка и покосилась в тусклом свете на ее руку. Не кровь ли у нее под ногтями? Я потерла свои ногти. Вероятно, просто игра теней.
– Ты идешь, Эддисон? – позвал из коридора Рекс.
– Иду, – откликнулась я, приходя в себя и с трудом отрывая от картины взгляд. – Подождите, миссис Диллоуэй, – а кто эта женщина на портрете?
Она неохотно подошла ко мне и, помолчав, наконец ответила:
– Это леди Анна. Она была женой лорда Ливингстона. – Миссис Диллоуэй сильно зажмурилась, а потом снова открыла глаза. – Когда она впервые приехала в поместье, ей было всего восемнадцать. Совсем девочка. – Домоправительница рассматривала портрет так, словно ей долгое время не было позволено смотреть на него. – Все изменилось с тех пор, как… – Миссис Диллоуэй быстро отвернулась. – Пойдемте дальше.
Леди Анна. Я ощущала какие-то флюиды с первого момента, как ступила в поместье сегодня утром. В каждом дверном скрипе, в каждом дуновении ветра, проникавшем через окна из сада, крылось чье-то присутствие. Я представила, как эта женщина стоит в конце длинного коридора и смотрит на нас, таких странных современных людей, шатающихся по ее дому, трогающих ее вещи, взирающих на ее портрет. Что она подумала о нас, эта леди с медальоном на шее и камелией в руке? И почему она такая грустная?
– Это крыло занимали дети лорда Ливингстона, – сказала домоправительница, указывая в темный коридор.
– Дети? – переспросила я. – Сколько их было?
– Пятеро, – ответила она, но потом покачала головой. – То есть четверо.
Я бросила на Рекса озадаченный взгляд.
Миссис Диллоуэй остановилась у двустворчатых дверей в конце зала. Когда она открыла их, заскрипели петли, и домоправительница обернулась к Рексу.
– Этот ужасный декоратор вашей матери еще не добрался до этих комнат. – Ее лицо на мгновение потеплело. – Здесь все так, как было при детях. – Казалось, миссис Диллоуэй это нравится. – Они провели здесь много счастливых часов.
Я подошла к книжному шкафу и увидела сборники сказок. В детстве я мечтала иметь свои книги. В сказках можно было затеряться, в иных мирах – найти пристанище и покой, ведь мой мир был так суров! Вот почему каждый день после школы я ходила в библиотеку, к тому же дома меня никто не ждал.
Я со вздохом провела рукой по корешкам книг, но, ощутив тревогу миссис Диллоуэй, отошла назад. У меня было ощущение, что мы ходим по музею, который создала она.
– Пойдем дальше? – спросила я, направившись к двери.
– Посмотри-ка! – воскликнул Рекс, подзывая меня к ящику с игрушками у дальней стены. Он вытащил жестяной самолетик. Красная краска на нем давно облупилась. – Это одна из старых заводных моделей. Один мой друг их коллекционирует. Теперь это большая редкость. Наверное, стоит целое состояние.
Миссис Диллоуэй смотрела на самолетик, словно стараясь его защитить, пока Рекс не положил его обратно в ящик.
– Это была игрушка лорда Эббота, одного их сыновей лорда Ливингстона. – Она повернулась и направилась к двери, что означало команду следовать за ней.
– Я что-то не то сказал? – шепнул мне Рекс.
Я пожала плечами, и мы быстро двинулись по коридору вслед за домоправительницей.
– Там, дальше, гостевые комнаты, – сказала она. – В них останавливались гости Ливингстонов. А теперь, – продолжила миссис Диллоуэй, – я должна проверить шторы на третьем этаже. Этот дьявол-декоратор повесил их на прошлой неделе, и они такие тоненькие, что, боюсь, свет повредит картины лорда Ливингстона.
Я повернулась, чтобы подняться вслед за ней по лестнице, и положила руку на перила, но миссис Диллоуэй положила сверху свою ледяную ладонь.
– Там нет ничего интересного, – проговорила она.
– О! – удивленно воскликнула я.
– Увидимся с вами вечером, – не обращая внимания на мое восклицание, сказала домоправительница.
Когда она ушла, Рекс повернулся ко мне:
– Как странно.
Я кивнула.
– Эдди, – прошептал он, – она говорит о лорде Ливингстоне, как будто он по-прежнему жив.
В час миссис Диллоуэй встретила меня в гостиной.
– Здравствуйте, мисс Льюис, – поздоровалась она из дверей.
Неужели это в самом деле домоправительница? Она выглядела как моя ровесница. Ее светло-русые волосы были убраны назад в аккуратный узел, так что не выбивался ни один волосок. Лицо ее с высокими скулами и чувственным ртом казалось царственным. В ней чувствовалась чопорность, но одновременно и теплота. Я задумалась, сможем ли мы быть друзьями.
– Здравствуйте, – ответила я.
Она с любопытством посмотрела на меня и улыбнулась:
– Вы ожидали увидеть кого-то другого?
– Нет, нет, – забормотала я. – Это просто так, так…
– Я знаю, о чем вы подумали, – сказала она с мимолетной улыбкой. – Я слишком молода для домоправительницы такого большого хозяйства. Но могу вас уверить: я вполне подхожу для этого места. Ее светлость, да упокоит Господь ее душу, не желала никого другого, чтобы вести хозяйство.
– Разумеется, – ответила я. – Ничуть в этом не сомневаюсь.
Лицо миссис Диллоуэй смягчилось – искренняя попытка замять неловкое начало.
– Что ж, – сказала она, – я рада, что вы наконец прибыли. А то еще один день присмотра за детьми мог бы вогнать меня в гроб. – Она снова улыбнулась и повернулась к лестнице. – Хорошо, что теперь вы займетесь этой работой.
Лампа над нашей головой задребезжала, и тут же загремели шаги по лестнице. Я вцепилась в край стола, чтобы совладать с собой.
– Напоминает топот носорогов, – нервно заметила я.
– Носороги так не топают, – пробормотала миссис Диллоуэй и крикнула несущимся по лестнице сорванцам: – Дети! Вам известно, что ваш отец не позволяет бегать по дому! Мистер Эббот, немедленно слезьте с перил.
Из-за угла показался светловолосый мальчик.
– Мистер Эббот, – продолжала миссис Диллоуэй, – пожалуйста, подойдите и познакомьтесь с вашей новой няней, мисс Льюис.
– Нам не нужна новая нянька! – завопил из-за спины брата другой мальчик, этот черноволосый сорванец был помоложе.
– Мистер Николас, так не положено говорить о мисс Льюис, которая проделала столь долгий путь, чтобы вас увидеть. Пожалуйста, будьте вежливы и поздоровайтесь с ней.
Николас высунул язык и плюхнулся в кресло у окна.
– Не хочу с ней здороваться. И вы меня не заставите!
Миссис Диллоуэй бросила на меня сочувственный взгляд.
– Мисс Кэтрин и мисс Джейн?
Появилась темноволосая серьезная на вид девочка, она держала в руке грязную растрепанную куклу. За ее спиной пряталась светленькая малышка.
– А вы поздороваетесь с мисс Льюис?
Я опустилась на колени перед девочками и смущенно улыбнулась.
– Здравствуй, – сказала я старшей. – Скажи, сколько тебе лет?
– Десять, – ответила она. – А Джени два. – Она недовольно вздохнула. – А ты нам вовсе не мама.
– Я вас оставлю, – сказала миссис Диллоуэй и, улыбаясь, направилась к двери.
Эббот плотно скрестил руки на груди.
– Я приехала, чтобы заботиться о вас, и надеюсь, мы подружимся, – нервно проговорила я и направилась к дивану. Мне было неприятно притворяться перед этими детьми, особенно после того, что они пережили. Я ведь знала, что вряд ли пробуду здесь долго. Но мне требовалась их помощь, чтобы отыскать в саду ту камелию. – Думаете, мы сможем подружиться?
– Я не дружу с девчонками, – пискнул Николас.
– И я тоже, – присоединился Эббот.
Я сложила руки на коленях и вздохнула. Старые часы на стене повторяли свое «тик-так».
– Ладно, – сказала я. – Понятно.
– А я буду с тобой дружить, – проговорила ласковым голоском Джени, растопив ледяное молчание.
Она подошла, забралась ко мне на колени и начала гладить меня пухлой ручкой по щеке. Я не удержалась от улыбки.
– Спасибо, – сказала я малышке.
Кэтрин раздраженно пожала плечами и хмыкнула:
– Джени не понимает, что несет. Она еще маленькая.
– Нет, – запротестовала крошка, – я большая.
– Кэтрин права, – проговорил Николас. – Джени даже не помнит маму.
Джени посмотрела на меня, а потом перевела унылый взгляд на себя.
– Ничего, милая, – шепнула я ей и обратилась к старшим детям: – Как вы уже знаете, я приехала из Америки. У нас там более свободные нравы, поэтому я спрошу вас: должна я называть вас «леди» и «лорд»? Дело не в неуважении, но это звучит как-то нелепо и слишком официально. А вы ведь дети.
– Ну, я, например, терпеть не могу этого титула, – сказал Эббот, наконец убрав руки с груди.
– И я тоже, – проговорил Николас вроде бы с облегчением, но потом на мгновение задумался. – Можете называть меня Николасом Великим? Я читал в книжке про одного смешного человека, которого так звали.
– Что ж, значит, Николас Великий, – улыбнулась я.
– А меня называйте леди Кэтрин, – с раздраженным видом промолвила Кэтрин. – А няня нам не нужна. Мы сами о себе позаботимся.
Эббот усмехнулся:
– Это мистер Бердсли устроил ваш приезд, верно?
– Да, – ответила я. – Полагаю, он.
– Мистер Бердсли – противный старый болван! – заявил Николас, скрестив на груди руки.
– А теперь, Николас, – сказала я, изо всех сил сдерживая смех, – то есть Николас Великий, – его улыбка выявила отсутствие переднего зуба, – я не думаю, что это очень красиво – звать мистера Бердсли… – Я зажала рот рукой, но не смогла удержать вырывающийся смех, – болваном.
Николас улыбнулся:
– Вы и сами считаете его болваном, ведь так?
Все затихли в ожидании моего ответа. Я взглянула через плечо посмотреть, нет ли поблизости миссис Диллоуэй; ее, к счастью, не было. Тогда я, улыбаясь, снова посмотрела на детей.
– Думаю, можно сказать, что он обладает некоторыми чертами болвана.
Дети рассмеялись – кроме Кэтрин, которая нахмурилась, сосредоточенно рассматривая ленты в своих волосах.
Джени, сидевшая у меня на коленях, посмотрела на меня и хихикнула:
– Болван!
Я улыбнулась. Да, придется нелегко, но пока все идет нормально.
Позже в зале для прислуги миссис Диллоуэй проинструктировала меня:
– Дети пьют чай в три. Сразу после этого Николас и Эббот берут уроки верховой езды, а Кэтрин и Джени – уроки фортепиано.
Я кивнула, а она направилась в коридор.
– Позвольте спросить: почему Кэтрин не позволяют ездить верхом с братьями? – спросила я сидевшую рядом со мной Сэди.
Та вздохнула.
– Лорд Ливингстон против. С тех пор, как умерла леди Анна.
Я понизила голос:
– Она погибла, катаясь верхом?
– Нет, нет, – ответила Сэди. – Что вы, если бы катаясь верхом! – Она сжала бусы у себя на шее и вздохнула. – С тех пор как она умерла, лорд Ливингстон стал совершенно другим человеком.
– Как это?
Сэди осмотрелась по сторонам, словно опасаясь, что среди чашек, выстроившихся на полке, могли прятаться шпионы.
О проекте
О подписке