– Будем вам рады, – улыбнулась я.

– Тогда ладно.

– Отлично, – сказала Би. – Приходи часам к шести.

– До вечера, – попрощалась Эвелин, отворачиваясь к картошке.

– Би, ты даже не представляешь, с кем я сейчас встретилась! – прошептала я.

– С кем?

– С Грегом. Грегом Эттвудом.

– Твоим бывшим парнем?

Я кивнула.

– По-моему, он пригласил меня на свидание.

Би улыбнулась, как будто все шло по плану. Взяла красную луковицу, внимательно осмотрела и, покачав головой, бросила обратно в кучу. Перебрав несколько штук, Би наконец нашла луковицу, которая ей понравилась, и пробормотала что-то под нос. Не расслышав, я попросила ее повторить, но Би уже отошла в сторону и наполняла сумку пореем. Я бросила взгляд на лестницу в винный отдел и улыбнулась про себя.

В шесть часов Би достала из шкафа три бокала и открыла бутылку вина, которое порекомендовал Грег.

– Зажги, пожалуйста, свечи.

Я пошла за спичками, вспоминая, как проходили ужины в доме Би, когда я была маленькой. Би всегда ставила на стол свечи.

«Достойный ужин следует подавать при свечах», – сказала она нам с сестрой много лет назад.

Я подумала, что это очень элегантно, и, вернувшись домой, попросила маму установить такой же обычай и в нашей семье, но она отказалась.

«Свечи зажигают только на день рождения, – сказала мама, – а оно бывает раз в году».

– Великолепно, – заметила Би, придирчиво оглядев стол.

Она взяла выбранную Грегом бутылку, внимательно изучила этикетку и одобрительно кивнула. Пока она резала большим мясницким ножом лук-порей, я села за стол.

– Би, я все думаю о Джеке и твоих словах. Что между вами произошло?

Она озадаченно посмотрела на меня, потом вдруг уронила нож и схватилась за руку.

– Черт, порезалась!

Я бросилась к ней.

– Ох, Би, прости!

– Ничего, я сама виновата. Руки старые, не слушаются.

– Давай я порежу, – предложила я и отправила Би за стол.

Она забинтовала палец, а я порезала порей и помешала ризотто, вдыхая соблазнительный аромат, который поднимался из кастрюли.

– Би, я никак не пойму, что…

Услышав у входной двери шаги Эвелин, я замолчала.

– Привет, девочки! – весело сказала она, заходя на кухню.

Эвелин принесла еще одну бутылку вина и букет фиолетовой сирени, бережно завернутый в упаковочную бумагу и перевязанный шпагатом.

– Изумительные цветы, – улыбнулась Би. – Где только ты их раздобыла в это время года?

– У себя в саду, – ответила Эвелин таким тоном, словно Би спросила, какого цвета небо. – Моя сирень всегда цветет раньше твоей.

В ее словах чувствовался дух приятельского соперничества, которое способна вынести только дружба длиной в шестьдесят с лишним лет. Би смешала коктейль для Эвелин – что-то с бурбоном – и велела нам подождать в гостиной, пока сама она не закончит готовить.

– Твоя тетя – это нечто, – заметила Эвелин, убедившись, что Би нас не слышит.

– Человек-легенда, – улыбнулась я.

– Точно, – кивнула Эвелин.

Лед в ее бокале негромко позвякивал, то ли от того, что она делала это нарочно, то ли от того, что у нее тряслись руки.

– Я хотела ей кое в чем признаться, – сказала Эвелин, поворачиваясь ко мне.

Она говорила обыденно, словно обсуждала покупку машины или поездку на отдых, но в ее глазах блеснули слезы.

– Когда я шла сюда, то думала, вот приду и все расскажу, а потом увидела, как у вас хорошо, и решила не портить такой замечательный вечер.

– О чем это вы? – озадаченно спросила я.

Эвелин помолчала.

– У меня рак. В последней стадии.

Ее тихий голос звучал ровно и без надрыва, так обычно говорят о простуде.

– Мне осталось жить месяц, может, меньше. Я знаю довольно давно, с Рождества, но никак не решусь сказать Би. Наверное, втайне надеюсь, что ей будет легче, если она узнает об этом только после моей смерти.

– Господи, Эвелин!.. – Я взяла ее за руку. – Почему вы считаете, что Би предпочтет не знать о вашей болезни? Она вас любит.

Эвелин вздохнула.

– Да, она бы выбрала правду. Но я не хочу, чтобы нашу дружбу омрачали разговоры о смерти, ведь у нас почти не осталось времени. Лучше буду пить виски, играть в бридж и, как обычно, подтрунивать над Би.

Я кивнула. Не могу сказать, что согласилась с решением Эвелин, но я ее понимала.

– Прости, не стоило грузить тебя своими проблемами.

– А я не против. Честно говоря, надоело говорить только о своих.

Эвелин отпила из бокала и глубоко вздохнула.

– Как бы ты поступила на моем месте? Сказала бы лучшей подруге правду, испортив последние совместные дни, или продолжала бы жить как обычно до самой смерти?

– Я бы призналась, но исключительно из эгоистических побуждений. Мне потребовалась бы дружеская поддержка. Но вы такая сильная! – сказала я, чувствуя комок в горле. – Я восхищаюсь вашей силой.

Эвелин придвинулась ближе.

– Глупости, какая там сила, я переношу боль хуже четырехлетнего ребенка.

Она усмехнулась, а потом прошептала:

– Давай-ка лучше посплетничаем. Что бы ты хотела узнать о своей тете?

В мозгу промелькнуло множество вопросов, однако я остановилась на самой интересной теме: таинственном дневнике, который нашла в тумбочке.

– Ну, есть один секрет, – протянула я и замолчала, пытаясь определить местонахождение Би. Судя по громыханию сковородок, она все еще была на кухне.

– Какой же, детка?

– В общем, сегодня в тумбочке я нашла красную бархатную тетрадку, чей-то дневник. Очень старый, датирован сорок третьим годом. Я не удержалась, начала читать первую страницу и не могла оторваться.

На долю секунды мне показалось, что в глазах Эвелин промелькнула тень воспоминания.

– Я все думаю, кто автор дневника? Может, Би? – прошептала я. – Хотя, насколько мне известно, она никогда не занималась писательством. Со мной-то она бы поделилась, учитывая мою профессию.

Эвелин поставила бокал.

– Что там еще было, в этом дневнике? Сколько ты уже прочитала?

– Только первую страницу, но знаю, что главную героиню зовут Эстер. – Немного помолчав, я продолжила: – Там еще есть Эллиот и …

Эвелин торопливо закрыла мне рот ладонью.

– Не говори Би. По крайней мере, не сейчас.

Мне вдруг пришло в голову, что дневник мог быть наброском романа, который так и остался ненаписанным. Одному богу известно, сколько черновиков исписала я сама, пока мою книгу не опубликовали. Однако к чему такая анонимность? Непонятно.

– Эвелин, чей это дневник?

Темные круги под глазами Эвелин выделялись резче, чем днем, когда я встретила ее на рынке. Она встала, глубоко вздохнула и взяла с каминной полки засушенную морскую звезду.

– Загадочные создания эти морские звезды, не находишь? Такие хрупкие, ни единой косточки, но в то же время подвижные и цепкие. Яркие. Легко приспосабливаются. Живучие. Ты знаешь, что, если у морской звезды оторвать щупальце, она отрастит новое?

Она положила звезду на место.

– Твоя бабушка обожала морских звезд и море тоже очень любила. – Эвелин усмехнулась про себя. – Она много времени проводила на берегу, собирала обкатанные морем стеклышки и придумывала истории о жизни крабьих семейств под скалами.

– Странно. Мне всегда казалось, что бабушка терпеть не могла залив. Разве не из-за него они с дедушкой переехали в Ричланд? Вроде как морской воздух не подходил для ее носовых пазух?

– Прости, что-то я увлеклась воспоминаниями. – Эвелин села и повернулась ко мне. – Теперь о дневнике. Похоже, он неспроста попал в твои руки. Прочитай его. Это очень важно, потом поймешь почему.

Я глубоко вздохнула.

– Жаль, что сейчас ничего не понятно.

– Я и так наговорила лишнего. Не мне обсуждать эту историю, но ты должна ее знать. Продолжай читать и найдешь ответы.

На долю секунды лицо Эвелин затуманилось, словно она мысленно вернулась в тот год, когда началась история Эстер и Эллиота.

– А как же Би? Я не смогу читать втайне от нее.

– Нам приходится защищать любимых людей.

Я смущенно покачала головой.

– Не представляю, чем может навредить ей этот дневник.

Эвелин на миг закрыла глаза.

– Давно я не думала о том, что тогда случилось, и, поверь, когда-то эта мрачная история всех нас тяготила. Но время лечит все раны. Честно говоря, я полагала, что эти страницы навсегда исчезли, уничтожены, хотя в глубине души надеялась – в нужный час они появятся.

Она немного помолчала.

– В какой комнате ты поселилась?

Я махнула в сторону коридора.

– В розовой.

Эвелин кивнула.

– Понятно. Продолжай читать дневник. Ты сама поймешь, когда наступит время поговорить с Би. Будь к ней добра.

В комнату вошла Би с дымящимся блюдом.

– Девочки, ужин готов. Еще у меня есть бутылочка местного белого вина, подставляйте бокалы!

Спать я пошла около полуночи – Би и Эвелин рассказывали о своих эскападах, и я увлеклась. Однажды они сбежали с урока французского, чтобы распить бутылку джина с двумя парнями из футбольной команды. В другой раз стащили брюки у весьма симпатичного учителя математики, когда тот купался в пруду. Глядя на их искреннюю, проверенную временем дружбу, я невольно вспомнила Аннабель. Мне не хватало наших ежедневных – частенько по два раза на дню! – бесед, даже ее подначек, порой довольно язвительных.

Взбив подушку, я залезла в постель, но уже через пару секунд рылась в чемодане, разыскивая маленькую картину, которую привезла из Нью-Йорка. Она обнаружилась под свитером. Я достала ее и принялась разглядывать. Двое на холсте смотрелись совершенно естественно; казалось, они созданы друг для друга. В композиции было что-то очень гармоничное: соединенные руки, череда набегающих на берег волн, флюгер под порывами ветра. «Что скажет Би, когда вновь увидит этот холст?» Он стал окном в дальний уголок ее мира, о котором я почти ничего не знала. Я обернула картину свитером и спрятала в чемодан.

Дневник словно манил меня, и я послушно достала его из тумбочки. Мысли крутились вокруг слов Эвелин, но в основном я думала о тете и о том, какое отношение имеет к ней та давняя история.

«Бобби был хорошим человеком – честным и работящим. В тот не по сезону теплый январский день мы возвращались на пароме из Сиэтла, когда он вручил мне кольцо и предложил выйти за него замуж. Глядя ему в глаза, я сказала просто и ясно – да. Другого ответа и не предполагалось. Глупо было бы отказаться.

Шла война, но Бобби освободили от службы по медицинским показаниям: из-за плохого зрения. Как ни хотел он пойти в армию, его не взяли, даже в очках с такими толстыми стеклами, что, казалось, в них фунтов десять веса. Кто знает, может, если бы он стал солдатом, мы бы не угодили в эту ужасную ситуацию.

В общем, Бобби остался дома и сделал карьеру. Многие жители острова сидели без работы, а у Бобби она была, причем очень хорошая, в Сиэтле. Бобби мог меня обеспечить, а в то время о большем женщины и не мечтали.

Помню, как он выглядел, когда я согласилась стать его женой, – счастливая улыбка, руки в карманах коричневых штанов, которые всегда плохо сидели. Ветер раздувал его тонкие каштановые волосы, и Бобби, держа меня за руку, казался почти красивым. Почти.

По воле судьбы – или злого случая – на борту парома в тот день был и Эллиот с другой женщиной. Женщины вились вокруг него как мухи. Ту я запомнила благодаря ее красному платью, плотно облегавшему тело, и белому шелковому шарфу.

Судно уже заходило в док, когда мы с Бобби прошли мимо их мест, хотя эта женщина могла бы обойтись и без отдельного сиденья: она практически висела на шее у Эллиота.

– Бобби, Эстер, привет! – Эллиот помахал нам рукой. – Знакомьтесь, Лила.

Бобби пробормотал что-то вежливое, я просто кивнула.

– Я скажу или ты? – спросил Бобби, поворачиваясь ко мне.

Я сразу поняла, куда он клонит, и невольно спрятала руку в складках платья. Конечно, Бобби купил очень красивое кольцо – простой золотой ободок и восхитительный драгоценный камень в полкарата. Нет, я смутилась из-за того, что было у нас с Эллиотом.

– Мы помолвлены! – выпалил Бобби, прежде чем я успела помешать.

Услышав громкий возглас, многие пассажиры стали оборачиваться, чтобы посмотреть на нас. Я встретилась взглядом с Эллиотом и увидела надвигающуюся бурю: волны боли от измены плескались в этих темно-карих, таких знакомых, глазах. Спустя мгновение он отвернулся, встал и похлопал Бобби по спине.

– Ну надо же! Бобби досталась самая красивая девушка на острове! Поздравляю, дружище.

Бобби просиял, а Эллиот вновь уставился на меня.

Лила кашлянула и нахмурилась.

– То есть как самая красивая?

– Конечно, после моей Лилы, – добавил Эллиот и ласково притянул ее к себе.

Я отвела взгляд. Он не любил Лилу, мы оба это знали, как знали и то, что Эллиот принадлежит мне, а я – ему. Я чувствовала, что наши сердца разрываются от боли, но это ничего не меняло. Я приняла решение и согласилась выйти за Бобби. Через два месяца я должна была стать миссис Бобби Литлтон, хотя любила Эллиота Хартли».

Только через три главы, почти в два часа ночи, я, наконец, закрыла дневник. Эстер на самом деле вышла за Бобби. У них родился ребенок, девочка. Эллиота отправили воевать в южную часть Тихого океана через тринадцать дней после их свадьбы, на которой он из полумрака последнего ряда церковных скамей наблюдал, как Эстер и Бобби клянутся хранить верность друг другу. Эстер думала о нем, пока Бобби надевал на ее палец кольцо, а когда она давала клятву, то посмотрела на Эллиота, и их взгляды встретились. Никто ничего не слышал об Эллиоте с тех пор, как он ушел на фронт, и Эстер с ребенком в коляске каждый день ходила к мэрии, чтобы проверить, нет ли его имени в списках убитых и раненых.

Я закрыла глаза и подумала о Би. Только человек, который любил и страдал, мог бы так написать.