Шаол постучал по подлокотнику кресла:

– Может, дашь совет на этот счет?

Кашан фыркнул, улыбнувшись одними губами:

– Вы с Несариной – не первые, кто наведывается к нам. До вас были посланцы государств намного богаче вашего. Одни добивались успеха, другие – нет.

Кашан бросил взгляд на ноги Шаола, и в его глазах мелькнула жалость. Шаол вцепился в подлокотники. Жалость человека, в котором бывший капитан почувствовал соратника, была особенно тягостна.

– Я могу лишь пожелать удачи.

Сказав это, принц повернулся и широкими шагами направился к двери.

– Если у Перангтона здесь есть свой лазутчик, тогда всем, кто находится во дворце, грозит смертельная опасность, – произнес вдогонку Шаол.

Кашан остановился. Пальцы замерли на резной ручке.

– А зачем, по-твоему, я попросил чужеземного посланника о помощи? – Принц обернулся.

Кашан ушел, но его слова повисли в воздухе, пронизанном сладковатым ароматом цветов. Слова, произнесенные на прощание, не были жестокими или оскорбительными. Но их солдатская искренность…

Шаол никак не мог совладать с дыханием. В голове лихорадочно кружились мысли. Он не видел здесь ни черных колец, ни ошейников, но он и не приглядывался. Он и подумать не мог, что тень Мората протянулась так далеко.

Он поскреб саднящую грудь. Осторожность. При дворе хагана ему придется быть вдвойне осторожным, тщательно обдумывая все, о чем он говорит на людях. Да и в этой комнате тоже.

Шаол продолжал глядеть на закрытую дверь, раздумывая над услышанным от Кашана, когда из купальни вернулась служанка. Она переоделась в халат из тончайшего шелка. Чувствовалось, что под халатом на ней ничего нет.

Шаол подавил желание спровадить служанку и крикнуть себе в помощь Несарину.

– Вымой меня, и только, – сказал он со всей четкостью и твердостью, на какую был способен.

Служанка не вздрогнула, не покраснела и не выказала ни малейшей нерешительности. Она уже делала это неведомо сколько раз. Шаол пришел к такому выводу, услышав ее единственный вопрос:

– А я тебе не по нраву?

Честный, искренний вопрос. Ей хорошо платили за работу. Здесь всем слугам хорошо платили. Она выбрала прислуживать ему, но если она не в его вкусе, найдут другую, и ее положение не пострадает.

– Ты очень… приятная, – ответил Шаол, говоря полуправду и стараясь не опускать взгляд ниже ее лица. – Но я хочу всего лишь вымыться. Больше мне от тебя ничего не надо, – добавил он, чтобы у служанки не оставалось сомнений.

Он ожидал благодарности, однако служанка лишь безучастно кивнула. Даже в разговорах с нею нужно проявлять осторожность. И не тешить себя мыслями, что в этих покоях они с Несариной могут беседовать, не рискуя быть подслушанными.

А из-за закрытой двери спальни Несарины не раздавалось ни малейшего шороха, словно там никого не было.

Шаол махнул служанке, и та покатила его кресло в купальню. Стены, отделанные белыми и голубыми плитками, скрывались в клубах пара.

Кресло прокатилось по ковру и плиткам, огибая мебель. Накануне отплытия сюда Несарина разыскала это кресло в катакомбах целителей под королевским замком. В числе немногих вещей оно осталось от разбежавшихся целителей.

Кресло оказалось легче и подвижнее, чем ожидал Шаол. Большие колеса по обе стороны от сиденья вращались будто сами собой, даже когда он их двигал, нажимая на тонкий металлический рычаг. В прежней жизни здорового человека Шаолу иногда попадались калеки на креслах. Зачастую те кресла двигались только по прямой. Передние колесики его кресла, прикрепленные к площадке для ступней, могли вращаться вокруг своей оси, и потому Шаол без труда поворачивал кресло в нужном направлении. Сейчас они послушно повернулись туда, откуда наплывал пар.

Бо́льшую часть помещения занимала купель. К счастью для Шаола, она находилась вровень с полом. На поверхности воды поблескивала пленка из смеси душистых масел, в которой, словно кораблики, плавали лепестки цветов. Окошко в верхней части противоположной стены выходило прямо в зелень сада. Света, льющегося оттуда, вполне хватало, но служанка зажгла свечи, и их золотые огоньки перемигивались через завесу пара.

Роскошь. Умопомрачительная роскошь, когда его страна испытывает чудовищные страдания. Когда там уповали на помощь, которая так и не подоспела. Только крайние обстоятельства могли заставить Дорина покинуть Рафтхол. Только сознание полного поражения, понимание, что королевству он полезнее живым. Интересно, помогла ли магия Дорину и хоть кому-то из подданных короля?

Дорин наверняка сумел выбраться из этого ада и попасть к союзникам. Так говорило Шаолу его чутье, хотя живот сводило от тревоги. Находясь здесь, главный советник мог помочь своему королю только единственным способом – добиться союза с хаганом. Пусть интуиция кричит во весь голос, требуя возвращения в Адарлан и поисков Дорина, Шаол будет придерживаться избранного курса.

Он едва заметил, как служанка проворно стянула с него сапоги. Шаол мог бы раздеться и сам, но не стал возражать, когда женщина взялась за его зелено-голубой камзол, а потом и за рубашку. Однако он не мог позволить ей одной снимать с него штаны. Скрипя зубами от боли в спине, Шаол наклонился и стал помогать. Оба молча и сосредоточенно трудились над завязками.

Увечье оборвало его близкие отношения с Несариной. Три дня назад, на корабле, его вдруг охватил настоящий приступ страсти, окончившийся ничем. Ни до, ни после Шаол не предпринимал никаких попыток. Но обездвиженные ноги не погасили в нем телесных желаний. В их каюте была всего одна постель, и каждое утро, когда Шаол просыпался, ему до боли хотелось близости с Несариной. Следом он вспоминал, что не в состоянии овладеть ею как прежде… Мысли о собственной ущербности гасили любые всплески желаний, хотя Шаол благодарил судьбу, что в остальном его тело здорово.

– Я сам, – бросил Шаол.

Не дав служанке опомниться, он собрал всю силу, какая была у него в руках и спине, и стал выбираться из кресла. За время плавания он делал это не раз и вполне освоился.

Вначале он застопорил колеса, щелкнув другим рычагом. Благодаря близости воды звук получился громче, чем в каюте. Шаол подвинулся к краю сиденья и, помогая себе руками, сдвинул ноги с подставки, наклонив их влево. Правой рукой он упирался в край сиденья, двигая колени книзу, а левой, сложенной в кулак, – в прохладные, влажные и скользкие плитки пола.

Служанка молча подала ему белый плотный коврик и снова отошла. Шаол сдержанно улыбнулся одними губами. Теперь его кулак упирался в белый бархат. Левая рука приняла на себя основную тяжесть тела. Шаол набрал в легкие побольше воздуха. Правая рука все так же сжимала край сиденья. Шаол с осторожностью опустил туловище на пол, не чувствуя произвольно согнувшихся коленей.

Плавно завершить маневр ему не удалось. Он шумно повалился на коврик. Главное, он был на полу и не перекувырнулся, как в первые дни их плавания, когда учился самостоятельно выбираться из кресла.

Передохнув, Шаол уцепился за лесенку, ведущую в купель, и погрузил свои бесчувственные ноги в теплую воду, прямо на вторую ступеньку. Служанка прыгнула в воду с изяществом цапли. Ее халат, намокнув, стал совершенно прозрачным. Она взяла Шаола под руку (ее руки были нежными, но сильными) и помогла спустить туловище по ступенькам, пока он не оказался по плечи в воде, а его глаза – на уровне ее полных, выпирающих грудей.

Кажется, служанка этого не заметила. Шаол немедленно повернулся к окну. На краю купели служанка оставила поднос с маслами, щетками и мягкими мочалками. Пока она выбирала мочалку, Шаол снял нижние штаны и бросил на край купели. Раздался громкий чавкающий звук.

Несарина так и не вышла.

Тогда Шаол закрыл глаза и вручил себя заботам служанки, пытаясь понять, чем все это кончится.

4

Из всех помещений Торры-Кесме эту комнату Ириана Торас любила больше всего.

Возможно, потому, что комната находилась на самом верху каменной громады и отсюда открывался бесподобный вид на Антику в лучах закатного солнца.

А может потому, что именно здесь она впервые почти за десять лет почувствовала себя в безопасности. Здесь она впервые увидела старуху, ныне восседающую за столом, заваленным бумагами и книгами, и услышала слова, изменившие всю ее жизнь: «Добро пожаловать к нам, Ириана Торас».

С тех пор прошло более двух лет.

Два года она работала и жила здесь, в этой башне, в этом людном городе, где столько знаний и ничуть не меньше разнообразной, дразнящей еды.

Все происходило так, как ей виделось в мечтах и снах. Обеими руками Ириана хваталась за открывающиеся возможности, не страшась никаких трудностей. Жадно ловила разговоры целителей, училась всему, чему могла, усердно упражнялась. Она спасала и меняла человеческие жизни, поднимаясь выше и выше по ступеням целительского мастерства. Наконец к дочери безвестной целительницы из Фенхару начали прислушиваться не только сверстницы, но и те, кто занимался этим всю жизнь. Все искали ее совета и помощи.

Ей самой помогала магия. Прекрасная, изумительная магия, от которой у Ирианы перехватывало дыхание. Та же магия порою забирала у нее все силы, и уроженка Фенхару целыми днями не могла встать с кровати. Магия взимала плату и с целителя, и с пациента. Но Ириана платила с радостью. Она никогда не жаловалась на немилосердные последствия проведенного исцеления.

Если ее магия спасала жизнь… Сильба даровала ей такую возможность. Другой подарок Ириане преподнесла молодая незнакомка в ту, последнюю ее ночь в Иннише. Ириана делала все, чтобы не посрамить ни богиню, ни незнакомку.

Сейчас она молчаливо ждала, пока сухопарая старуха закончит чтение. Красивый палисандровый стол, за которым сидела старуха, был постоянно чем-нибудь завален. Любые усилия слуг навести там порядок давали лишь временный результат. Вскоре поверхность вновь покрывалась бумагами, кусками старинного пергамента с заклинаниями, банками и склянками со снадобьями.

Две такие шарообразные склянки покоились на серебряных подставках в виде ног ибиса. Их содержимое очищалось на солнечном свету. Башня и ее помещения постоянно купались в солнечных лучах.

Хазифа – верховная целительница Торры-Кесме – взяла одну склянку, поболтала голубую жидкость, нахмурилась и вернула на подставку.

– Этот чертов настой всегда готовится вдвое дольше, чем я рассчитываю, – сказала она на родном языке Ирианы. – Как ты думаешь – почему?

Ириана, сидящая напротив, привстала с потертого кресла, чтобы получше разглядеть настой. Каждая встреча с Хазифой, каждый разговор с нею давали шанс узнать что-то полезное и важное, получить урок или пройти испытание. Ириана взяла склянку, в золотистом свете заходящего солнца рассмотрела густую лазурно-голубую жидкость и спросила:

– Это для кого?

– Для девочки лет десяти. Полтора месяца назад у нее начался сухой кашель. Врачи посоветовали медовый напиток, покой и свежий воздух. Девочке полегчало. Думали, скоро поправится, но неделю назад кашель возобновился еще сильнее, чем прежде.

Врачи Торры-Кесме были лучшими в мире и от целительниц отличались лишь тем, что не владели магией. Для целительниц они были первым этапом проверки. Жилища врачей располагались вокруг башни.

Как уже говорилось, магия истощала силы тех, кто ее применял. Несколько веков назад тогдашняя верховная целительница издала распоряжение: когда обращаются за помощью в Торру-Кесме, первыми заболевших осматривают врачи. Кто-то считал это политическим маневром, костью, брошенной врачам, поскольку люди уповали на всесилие магии и не хотели тратить время на врачей.

Однако и у магии были пределы возможностей. Она не могла остановить смерть и воскресить умершего. С этой печальной истиной Ириана сталкивалась постоянно: как здесь, так и на родине. И даже прочитав заключения врачей, она нередко отправлялась к больным по узким, идущим все время под уклон улицам Антики.

– Думаю, настою вредит чрезмерное тепло, – сказала Ириана, наклоняя склянку в разные стороны. – Здесь даже для нас слишком жарко.

К концу лета на город всегда наваливалась жара. За два года жизни в Антике Ириана так и не привыкла к изнуряющему сухому зною города богов. Правда, другие здания меньше страдали от жары. Более ста лет назад один умелец придумал бидгиры – башенки-ветроуловители. Они ставились на крышах и гнали свежий воздух в нижние помещения. Некоторые действовали совместно с подземными каналами, змеящимися под Антикой, и превращали жаркий ветер в потоки прохладного воздуха. Этими башенками, словно остриями копий, были усеяны все столичные постройки: от скромных глинобитных домов до особняков с тенистыми дворами и прозрачными прудами.

К сожалению, Торру-Кесме построили раньше, чем появились бидгиры. Воздушные каналы в ее стенах неплохо охлаждали воздух в самом низу, а что касалось середины и верха… Ириана не раз мечтала, чтобы в башню позвали ремесленников и исправили положение. От жаркого солнца и многочисленных очагов, горящих на разных этажах Торры, кабинет Хазифы превращался в сковородку.

– Я бы предложила отнести снадобье куда-нибудь пониже, где прохладнее.

– А откуда там взять достаточно солнечного света?

Ириана задумалась:

– Пусть туда принесут зеркала. Зеркала будут ловить солнечный свет и передавать склянке. Положение зеркал нужно менять сообразно положению солнца. Сочетание более прохладного воздуха и направленного солнечного света ускорит приготовление настоя.

Ответом был легкий, удовлетворенный кивок Хазифы. Ириана очень ценила эти скупые знаки одобрения, этот свет в карих глазах верховной целительницы.

– Сметливый ум спасает жизни намного чаще, чем магия, – только и сказала Хазифа.

Ириана часто слышала от верховной целительницы эти слова (порою они произносились с воспитательной целью, чтобы не загордилась), но, как всегда, с благодарностью кивнула и поставила склянку на место.

Хазифа разгребла бумаги и сложила руки на сверкающей розовой поверхности стола:

– Итак, если верить мнению Эреции, ты готовишься нас покинуть.

Ириана выпрямилась. В этом же кресле она сидела два с лишним года назад. Тогда, поднявшись на тысячу ступеней, она вошла кабинет Хазифы с просьбой принять ее в ученицы. Просьба была самым малым из унижений, пережитых Ирианой в тот день. Кульминация наступила, когда она швырнула Хазифе на стол мешочек с золотом и выпалила: «Мне плевать, сколько стоит учеба у вас. Берите все».

Она не подозревала, что Хазифа не берет денег с учеников. За свое обучение они платили иным способом. За год работы в таверне «Белый поросенок» – это был грязный и ветхий постоялый двор – Ириана притерпелась к оскорблениям и унижениям. Но никогда еще она не чувствовала себя такой раздавленной, как в тот момент, когда Хазифа сухо приказала убрать деньги со стола. Ириана сметала золотые монеты в коричневый кожаный мешочек, и у нее дергались пальцы, словно у картежника, торопящегося поскорее спрятать выигрыш. Но если игрока захлестывала радость, то Ириана боролась с желанием выпрыгнуть в сводчатое окно за спиной Хазифы.

Многое изменилось с тех пор. Исчезло домотканое платье и чрезмерная худоба. Ежедневные подъемы и спуски по бесконечным ступеням Торры уберегали ее талию от расползания вширь. Поначалу Ириана никак не могла наесться. Она долго не привыкала к трапезам в Торре-Кесме, где каждый ел столько, сколько хотел, и все кушанья были соблазнительно вкусными. А тут еще городские базары, заваленные деликатесами, и уютные шалманчики чуть ли не на каждой улице.

Ириана сглотнула, безуспешно пытаясь понять, что скрывается за словами верховной целительницы. Хазифа была здесь единственной, в чьи мысли Ириана не могла проникнуть и чьи действия не могла предугадать. Она ни разу не видела Хазифу разгневанной или хотя бы раздраженной. Этим верховная целительница сильно отличалась от других наставниц и прежде всего – Эреции. Хазифа даже голоса не повышала. Лицо старухи имело лишь три выражения: довольное, недовольное и бесстрастное. Два последних были для Ирианы хуже любого наказания.

Впрочем, наказания остались в ее прежней жизни. В Торре-Кесме этого слова не знали. Здесь не оставляли без обеда и не угрожали побить. А в «Белом поросенке» Нолан вычита́л у нее из жалованья за малейшее нарушение установленных им правил. Провинностью считался даже излишне любезный разговор с посетителем, не говоря уже о попытках тайком подкармливать объедками полудиких уличных мальчишек с грязных улочек Инниша. Объедки полагалось вываливать в чаны, где они шли на корм свиньям или попросту гнили.

Ириана приехала в Антику, предполагая, что и здесь столкнется с таким же отношением: у нее заберут деньги, а потом окажется, что этих денег мало и надо платить еще. В «Белом поросенке» она хлебнула такого сполна. Нолан без конца повышал плату за ее каморку под лестницей, уменьшал жалованье и забирал себе почти все ее чаевые. Но большинство ее сверстниц в Иннише торговали собой на улицах, и заведение Нолана, при всей его гнусности, было гораздо более достойным вариантом.

«С меня хватит». Эти слова Ириана повторяла, пока добиралась до Антики. Их она твердила, поднимаясь по ступеням, – вплоть до мгновения, когда швырнула золото Хазифе на стол. Тогда Ириана вдруг поняла, что готова снова влезать в долги и даже торговать собой за шанс учиться целительству.

Хазифа была прямой противоположностью людям вроде Нолана. Ириана и сейчас помнила голос старухи и слова, произнесенные с ее неповторимым акцентом. Те же слова, что Ириана часто слышала от матери: там не берут денег ни с учеников, ни с пациентов. Ведь Сильба – богиня врачевания – даровала, а не продала им способность исцелять других.

Ириана и сейчас не знала имена всех здешних богов. Главное, что на Южном континенте почитали Сильбу.

Хаганат поступал мудро: завоевывая и присоединяя земли других народов, он не навязывал им своих богов, а включал тех, кому поклонялись они, в общий пантеон хаганата. Главенство Сильбы над целителями утвердилось здесь очень давно. Непосредственной наставницей Ирианы была Эреция, от которой она однажды услышала фразу: «История пишется победителями». Получалось, боги, как и простые смертные, не в силах сопротивляться победителям.

Но это не помешало Ириане мысленно вознести молитву Сильбе и другим богам, способным услышать ее сейчас.

– Да, готова, – наконец ответила она Хазифе.

– Покинуть нас?

Лицо и голос Хазифы были спокойны, как всегда.

– Или ты обдумала другое мое предложение?

Ириана без конца думала над предложением Хазифы, сделанным две недели назад. Старуха позвала ее к себе в кабинет и произнесла всего одно слово: «Оставайся». Слово, железным обручем сдавившее ей сердце.

Остаться и учиться дальше. Учиться и пожинать плоды многообещающей жизни, которую она начала строить.

Ириана коснулась груди, словно и сейчас чувствовала давящий обруч:

– На мою родину снова пришла война. Ею охвачена бо́льшая часть Северного континента. – Так здесь называли Эрилею. Ириана сглотнула. – Я хочу помогать тем, кто сражается против владычества империи.

Наконец-то, после стольких лет, власть Адарланской империи пошатнулась. Если верить слухам, сам Адарлан оказался ареной битвы противоборствующих сил: нового короля Дорина Хавильяра на севере и герцога Перангтона, сподвижника прежнего короля, на юге. Дорина поддерживала Аэлина Галатиния – королева, которую считали погибшей, а она выжила, обрела могущество и была полна желания отомстить. Но и у Перангтона имелись союзники. Если слухи не врут, на его стороне воевали существа, каких не увидишь даже в самом кошмарном сне.

Но если это единственный шанс освободить Фенхару…