– Да, не все же вам шутить. Вы собирались говорить мне – ты.

– Как-то не очень получается, робею. Я буду чередовать. Так, о чем мы?

– О фильме, – улыбнулась Анастасия.

– О фильме, фильм хороший. Хотя, ничего особенного. Не знаю почему все так носятся с этими иностранцами. Ну подумаешь Лелуш. У нас есть фильм, который называется «Влюбленные». Один узбек снял, не помню его фамилию. Там играет Вертинская и Нахапетов. Если не видели, советую посмотреть. Он ничуть не хуже. А то все – Антониони, Феллини. Наши лучше снимают. Это, как спагетти и вермишель; одно и тоже, но ихнее весь мир знает, а наше нет. А здесь что, ну красивый фильм. Сюжета никакого нет. А за то, что молодые здоровые люди отдают детей в детдом без особой нужды, я бы таких лишал прав родительских.

– Всякие бывают обстоятельства у людей.

– Вспомнил. Фамилия режиссера Ишмухаметов.

– Надо будет посмотреть. Но вы мне не ответили на вопрос.

– Что я за птица, вернее, что я за гусь?

– Ну ладно вам, я же извинилась. Вы учились в русской школе, наверное.

– Конечно, где же мне учиться, если я русский.

– Вы не похожи на русского, – категорически возразила Анастасия. – Я думаю, что вы азербайджанец.

– Ну извините. По-моему, на русского в этой стране вообще мало кто похож. Русские – это такой фантомный архетип, как этруски, полумифический народ, кстати и слова созвучны. Давайте выйдем на улицу и отсчитаем десяток человек и посмотрим, сколько из них будут соответствовать вашим представлениям о русском человеке. Померяем линейкой размеры черепа. Да и сами вы обладаете отнюдь не славянской внешностью. Вы себя в зеркале давно видели?

Девушка засмеялась, но улыбка скоро исчезла с ее лица.

– А я вот азербайджанка, и не скрываю этого.

– Да ладно вам, вы шутите.

– Шучу, но в каждой шутке есть доля правды. Знаете, мою бабушку в молодости спас от насилия и позора, а возможно и от смерти азербайджанец. Поэтому я в каком-то смысле могу считать себя азербайджанкой. Если бы не он, меня бы не было на свете. Но я не могу поверить, что разговариваю с торговцем, со спекулянтом с Ленинградского рынка. Вы откуда родом? Из какого города?

– Анастасия, – осторожно сказал Мурад, – не знаю, чем это мне грозит, но у нас видимо произошло некоторое недоразумение. В первых, я не торговец, а таксист.

– Это мало что меняет.

– Подождите, дайте договорить. Во-вторых, я родился и живу в Москве. Я коренной москвич, русский.

Анастасия вздохнула.

– А это многое меняет. Но вас зовут Мурад.

– Моя мама недолгое время была замужем за одним джигитом. Это он записал меня в ЗАГСе Мурадом. Мама у меня – русская.

– Он был азербайджанец?

– Вроде того, – нехотя признался Мурад.

– Почему вы так тяжело с этим соглашаетесь? Вам это не нравится? Почему?

– Потому что ничего хорошего я от азербайджанцев не видел. Кроме того, что один из них дал мне жизнь. Даже наше знакомство произошло из-за того, что они не отдавали мне долг. Хотя, здесь я им благодарен. Но в армии я все время был обязан драться из-за них, на их стороне против русских. А я наполовину русский. Я никогда не был в Азербайджане, я не поэтому против русских, справедливость этого требовала. Один из них, не помню, как его звали, совершенно не знал русского языка, странно, что его в армию взяли. Так вот он все время путал команды, из-за него нас гоняли по плацу на строевой подготовке. Знаете, этот большевистский принцип коллективной ответственности. Короче ребят наших русских так достало, что они взяли его в оборот, я заступился за него.

Ситуация была скажу я вам, глупей не бывает. Несколько русаков накинулись на одного тщедушного азербайджанца и давай его мутузить, я заступился, слово за слово, началась драка. Я один, их четверо, тут за меня вписались азербайджанцы, их во взводе было шесть человек, а за русских весь оставшийся взвод в количестве двадцати трех. И я оказался, вроде, как ренегат, против своих. Эх месиво там было, приятно вспомнить. Двадцать три против семерых, нормально, да?

– Но наполовину вы азербайджанец. И то, что один из них дал вам жизнь – это немало. Это много. Эта драка – лишняя тому доказательство.

– Ничего подобного, здесь я буду спорить, я дрался не за них, за справедливость. В другой ситуации точно также я бы заступился за русских. Послушайте, вам то что до этого? Почему вы на этом настаиваете?

– Ну, как же, а голос крови? Мы с вами в каком то смысле земляки. Вы чай пейте, а то он остыл совсем.

– Нет, вы меня не проведете, – возразил Мурад, – у вас вон целый Ленинградский рынок земляков, стопроцентных азербайджанцев. Тут дело не в этом.

– А в чем? – рассеянно помешивая чай ложечкой, спросила девушка.

– Вы забыли положить сахар, – сказал он.

– Да, – спохватилась Анастасия и вынула ложечку из чашки, – я просто пью с вареньем.

– А зачем же размешиваете?

– Чтобы быстрее остыл, – нашлась Анастасия.

– Он уже давно остыл. Вы же сами сказали, – не унимался Мурад.

– Значит, можно пить.

Девушка поднесла чашку к губам.

– А против армян вам не приходилось драться на стороне азербайджанцев?

– Нет, вы знаете, они в армии очень даже хорошо ладят друг с другом. Кучкуются, не без этого, но драк никогда не было, некоторые даже дружили.

– Интересно.

– Послушайте, давайте будем откровенны друг с другом, – предложил Мурад.

– Хорошо, вы первый, – согласилась Анастасия.

– Почему я первый?

– Вы начали этот разговор.

– Ладно. Сознайтесь, что вы меня выбрали, что я вам нравлюсь.

– Вы предпочитаете называть вещи своими именами?

– Именно это я хотел сказать. Вы просто сняли слово у меня с языка.

– Это не всегда удобно, интеллигентным людям присуща недосказанность, порой она более уместна.

– Ну, это кому как, – заявил Мурад, – я человек прямой. Но я вас понимаю. Вы, девушка, особа стыдливая.

– Значит, вы считаете так. А что взамен, что вы скажете. Как я вам?

– Вы верите в любовь с первого взгляда?

– Верю, если первый взгляд падает на Омара Шарифа, а так нет. А вы к чему это сказали?

– Вы можете не верить, я даже спорить с вами не буду, но как это по-другому назвать. С тех пор, как я вас увидел, я только о вас и думаю. И, между прочим, мне не раз говорили, что я похож на Омара Шарифа. Кстати, кто это?

Анастасия засмеялась.

– Но раз вы считаете, что недосказанность лучше, пусть так и будет, – сказал Мурад. – Однако уже половина одиннадцатого, быстро время пролетело. Как там у классика – как скоро ночь минула. Мне пора, завтра рано вставать. У меня график с семи утра. Встаю в шесть часов. Вообще-то я работаю через день, завтра у меня должен быть выходной. Сменщик попросил подменить его.

Мурад замолчал в ожидании ответа. Если он все правильно рассчитал, то девушка должна была предложить ему остаться переночевать.

– А где находится ваша работа? – спросила Анастасия. – Далеко отсюда?

– На Автозаводской. На метро минут двадцать. А от метро «Аэропорт», как раз прямая линия, – сказал он и затаил дыхание.

– Вообще-то, если вам это будет удобно, вы могли бы сегодня переночевать здесь, – разглядывая чашку, еле слышно произнесла девушка.

Мурад возликовал.

– А я вас не стесню?

– Нет, нисколько. У нас две комнаты.

Несмотря на слабое освещение, Мурад заметил, что щеки девушки стали розовыми и от этого у него вдруг заколотилось сердце. Схватив свою чашку, он залпом выпил содержимое.

– А диван раскладывается? – пытаясь унять волнение, спросил он.

– Нет, но он достаточно широк.

– Для одного человека да, но вдвоем на нем будет тесновато.

– Вдвоем, – спросила Анастасия, – с кем вдвоем?

– Разве мы не вместе здесь будем спать.

– Мы?! С чего это? Нет, конечно! Вы будете спать здесь один, а я в комнате с бабушкой.

«Зачем же мне тогда здесь оставаться»? – хотел спросить Мурад, но, вспомнив, что воспитанному человеку присуща недосказанность, все понял и промолчал. Не все и не всегда надо называть своими именами, иначе никакой лирики.

– Выбросьте это из головы, – словно, читая его мысли, сказала Анастасия. – Мы только сегодня познакомились. Мы еще даже не друзья. То, что я вас позвала в дом, еще ничего не значит. До революции это было в порядке вещей.

– Хорошо, хорошо, – согласился Мурад, – правила игры я понял. Больше ни слова. А ты может быть из дворян? – иронически спросил он.

– Да, – совершенно серьезно ответила она, – и вы тоже.

– Я? – удивился Мурад. – Вы в этом уверены, с чего вы взяли?

– Абсолютно. Породу не спрячешь. Как говорят арабы – шараф ан насаб. Благородство заложено в крови.

– Вообще-то я обыкновенный таксист. Но мне это приятно слышать.

– В двадцатые годы треть таксистов в Париже были сплошь русские дворяне.

– Как скажете.

– Мне надо сбегать в аптеку, – сказала Анастасия, – капли успокоительные закончились. Вы посидите один, ладно? Пейте чай. Если бабушка вдруг проснется и позовет меня, вы просто загляните к ней и заговорите о чем-нибудь. Она все равно плохо слышит, решит, что это я и успокоится. Ладно?

– А, если не успокоится? Решит, что я Герман. Крик поднимет.

– Не бойтесь, – улыбнулась Анастасия, – она безобидная, она вас не укусит.

– Будем надеется.

– Очень смешно, особенно про Германа, но должна вас разочаровать, она в карты не играет.

– Простите.

– Ну я побежала.

Она вышла в прихожую. Вскоре щелкнул замок и в квартире воцарилась тишина.

«Что-то мне это перестает нравиться», – сказал себе Мурад, – старушка еще эта таинственная. Я надеюсь, что девушка все-таки придет ко мне ночью, иначе все это лишено логики. Как люди любят все завешивать словами. Она тоже хороша, два часа знакомы и оставила меня одного в квартире. А, если я что-нибудь сопру. Старушка будем надеется адекватная и мне не придется, как Бруту, чертить вокруг себя меловой круг. Да и с молитвами разнобой будет. Мне, как полукровке, надо одной рукой креститься, другой намаз совершать».

Дойдя до этих слов, Мурад почувствовал, что ему как-то не по себе. Не то, чтобы он испугался, малый он был не робкого десятка, в армии бывало, один против нескольких шел, не боялся. Однако, какая-то робость вдруг охватила его. И, как человек, привыкший смотреть опасности в глаза, он решил взглянуть на старушку, чтобы отогнать черные мысли и успокоиться. Мурад встал и вышел в прихожую. Дверь другой комнаты была приотворена достаточно, чтобы можно было туда заглянуть. В комнате горел торшер и ему хорошо была видна кровать, на которой лежала старуха. Она была совершенно седа, но не безобразна. Правильные черты даже в глубокой старости подчеркивали породу ее бледного лица. Оно внушало доверие, увидев ее, Мурад сразу успокоился и даже почувствовал какую-то теплоту к старушке. «Нет, такая летать не будет», – подумал он. Ему даже захотелось что-нибудь сделать для нее. Подать воды, например, если она проснется. Опять же Анастасия, увидев, что он проявил заботу, проникнется к нему теплотой. «Все-таки я понадобился ей, как мужчина». – уверял себя Мурад. Не двигаясь с места, он оглядел комнату. Кроме кровати там еще стояла модная софа под названием «малютка». Мурад часто перевозил подобные диваны от мебельных магазинов. Его такси, если сложить сидения, вполне вмещало в себя отдельные предметы мебели. В комнате пахло лекарствами. На стенах висело много картин, фотографий. Рядом с одним портретом напротив кровати висела сабля. Мурад не удержался, осторожно вошел и дотронулся до оружия. Это была самая настоящая сабля или шашка. Он не был силен в особенностях холодного оружия. Мурад очень хотел снять ее со стены, подержать в руках, но подумалось, что, если бабушка вдруг проснется и увидит его с саблей в руках, то ее сразу кондрашка хватит. Мурад перевел взгляд на портрет и вновь испытал странное чувство знакомства с этим человеком. Он быстро сообразил, что это тот самый офицер, что изображен на портрете в гостиной. Здесь он был запечатлен в гражданской одежде. Черный костюм, манишка, галстук. Без военной формы он еще больше напоминал кого-то, но кого именно Мурад вспомнить не мог. Сколько не напрягал память. Закрученные кверху кончики усов. Мурад невольно стал подкручивать воображаемый ус. Поискал глазами зеркало, вспомнил, что оно есть в прихожей. Глянув напоследок на старушку повернулся, чтобы выйти и в этот момент она вдруг открыла глаза.

– Здрасте, – сказал Мурад.

Торопливо стал объяснять, опасаясь, что она испугается и закричит.

– Я Настин друг, она вышла в аптеку, а я зашел узнать не надо ли вам чего. Вы спите, я буду в соседней комнате. Не беспокойтесь. Я пойду.

Старуха протянула к нему руки и сказала:

– Вы вернулись! Мое кольцо! Умоляю, верните мне обручальное кольцо.

У Мурада мурашки поползли по коже. «Только этого мне не хватало», – пробормотал он, пятясь к выходу. В дверях столкнулся с девушкой.

– Привет, – обрадовался он, – как хорошо, что ты пришла. Я заглянул узнать не надо ли чего, а теперь она требует от меня обручальное кольцо. Но я ничего не брал, клянусь мамой.