Цитаты из книги «Дневник одного гения»

Мне пришла далианская мысль: единственное, чего на свете никогда не бывает вдоволь, – это чрезмерности. И в этом великий урок античной Эллады, который впервые открыл нам, как мне кажется, Фридрих Ницше. Ибо если аполлонический дух достиг в Элладе высочайшего, поистине универсального уровня, то уж дионисийский превзошел все мыслимые пределы чрезмерности. Чтобы удостовериться в этом, достаточно обратиться к их трагической мифологии. Потому мне так нравятся Гауди, Раймунд Луллий и Хуан де Эррера – из всех, кого я знаю, это люди безграничной чрезмерности.

У нас с Галой как будто медовый месяц. Отношения наши еще более идиллические, чем когда бы то ни было. Я чувствую, что близится тот прилив мужества, который позволит мне полностью превратить свою жизнь в шедевр героизма. И после этого я уже ни на миг не перестану быть героем. В Барселоне встретился с Лифарем. Там же на ходу придумал декорацию с насосами, которые гонят теплый воздух. Насосы, качая воздух, поднимут стол с канделябрами. А на стол я водружу мой доподлинно настоящий французский хлеб восьмидесятиметровой длины.

Я ощущаю в себе такую героическую энергию и так неистово хочу ее развивать, что в конце концов уже ничто не сможет испугать меня.

А в конце фильма зрители увидят шарообразный плафон люстры, который будет то утончаться, то утолщаться, покрываться орнаментами, то тускнеть, то становиться ярче, то размягчаться, то вновь обретать твердые очертания и т. д. Уже почти год я размышляю о том, чтобы именно так представить всю политическую историю материалистического человечества в виде морфологических трансформаций тыквы, легко и просто узнаваемой в силуэте шарообразного плафона. Это безмерно тщательное и долгое исследование в моем фильме будет длиться ровно одну минуту и соответствовать тому, что видит ослепленный солнцем человек, зажмуривший глаза и с силой надавливающий на них руками.

Но чтобы фильм показался зрителям чудесным, прежде всего необходимо, чтобы они смогли уверовать в чудеса, которые будут явлены им. И для этого есть единственный способ: прежде всего покончить с принятым в нынешнем кино отвратительным ритмом, условной и докучной риторикой движущейся камеры.

С младых ногтей, с раннего детства у меня была вредная наклонность считать себя отличным от всех прочих смертных. Да и сейчас мне прекрасно удается оставаться в этой убежденности. 27-е

Эта уверенность наполнила меня живейшей ребяческой радостью, тем более что этой весной я чувствую себя омолодившимся во всех отношениях.

Они терпеть не могли анусы! Я же хитроумно преподносил им массы старательно замаскированных анусов, по преимуществу анусов коварно макиавеллиевских.

Мой аскетизм производил на него такое впечатление, что во время пребывания у нас в Порт-Льигате он, подражая мне, жил как отшельник. Вставал еще раньше меня, до восхода солнца, и целые дни проводил голышом в оливковой роще под самым жестким и самым лазурным небом во всем Средиземноморье, самым полуденно экстремистским во всей смертоносно экстремистской Испании. Он любил меня больше всех своих друзей, но мне все-таки предпочитал Галу, которую, как и я, называл оливой, и неоднократно повторял, что, если не найдет свою Галу, свою оливу, жизнь его обязательно кончится трагически.

я был единственный, кто сразу же объявил о ней: первым делом ликвидировать всех писателей и художников, кто хоть что-то собой представляет, а в особенности тех, кто способен высказать или поддержать мало-мальски новую, ниспровергающую, а следовательно, революционную идею. Эти конгрессы – странные чудовищные явления, окруженные уже по самой своей природе кулисами, в которых ползают существа совершенно особого психологического склада, то есть личности скользкие и пресмыкающиеся. О Бретоне можно говорить все, что угодно, но прежде всего он человек цельный и несгибаемый, как Андреевский крест. В любых кулисах, а особенно в кулисах подобных конгрессов, он очень скоро становится самой неудобной и неприспосабливающейся фигурой из всех оказавшихся там «случайных элементов». Он не способен ни пресмыкаться, ни вжиматься в стену. И это стало одной из главных причин, по которой сюрреалистский крестовый поход не допустили даже на порог Ассоциации революционных писателей и художников, что я, кстати сказать, и предвидел, не слишком для этого напрягая мозг.