Дожидаясь обретения веры, которая есть милость Господня, я стал героем. Да нет, я оговорился – вдвойне героем! По Фрейду, герой – это тот, кто восстал против отцовской власти и против отца и в конце концов одержал победу.
И если в наше время – эпоху почти что карликов – нас еще не забрасывают камнями, точно бездомных собак, и не уморили голодом лишь потому, что мы имеем безмерную наглость обладать гениальностью, то благодарить за это надо только Бога.
– Эти усы еще прославятся! Вот только что меньше чем за полчаса мы решили издать пять книг – моих или обо мне! Моя стратегия уже принесла бесчисленные публикации о моей личности, но самым важным остается все-таки то, что мои антиницшеанские усы неизменно устремляются к небу, как башни Бургосского собора. И однажды по причине моей оригинальности людям придется заняться моим творчеством. Это куда плодотворней, чем ощупью пытаться сквозь творчество искать личность автора.
Никогда, никогда, никогда, никогда переизбыток денег, рекламы, успеха, популярности не вызывал у меня – ни на единый миг – желания наложить на себя руки, совсем даже напротив, мне это безумно нравится.
Трудно удерживать напряженное внимание всего мира более получаса подряд. Мне же удалось делать это в течение двадцати лет, причем день за днем. Моим девизом было: «Пусть говорят о Дали, даже если говорят хорошо».
Все любители улиток сейчас возмущенно возопят. Так что мне придется прибегнуть к объяснениям. Да, и улитка, и Эль Греко лишены какого бы то ни было собственного вкуса, но зато они обладают (и предлагают воспользоваться нам) редкостным, просто-таки чудесным достоинством «трансцендентной вкусовой мимикрии», заключающейся в том, что они вбирают в себя и соединяют в себе (благодаря их собственной безвкусности) все оттенки вкуса, которые им придают добавленные пряности и приправы. Они становятся идеальными носителями приданной им гаммы вкусовых нюансов. Так что любой привкус, который придают бургундской улитке или Эль Греко в процессе приготовления, способен обрести совершенно отчетливое и симфоническое звучание григорианского хорала.
о Пикассо я думаю чаще, чем о своем отце. Оба они в той или иной степени сыграли в моей жизни роль Вильгельма Телля. Ибо как раз против их власти я с самого раннего отрочества взбунтовался решительно и без колебаний.
Обыкновенно люди принимают снотворное, когда они плохо спят. Я же поступаю совсем наоборот. Не без некоторого кокетства таблетку снотворного я решаю принять именно в те периоды, когда сон мой достигает максимальной регулярности и становится в высшей степени подобен растительной спячке. Тогда-то поистине и без всяких намеков на метафору я могу спать, как дерево зимой, просыпаюсь же полностью омолодившийся, ум просто сияет от притока новых соков, которые непрестанно вливаются в меня и распускаются самыми свежими и утонченнейшими мыслями.
Дети никогда меня особенно не интересовали, но вот что меня совершенно не интересует, так это живопись детей. Ребенок-художник знает, что картина его написана плохо, и он же, ребенок-критик, также знает, что он знает, что она написана плохо. И тогда у ребенка-художника-критика, который знает, что он знает, что картина его написана плохо, остается единственная возможность: утверждать, что она написана замечательно.