Глава 2

Он оступается, и виски из его стакана выплескивается на пол. Он быстро восстанавливает равновесие и идет прочь. Кажется, успел здорово набраться.

– Заткнись! – шиплю я ей.

До сих пор я вообще толком не замечала этого типа, но сейчас понимаю, что он высокий, красивый, татуированный. Мышцы, задница, мотоботы. Годен по всем параметрам. И даже лицо довольно фактурное.

Представляю себе, как пытаюсь с ним поговорить. Потрогать его. Познакомиться поближе. Потом думаю, как он будет проделывать все то же самое со мной.

Возможно, он мог бы подкинуть меня до аэропорта.

– Я пас, – говорю я, бросаю в сторону Холли взгляд, недвусмысленно говорящий: «Не лезь не в свое дело», и вижу, что мое сообщение достигло адресата.

Примерно час мы с ней вежливо избегаем друг друга; она отпускает выпивку, а когда приходится пробивать чек, то взирает на кассовый аппарат с таким священным ужасом, словно видит его впервые в жизни. Мне страшно даже думать о том, сойдется у нас сегодня касса или нет.

Я волоку из подсобки очередной бочонок с пивом, и мое сердце начинает знакомо колотиться о грудную клетку. И вроде бы у меня должно хватать соображения, но все равно это становится неожиданностью, потому что я идиотка. Казалось бы, врожденное нарушение сердечного ритма – это вещь, к которой рано или поздно привыкаешь, но я каждый раз думаю: господи, опять! Это те грабли, на которые я регулярно наступаю и тут же благополучно забываю до следующего раза. В остальном я в свои двадцать шесть лет совершенно здорова, но сейчас мне приходится присесть в кресло Энтони, чтобы переждать внезапную темноту перед глазами и тошнотворное трепыхание в груди.

– Тебе нехорошо? – обеспокоенно спрашивает Холли, выглядывая из-за двери. – Девушки не должны таскать тяжести.

– Да спину немного потянула, – не задумываясь, вру я, потирая поясницу. – Иди в зал.

– Надо было Кита попросить, – упрямо говорит она, и я указываю пальцем на дверь, пока она не исчезает.

Тем временем мое сердце продолжает галопом мчаться вверх по пожарной лестнице небоскреба, причем на деревянной ноге. Шажок – пауза – прискок – подтянуть деревяшку. Все выше и выше, и никаких тебе перил, только без паники, главное – не полететь навзничь во тьму. Надо потерпеть, сейчас все пройдет. Но на этот раз я дышу так тяжело, как будто сама взбираюсь по лестнице. В такие моменты я почти ощущаю сердитую тревогу Джейми, клубящуюся вокруг меня; он силой своей воли заставил бы мое сердце биться снова.

Это Джейми виноват в моих проблемах с сердцем. Это он оторвал меня от пуповины в материнской утробе, чтобы неторопливо приложиться к ней самому, а потом с улыбочкой наблюдал, как я синею, прежде чем возвратить ее мне обратно. Мой кардиолог заверил меня, что такое невозможно, но я совершенно в этом уверена. Это абсолютно в духе Джейми.

По всей видимости, первой на свет должна была появиться я, но Джеймисон Джордж Барретт в самую последнюю секунду сделал рывок и обошел меня в очереди на выход. Он выскочил из мамы первым, розовый и крепкий, с воплем: «Есть!» Он был в верхнем процентиле по всем параметрам. Я же родилась желтушной и первую неделю своей жизни провела в скороварке для младенцев, подключенная к кардиомонитору. С тех самых пор Джейми опережал меня всегда и во всем, зарабатывая бесчисленные очки в классах, офисах, барах, зеркальных поверхностях, а возможно, и в постелях. Тьфу, гадость какая!

Видимо, с парнями в баре я без проблем управляюсь потому, что имела дело с альфа-самцом еще в утробе матери.

В городе, где теперь живет Джейми, сегодня шел дождь. Я представляю себе, как мой братец прогулочным шагом направляется по улице на работу своей мечты в инвестиционный банк. Понятия не имею, чем он там занимается. Наверное, купается в золотых монетах в банковском хранилище. Он в своем плаще «Берберри», с черным зонтом в одной руке и телефоном в другой. Бла-бла-бла. Деньги, деньги, деньги.

Что он сейчас сказал бы, если бы не наша ссора, после которой он перестал со мной разговаривать?

Дыши давай, ты уже вся серая.

Отвлечься на мысли о Джейми – уловка, которая всегда срабатывает. Я направляю свое раздражение на него, а не на собственный барахлящий мотор. Мой мучитель одновременно исполняет роль и моего якоря.

Дарс, тебе пора серьезно заняться своим сердцем.

Из-за моего дурацкого сердца медицинская страховка стоит мне бешеных денег, и мои заработки в этой дыре с трудом покрывают ежемесячные взносы. Когда я об этом думаю, меня еще больше начинает тошнить от этой работы.

Мой сердечный ритм возвращается к жалкому подобию нормы. Однако до тех пор, пока мы с Джейми не помиримся, я пытаюсь справиться с невозможным: строить жизнь без своего брата-близнеца. Раздумываю, не отправить ли ему сообщение с какой-нибудь небрежной шпилькой, но потом вспоминаю, что ничего у меня не выйдет. Я пытаюсь справиться со второй невозможной в наше время в моем возрасте вещью: жизнью без мобильного телефона.

Телефон я утопила в унитазе, когда пару недель назад мы с Винсом в выходные ходили в бар «У Салли». И в тот самый момент, когда он шел ко дну, на экране высветился входящий звонок и фотография самодовольной физиономии моего братца. Ну разумеется, ему вздумалось позвонить мне впервые за черт знает сколько месяцев ровно тогда, когда мой мобильник был в недосягаемости под толщей грязной воды, ни раньше ни позже. Экран померк, я вымыла руки и вышла за дверь.

Мои родители убили бы меня, если бы узнали, что у меня нет телефона. Они убили бы меня, если бы узнали, что холодными ночами я разгуливаю по дому без теплого халата. Твое сердце! Ужас, кошмар! Но что хуже всего, у меня такое чувство, будто никто даже не заметил, что я осталась без связи. С тех самых пор, как я расплевалась с Джейми и он уехал, мой телефон перестал звонить. Это он у нас тот огонек, к которому все притягиваются.

До меня доносится звон разбитого стекла и несколько громких возгласов. Бьющееся стекло приводит мужчин в состояние возбуждения. Я соплю, собираясь с духом. За многие годы я проделывала это сто раз, но от этого приятнее не становится.

– Что там у вас?

Топоча тяжелыми ботинками, я появляюсь из подсобки и вижу ухмыляющиеся мужские лица. Холли собирает осколки битого стекла, лицо у нее пылает. Повсюду лужи пива, ее футболка спереди вся мокрая. Никогда в жизни не видела девушку, которая находилась бы в настолько бедственном положении.

– Эта тупая курица даже пиво налить не в состоянии. – В этой группе альфа-самец – сквернослов, по виду похожий на строителя. – Ну, хоть симпатичная. В отличие от той.

Он имеет в виду меня. Я пожимаю плечами.

– Ничего страшного, – говорю я Холли.

Она без единого слова кивает и скрывается в подсобке. Не станет ли сегодняшняя смена для нее последней каплей?

Этот тип не собирается просто расплатиться и уйти. Ему явно неймется. Я вяло спорю; все его высказывания – скука смертная. Я выглядела бы лучше, если бы не стриглась так коротко. Я выглядела бы очень даже ничего, если бы только немного постаралась. А так я выгляжу как мужик, который зачем-то решил накраситься. А вот это уже было слегка обидно. Я вся из себя такая крутая, да? Все его комментарии и оскорбления я с легкостью парирую, но когда я пробиваю ему пятый двойной виски, он заходит слишком далеко.

– Да кем ты вообще себя возомнила? Думаешь, ты какая-то особенная, да?

Его голос проникает сквозь туман, и я впиваюсь взглядом в его лицо. Внутри меня разрастается странное ощущение: разверзающаяся трещина, словно меня только что раскололи надвое, точно сухое полено. Я не нахожусь, что на это ответить. Он видит, что его укол достиг цели, и удовлетворенно улыбается.

Мне доводилось выслушивать множество куда более серьезных оскорблений на множестве языков, но так сильно меня еще не задевало ни одно.

Хотя, вообще-то, задевало. Потому что ровно те же самые слова бросил мне в лицо мой брат, перед тем как уехать.

– Этого, – говорю я Киту, как будто выбираю в зоомагазине золотую рыбку.

Охранник за шкирку вышвыривает наглеца за дверь. Его дружки начинают шуметь и цедить сквозь зубы ругательства. Во мне мгновенно вспыхивает гнев.

– Ваша задача – сделать заказ, расплатиться и оставить чаевые. Молча. Так что давайте, выполняйте эти три пункта и проваливайте с глаз моих долой.

Тут возвращается Холли и, опустившись рядом со мной на колени, принимается сметать битое стекло в мусорный совок.

– Ай!

Я вижу, как по ее лодыжке прямо в белый носок с кроссовкой струится тоненький ручеек крови.

– Дай посмотрю, – произношу я, ценой неимоверных усилий удержавшись, чтобы не вздохнуть.

Роюсь в аптечке и одновременно соображаю, не получится ли у меня пристроить ее куда-нибудь в другое место.

– Ты шить хотя бы самую малость умеешь? Моей подруге Трули, видимо, в ближайшее время понадобится помощница. Скорее всего, ты даже сможешь работать на дому.

– Я сшила лоскутное покрывало на свою кровать. Но там все было просто: строчи себе по прямой да и все. Если не нужно будет делать ничего сложного, наверное, я справлюсь.

Она стирает из-под глаз потекшую тушь и оглядывается с таким видом, будто до нее вдруг дошло то, что я поняла с самого начала: ей здесь не место.

Я заклеиваю ей ногу пластырем, выдаю ее половину чаевых и отправляю домой. Хватит с нее на сегодня.

– Если решишь не возвращаться сюда больше, просто напиши мне, и я скажу Энтони.

Холли кивает, еле сдерживая слезы.

Она хорошая девочка, но я очень надеюсь, что она уйдет отсюда. А не то в конце концов станет такой, как я.

Бар закрывается только в четыре утра, так что вскоре появляются по-настоящему крутые ребята, которые работают здесь в ночную смену. Они – мое будущее. Я убираю свои чаевые в сумочку, и мы несколько минут обсуждаем вопрос, за кем из того отребья, которое торчит у нас в зале, надо внимательно приглядывать.

– Пока, – бросаю я Киту, проходя мимо его табурета у двери, но он уже поднимается на ноги.

– Правила одинаковые для всех.

– Плевать я хотела на здешние правила!

– Ничего не поделаешь, – пожимает он плечами.

– А тебя самого кто провожает до машины?

Он явно задумывается над ответом.

– Ну, например, ты. – Он улыбается этой мысли. – Если когда-нибудь захочешь подзаработать, я сведу тебя с ребятами, которые держат охранную фирму. Ты отлично туда впишешься.

– Спасибо, конечно, но нет. – Я толкаю входную дверь, смирившись с тем, что он потащится вслед за мной, и немедленно оказываюсь в мареве сигаретного дыма и выхлопных газов. – Серьезно, ты себе не представляешь, как меня бесит, когда ты обращаешься со мной как с маленьким ребенком.

– Ну, думаю, некоторое представление все же имею, – сухо отзывается Кит.

Когда я оглядываюсь на него через плечо, он окидывает парковку наметанным взглядом. Когда-то давно, задолго до меня, с одной девушкой, которая работала здесь, что-то случилось, и, кажется, где-то в переулке до сих пор таится какое-то ужасное, наводящее дрожь зло.

Я сдаюсь и направляюсь к машине:

– Идем, мой верный пес, пора на прогулку.

Длиннющие ноги Кита позволяют ему без труда поспевать за мной, в то время как я в раздражении лавирую между небольшими группками байкеров, стоящих рядом со своими мотоциклами.

– Эй, детка, постой-ка! – окликает меня один.

– Я сегодня не могу, – нарочито писклявым голосом отзывается Кит, и все они дружно покатываются со смеху. – Дарси, с тобой все в порядке? У тебя вид какой-то болезненный.

Я и забыла, каким восприимчивым он может быть. Он ведь зарабатывает на жизнь тем, что наблюдает за людьми.

– У кого, у меня? Я в полном порядке. Спасибо, что вышвырнул того придурка. Это, наверное, самая приятная часть в твоей работе – смотреть, как они распластываются по асфальту.

Принимаюсь рыться в сумочке. В обществе такого амбала можно обойтись и без зажатого в кулаке ключа.

– Не совсем. – Он огромный, как шкаф, приятной, хотя и без изюминки, внешности, с золотым перстнем на руке. – Кстати, я так и не отдал тебе те двадцать баксов, которые ты мне тогда одолжила. Хотел сказать тебе спасибо за то, что выручила… и за то, что выслушала, тоже.

Мне становится совестно, потому что на самом деле я вовсе его не слушала.

Я, как записная директорская подлиза, проверяла графики работы наших ребят, выискивая всяческие нестыковки, а Кит сидел рядом со мной на табурете, рассказывая про жену и тещу и засунутый куда-то бумажник. Что-то про плохое самочувствие и постоянную работу. Все это сопровождалось изрядным количеством вздохов и разорванной в клочки подставкой под пивную кружку. Он, конечно, милый, и мне его жаль, но двадцать баксов показались мне тогда вполне сходной ценой за то, чтобы положить конец его излияниям.

– Да не парься ты так из-за этой двадцатки.

Как и всегда, когда я проявляю щедрость, меня прямо-таки начинает распирать изнутри от гордости. Я делаю паузу, но Кит молчит и продолжает нависать надо мной.

– Серьезно, у меня совершенно не горит. Можешь оплатить мне прощальную выпивку, когда я наконец буду отмечать свое увольнение из этого гадюшника. Ладно, я поехала. Вино само себя не выпьет.

– Ну так и пила бы свое вино прямо здесь, – предлагает он. – Бары именно для этого и существуют.