2

Дорогая Айлин. Я так долго ждала ответа на свое предыдущее письмо, что в конце концов – представь! – пишу тебе новое, не дожидаясь, пока получу твое. В оправдание скажу: у меня так много всего накопилось, что, если я еще подожду, могу что-то и забыть. Знай же, что наша с тобой переписка – это мой способ не терять связи с жизнью, делать заметки о ней и сохранять что-то от моего – в остальном почти бесполезного или даже совсем бесполезного – существования на этой стремительно деградирующей планете… Я пишу этот абзац в основном для того, чтобы ты почувствовала себя виноватой, и тем самым хочу на этот раз обеспечить себе быстрый ответ. Чем ты там занимаешься вообще, вместо того чтобы писать мне? Только не говори, что работаешь.

Меня с ума сводит, сколько ты платишь за съемную квартиру в Дублине. Выходит дороже, чем в Париже, ты в курсе? И прости, но Дублин далеко не Париж. Начать с того, что Дублин, буквально и топографически, плоский – всё в нем на одном уровне. В других городах есть метро, что добавляет глубины, и крутые холмы, и небоскребы – то есть высоты, а в Дублине только скромные, приземистые серые дома да трамваи, снующие по улицам. И никаких внутренних двориков или садов на крышах, которые есть на материке и заметно разнообразят пространство – если не вертикально, то концептуально. Ты никогда над этим не задумывалась? Даже если нет, думаю, на каком-то подсознательном уровне ты тоже замечала. В Дублине сложно высоко вознестись или опуститься слишком низко, сложно потерять себя или кого-то другого, обрести перспективу. Возможно, ты считаешь, что это демократичный способ организовать город – все происходит лицом к лицу, в смысле – на равных. Действительно, никто не смотрит на тебя сверху вниз. Но в результате надо всем тотально господствует небо. В небо нигде и ничто значимо не вторгается, не прерывает его. Ты можешь сказать – «Игла»¹, и, ладно, я соглашусь насчет «Иглы», хотя на самом деле она самый узкий из возможных прорывов, болтается, как линейка, и показывает, насколько миниатюрное все вокруг. Тамошний подавляющий эффект неба плохо действует на людей. Ничто и никогда не закрывает его от глаз людских. Эдакое memento mori². Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь проделал в нем дыру для тебя.

На днях я думала о политических правых (а кто из нас не думал) и о том, как вышло, что консерватизм (социальное течение) начал ассоциироваться с хищническим рыночным капитализмом. Связь не очевидна, по крайней мере для меня, ведь рынок ничего не сохраняет, но пожирает все существующие социальные практики и перерабатывает их в транзакции, лишая смысла и памяти. Что «консервативного» в этом процессе? Кроме того, мне кажется, что идея «консерватизма» ложна сама по себе, ведь ничего нельзя «законсервировать» как есть – я имею в виду, что время движется только в одном направлении. Идея настолько проста, что, впервые подумав об этом, я почувствовала себя блестящим умом, но потом задумалась: может, я идиотка? Как думаешь, дело я говорю? Мы ничего не можем законсервировать, особенно социальные отношения, не изменив их природу, не обрубив хотя бы часть их взаимосвязей со временем самым неестественным образом. Просто посмотри, что консерваторы делают с природой: их «сохранная» идея состоит в том, чтобы добывать, грабить и уничтожать «потому что мы всегда так делали», – но именно потому, что они так делали всегда, это уже не та земля, с которой они проделывали все это прежде. Подозреваю, ты думаешь, что мои мысли ужасно примитивны, а я, наверное, не диалектична. Но это просто мои теоретические размышления, которые мне хотелось записать, а тебе (желала ты того или нет) пришлось прочитать.

Сегодня я была в местном магазине, ходила купить чего-нибудь на обед, и вдруг меня накрыло странное чувство – внезапное осознание невероятности этой жизни. То есть я подумала о всех тех людях – а их большинство, – что живут в условиях, которые мы с тобой сочли бы абсолютной нищетой; они никогда даже не бывали в таких магазинах. И всё, всё это держится их трудом! Весь наш стиль жизни! Всевозможные сорта прохладительных напитков в пластиковых бутылках, и готовые обеды «только разогрей», и сладости – каждая в отдельной упаковке, и выпечка в магазине – вот она, кульминация всего труда в мире, всего сжигаемого топлива, добытого из земли, всей непосильной работы на кофейных и сахарных плантациях. Все ради этого! Ради такого круглосуточного магазина! При мысли об этом у меня закружилась голова. Реально замутило. Чувство было такое, словно я вдруг вспомнила, что участвую в телешоу, – и каждый день люди умирают, чтобы шоу продолжалось, их мучают до смерти жутчайшим образом, детей, женщин, а все для того, чтобы я смогла выбрать один из вариантов готового обеда, и каждый упакован во множество слоев одноразового пластика. Вот ради чего они умирают – вот он, великий эксперимент. Я думала, меня вырвет. Конечно, такое чувство невозможно носить в себе долго. Может, до конца дня мне все еще будет плохо, а может, даже до конца недели – и что? Обедать-то надо. И на случай, если ты за меня волнуешься, позволь тебя уверить, что обед я купила.

Еще немного о моей сельской жизни, и на этом я закончу. Дом абсурдно огромен, он словно внезапно обрастает новыми комнатами, которых я раньше не замечала. Еще здесь холодно, а местами и сыро. Я живу в двадцати минутах ходьбы от вышеупомянутого местного магазина, и такое чувство, будто я только и делаю, что хожу туда и обратно докупить то, о чем забыла в предыдущий поход. Это, наверное, воспитывает характер, и в следующий раз, когда мы увидимся, я буду во всех отношениях замечательной личностью. Дней десять назад я ходила на свидание – он работает на складе доставки и окатил меня презрением. Если не врать себе (а это мой принцип), наверное, я разучилась общаться с людьми. Боюсь представить, как я гримасничала, пытаясь изобразить человека, который регулярно коммуницирует с другими. Даже когда пишу это письмо, чувствую себя какой-то разобранной, диссоциативной. У Рильке есть стихотворение, которое заканчивается так: «Кто и теперь один, и без угла, / тот будет знать всегда одни скитанья; / тот будет каждой ночью, досветла, / писать кому-то длинные посланья, – / и проходить в аллеях, средь молчанья, / где буря много листьев намела»³. Лучшего описания моего нынешнего состояния и не придумать, за исключением того, что сейчас апрель и буря листьев не наметает. Прости за «длинное посланье». Надеюсь, ты приедешь повидаться. Люблю люблю люблю навсегда. Элис

3

В двадцать минут первого в среду днем женщина сидела за офисным столом в деловом центре Дублина, листая на мониторе текстовый документ. Волосы у нее были очень темные, собранные на затылке черепаховой заколкой, одета она была в серый свитер, заправленный в черные брюки-дудочки. Касаясь мягкого и захватанного резинового колесика компьютерной мышки, она скользила по документу, бегая глазами туда-сюда по узким колонкам текста, время от времени останавливалась, кликала, печатала или удаляла. Чаще всего она вставляла две точки в имени «Оден УХ», чтобы получилось стандартное «Оден У. Х.»⁴. Добравшись до конца документа, она открыла функцию «Найти», отметила «Учитывать регистр» и запустила поиск сочетания «УХ». Совпадений не обнаружилось. Она отмотала к началу – слова и абзацы пролетали с такой скоростью, что ничего не разобрать, – а затем с видимым удовлетворением сохранила и закрыла файл.

В час дня она сообщила коллегам, что идет на обед, и они с улыбками помахали ей из-за мониторов. Натянув куртку, она зашла в кафе рядом с офисом и села за столик у окна – одной рукой держала сэндвич, а другой книгу «Братья Карамазовы». Время от времени она откладывала роман, вытирала руки и рот салфеткой, оглядывала комнату, словно проверяя, что никто на нее не смотрит, и возвращалась к чтению. Без двадцати два она подняла глаза и заметила в дверях высокого светловолосого мужчину. На нем был костюм с галстуком, на шее ленточка с бейджем-пропуском; мужчина говорил по телефону. Да, сказал он, мне сказали, что во вторник, но я перезвоню, проверю и вам сообщу. При виде женщины у окна лицо его изменилось, он вскинул свободную руку и беззвучно произнес: «Привет». И продолжил в телефон: По-моему, вас не было в копии, нет. Не сводя с женщины взгляда, он нетерпеливо указал на телефон и рукой изобразил «бла-бла-бла». Она улыбнулась, теребя уголок книжной страницы. Хорошо, хорошо, сказал мужчина. Послушайте, я вообще-то сейчас не в офисе, но все сделаю, когда вернусь. Да. Хорошо, хорошо, хорошо, что вы позвонили.

Мужчина закончил разговор и подошел к ее столику. Окинув его взглядом с головы до ног, она сказала: Ох, Саймон, ты на вид такой важный – боюсь, тебя убьют. Он взял в руку бейджик и скептически взглянул на него. Все из-за этой штуки, сказал он. С ней у меня чувство, что убьют, – так мне и надо. Можно я угощу тебя кофе? Она ответила, что ей уже пора назад на работу. Ну вот, сказал он, можно я куплю тебе кофе навынос и провожу до офиса? Я хотел посоветоваться. Она закрыла книгу и ответила «да». Он отошел к стойке, а она встала и стряхнула крошки с колен. Он заказал два кофе, один черный, один с молоком, и бросил пару монет в банку для чаевых. Женщина подошла, распустила волосы, расстегнув заколку, и собрала заново. Как примерка у Лолы? – спросил мужчина. Женщина подняла глаза, встретилась с ним взглядом и не то охнула, не то вздохнула. О, отлично, сказала она. Ты слышал, мама приехала, и мы все завтра идем выбирать свадебные наряды.

Он добродушно улыбнулся, наблюдая, как готовят их кофе. Забавно, прошлой ночью мне приснился кошмар, что ты выходишь замуж.

Что же в этом кошмарного?

Ты выходила не за меня.

Женщина рассмеялась. Ты женщинам с работы тоже такое говоришь? – сказала она.

Он развеселился, повернулся к ней: Боже мой, нет, неприятностей не оберешься. И справедливо. Нет, на работе я ни с кем не флиртую. Скорее флиртуют со мной.

Подозреваю, что все дамы там не молоды и мечтают, чтобы ты женился на их дочерях.

Не могу согласиться с этим негативным культурным клише о женщинах среднего возраста. На самом деле, из всех демографических групп они мне наиболее симпатичны.

А что не так с молодыми женщинами?

Есть определенные моменты…

Он покачал ладонью в воздухе, намекая на трения, ненадежность, сексуальную химию, нерешительность или, возможно, заурядность.

Всем твоим подружкам далеко до среднего возраста, заметила женщина.

Так и мне тоже, по крайней мере пока, спасибо.

На выходе из кафе мужчина придержал дверь, и женщина вышла, не поблагодарив. Так о чем ты хотел поговорить? – сказала она. Мужчина зашагал с нею к офису; сказал, что хотел ее совета насчет ситуации между двумя его друзьями – похоже, их имена были ей знакомы. Друзья вместе снимали квартиру, а потом к этому добавился секс, но без обязательств. Какое-то время спустя один начал встречаться с кем-то другим, и теперь второму, по-прежнему без пары, лучше бы съехать с квартиры, но пойти некуда, и денег тоже нет. Это история про чувства, а не про аренду, сказала женщина. Мужчина согласился, но добавил: И все-таки мне кажется, для нее было бы правильнее съехать. Она ведь может услышать, как они занимаются сексом по ночам, и это будет совсем не здорово. Они двое к тому моменту уже дошли до офиса. Ты мог бы одолжить ей денег, сказала женщина. Мужчина ответил, что уже предложил, но девушка отказалась. И я прямо выдохнул с облегчением, добавил он, потому что инстинктивно мне не хочется слишком уж погружаться. А что первый друг может сказать в свое оправдание? – спросила женщина, и мужчина ответил: Первый друг считает, что не делает ничего плохого, предыдущие отношения исчерпали себя, и что́ ему теперь, вечно быть одному? Женщина поморщилась и сказала: Черт, да уж, ей и правда надо убираться из этой квартиры. Буду иметь в виду. Они задержались на ступеньках. Между прочим, мне пришло приглашение на свадьбу, заметил мужчина.

Ах да, сказала она. На этой неделе рассылали.

Ты знала, что они прислали мне «плюс один»?

Она взглянула на него, словно проверяя, не шутка ли это, и брови ее взлетели. Мило, сказала она. А мне они «плюс один» не дали, но, учитывая обстоятельства, это, наверное, было бы неделикатно.

Хочешь, я тоже приду один в знак солидарности?

Помедлив, она спросила: А ты хотел пойти с кем-то?

Ну да, наверное, – с девчонкой, с которой встречаюсь. Если тебе без разницы.

Она сказала: Хм. И добавила: Надеюсь, все-таки с женщиной.

Он улыбнулся. Ха-ха, давай как-нибудь подобрее, сказал он.

Меня ты за глаза тоже называешь девчонкой?

Нет, ни в коем случае. Я никак тебя не называю. Стоит прозвучать твоему имени, я в волнении выхожу из комнаты.

Сделав вид, что не услышала, женщина спросила: Когда вы с ней познакомились?

Не знаю. Месяца полтора назад.

Это ведь не очередная скандинавка двадцати двух лет?

Нет, она не скандинавка, сказал он.

С преувеличенно усталым видом женщина бросила кофейный стаканчик в мусорку около офисной двери. Наблюдая за ней, мужчина добавил: Я могу пойти один, если хочешь. Будем строить друг дружке глазки через зал.

Ты выставляешь меня совсем отчаявшейся, сказала она.

Боже мой, я не это имел в виду.

Она постояла молча, глядя на поток машин. Наконец произнесла: На примерке она выглядела прекрасно. Лола. Ты спрашивал.

Все еще не сводя с нее взгляда, он ответил: Могу представить.

Спасибо за кофе.

Спасибо тебе за совет.

Остаток дня женщина работала в офисе в том же текстовом редакторе, открывала новые файлы, переставляла апострофы и удаляла запятые. Закрыв один файл, прежде чем открыть новый, она привычно пролистывала соцсети. Выражение ее лица, ее поза не менялись в зависимости от того, что она там видела: новость об ужасном стихийном бедствии, фото чьего-то обожаемого домашнего питомца, пост журналистки о том, что ей угрожают убийством, мутные шутки, которых не понять, если не знаешь старые интернет-мемы, страстные сетования на господство белых, рекламные твиты, продвигающие витамины для беременных. Внешне в ней не менялось ничего, что помогло бы стороннему наблюдателю догадаться – отзывается ли увиденное хоть как-то в ее душе. Спустя время, без всякой видимой причины, она закрывала окно браузера и запускала текстовый редактор. Периодически коллеги спрашивали у нее что-то по работе, и она отвечала, или кто-то рассказывал анекдот, и раздавался общий смех, но в основном все молча работали.

В тридцать четыре минуты шестого женщина сняла с вешалки куртку и попрощалась с коллегами. Она распутала провод наушников, подключила их к телефону и пошла по Килдэр-стрит в сторону Нассау-стрит, затем свернула налево, на запад. После двадцати восьми минут ходьбы она остановилась у жилой новостройки на северной набережной и вошла в подъезд, поднялась на два лестничных пролета и открыла обшарпанную белую дверь. В квартире никого не было, но, судя по планировке и обстановке, она жила тут не одна. К тесной полутемной гостиной с занавешенным окном, смотрящим на реку, примыкала кухонька с духовкой, мини-холодильником и раковиной. Женщина достала из холодильника миску, обернутую пленкой. Стащила целлофан и поставила миску в микроволновку.