Шелестящие тени

Кеан вышел из лифта, пересек холл и уже собирался выйти на Пикадилли, когда остановился, пристально глядя на такси, которое притормозило на противоположной стороне, пока водитель ждал подходящей возможности переехать на другую сторону.

Пассажирка такси теперь была невидима, но за мгновение до этого Кеан мельком увидел ее, когда она выглянула наружу, очевидно, в тот самый дверной проем, в котором он стоял. Возможно, воображение сыграло с ним злую шутку. Он стоял и ждал, пока, наконец, такси не остановилось в нескольких ярдах от него.

Майра Дюкейн вышла.

Расплатившись с таксистом, она пересекла тротуар и вошла в вестибюль. Кеан шагнул вперед так, что она чуть не упала в его объятия.

– Мистер Кеан! – воскликнула она. – Что такое! Вы были у Энтони?

– Да, – ответил он и замолчал, не находя слов.

Ему вдруг пришло в голову, что Энтони Феррара и Майра Дюкен знали друг друга с детства; что девушка, вероятно, воспринимала Феррару как брата.

– Есть так много вещей, о которых я хочу с ним поговорить, – сказала она. – Кажется, он знает все, а я боюсь, что знаю очень мало.

Кеан с тревогой отметил тени у нее под глазами – серые глаза, которые он хотел бы видеть всегда полными света и смеха. Она тоже была бледна или казалась необычно бледной в своем черном платье; трагическая смерть ее опекуна, сэра Майкла Феррары, стала ужасным ударом для этой воспитанной в монастыре девушки, у которой не было других родственников в мире. Страстное желание охватило сердце Кеана и зажгло его; страстное желание взвалить все ее печали, все ее заботы на свои широкие плечи, взять ее и держать, защищая от любых неприятностей или угроз, которые может принести будущее.

– Вы видели его комнаты здесь? – спросил он, стараясь говорить небрежно; но его душа восстала против самой мысли о том, что эта девушка войдет в это благоухающее место, где творились отвратительные и мерзкие вещи, и ни одна из них не была такой мерзкой, как человек, которому она доверяла, которого считала братом.

– Пока нет, – ответила она, и какое-то детское ликование на мгновение осветило ее глаза. – Они очень великолепны?

– Очень, – мрачно ответил он ей.

– Вы не могли бы пойти со мной? Только совсем ненадолго, а потом вы сможете пообедать – вы и Энтони. – Теперь ее глаза сверкали. – О, скажите да!

Зная то, что он знал о человеке наверху, он страстно желал сопровождать ее; но, вопреки всему, зная, что он сделал, он не мог снова встретиться с ним лицом к лицу, не мог подвергнуть себя испытанию быть вежливым с Энтони Феррарой в присутствии Майры Дюкен.

– Пожалуйста, не искушайте меня, – взмолился он и заставил себя улыбнуться. – Я окажусь зачисленным в число искателей суповых билетов, если полностью проигнорирую требования моего работодателя о моем времени!

– О, какой позор! – воскликнула она.

Их глаза встретились, и что-то – что-то невысказанное, но убедительное – промелькнуло между ними; так что впервые красивый румянец окрасил щеки девушки. Она вдруг смутилась.

– Тогда до свидания, – сказала она, протягивая руку. – Вы пообедаете с нами завтра?

– Большое спасибо, – ответил Кеан. – Если это в человеческих силах. Я вам позвоню.

Он отпустил ее руку и стоял, наблюдая, как она входит в лифт. Когда он поднялся, Кеан повернулся и вышел, чтобы наполнить людской поток Пикадилли. Ему было интересно, что бы подумал его отец о визите девушки к Ферраре. Одобрит ли он это? Безусловно, ситуация была деликатной; неправильное вмешательство – бестактное – могло только усугубить ее. Это было бы ужасно трудно, если не невозможно, объяснить Майре. Если бы можно было избежать открытого разрыва (а он глубоко верил в проницательность своего отца), то Майра должна была оставаться в неведении. Но разрешат ли ей продолжать эти визиты? Должен ли он был позволить ей войти в комнаты Феррары?

Он подумал, что не имеет права подвергать сомнению ее передвижения. Но, по крайней мере, он мог бы сопровождать ее.

– О, небеса! – пробормотал он, – какая ужасная путаница. Это сведет меня с ума!

Кеан не успокоился, пока не убедился, что она благополучно вернулась домой, и соответственно пострадала его работа; пока около полудня он не позвонил Майре Дюкен под предлогом принятия ее приглашения на завтрашний обед и с невыразимым облегчением не услышал, как она отвечает ему.

Во второй половине дня его неожиданно пригласили на большой "королевский" утренник, и это заставило его бежать в свои комнаты, чтобы переодеться из твида Харриса в викунью и кашемир. Обычный поток клерков адвокатов и других людей вливался под арку, ведущую в суд; в дальнем углу, затененном высоким платаном, где были поднимающиеся ступеньки и потертые железные перила, маленькие стекла в окне адвоката на первом этаже и общая атмосфера Диккенса, где как будто преобладала отчужденность, человек попадал в своего рода заводь. В узком коридоре царила тишина – глубокая тишина, как будто не было автобусов.

Кеан взбежал по лестнице на вторую площадку и начал нащупывать свой ключ. Хотя он знал, что это невозможно, у него возникло странное ощущение, что кто-то ждет его в его комнатах. Достаточно очевидный факт, что такое невозможно по-настоящему не поразил его, пока он не открыл дверь и не вошел. До этого времени, каким-то подсознательным образом, он ожидал встретить там посетителя.

– Какой же я осел! – пробормотал он, а затем, – фу! Какой отвратительный запах!

Он распахнул все окна и, войдя в свою спальню, также открыл там оба окна. Поток воздуха, созданный таким образом, начал рассеивать запах – затхлый, как от чего-то разлагающегося, и к тому времени, когда он переоделся, запах был едва уловим. У Кеана было мало времени, чтобы тратить его на размышления, но когда, он выбежал к двери, взглянув на часы, тошнотворный запах внезапно снова ударил ему в ноздри, он остановился, положив руку на щеколду.

– Что, черт возьми, это такое? – громко сказал он.

Совершенно машинально он обернулся и посмотрел назад. Как и следовало ожидать, не было видно ничего, что могло бы объяснить этот запах.

Эмоция страха – странная и сложная эмоция. В этом дыхании разложения, поднимающимся к его ноздрям, Кеан обнаружил нечто устрашающее. Он открыл дверь, вышел на лестничную площадку и закрыл за собой дверь.

В час, близкий к полуночи, доктор Брюс Кеан, который собирался уходить на покой, получил совершенно неожиданный визит от своего сына. Роберт Кеан последовал за отцом в библиотеку и сел в большое мягкое кресло из красной кожи. Доктор наклонил абажур, направив свет на лицо Роберта. Оно оказалось слегка бледным, а в ясных глазах было странное выражение – почти затравленный взгляд.

– В чем проблема, Роб? Выпей виски с содовой.

Роберт Кеан спокойно налил себе.

– А теперь возьми сигару и расскажи мне, что тебя напугало.

– Напугало меня! – Он вздрогнул и остановился, потянувшись за спичкой. – Да, вы правы, сэр. Мне страшно!

– В данный момент нет. Тебе было страшно.

– Снова правильно. – Он закурил сигару. – Я хочу начать с того, что… ну, как бы это сказать? Когда я начал работать в газете, мы подумали, что было бы лучше, если бы я жил в отдельно…

– Конечно.

– Ну, в то время, – он рассматривал зажженный кончик своей сигары, – не было никаких причин, почему я не должен был жить один. Но теперь…

– Ну?

– Теперь я чувствую, сэр, что нуждаюсь в более или менее постоянном обществе. Особенно я чувствую, что было бы желательно иметь друга под рукой в… э—э… в ночное время!

Доктор Кеан наклонился вперед в своем кресле. Его лицо было очень суровым.

– Протяни пальцы, – сказал он, – вытянутые; левая рука.

Его сын повиновался, слегка улыбаясь. Раскрытая ладонь казалась в свете лампы твердой, как резная.

– Нервы в полном порядке, сэр.

Доктор Кеан глубоко вздохнул.

– Расскажи мне, – сказал он.

– Это странная история, – начал его сын, – и если бы я рассказал ее Крейгу Фентону или Мэддерли на Харли-стрит, я знаю, что бы они сказали. Но ты поймешь. Это началось сегодня днем, когда солнце лилось в окна. Мне пришлось пойти в свои комнаты, чтобы переодеться; и комнаты были наполнены самым отвратительным запахом.

Его отец вздрогнул.

– Что за запах? – спросил он. – Не благовония?

– Нет, – ответил Роберт, пристально глядя на него. – Я так и думал, что ты спросишь об этом. Это был запах чего-то гнилостного, чего-то тухлого, прогнившего с гнилью веков.

– Ты проследил откуда он взялся?

– Я открыл все окна, и это, казалось, на какое-то время рассеяло его. Затем, как раз когда я выходил, запах вернулся; казалось, он окутал меня, как грязные миазмы. Вы знаете, сэр, трудно объяснить, что я чувствовал по этому поводу, но все сводится к следующему: я был рад выбраться на улицу!

Доктор Кеан встал и начал расхаживать по комнате, сцепив руки за спиной.

– Сегодня ночью, – внезапно отчеканил он, – что произошло сегодня ночью?

– Сегодня ночью, – продолжал его сын, – я пришел примерно в половине десятого. Я так спешил, так или иначе, что этот инцидент совершенно потерял свою власть над моим воображением; я, конечно, не забыл его, но я не думал о нем, когда отпирал дверь. На самом деле я не начинал думать об этом снова, пока, в тапочках и халате, не устроился поудобнее для чтения. Не было ничего, абсолютно ничего, что могло бы повлиять на мое воображение таким образом. Книга была моей старой любимой, "Вверх по Миссисипи" Марка Твена, и я сидел в кресле с большой бутылкой светлого пива у локтя и покуривал трубку. – Занервничав, оратор встал и, подойдя к камину, стряхнул длинный конус серого пепла со своей сигары. Он оперся локтем о каминную доску, продолжая свой рассказ:

– На Соборе Святого Павла только что пробило полчаса – половину одиннадцатого, – когда моя трубка погасла. Прежде чем я успел снова зажечь ее, снова появился отвратительный запах. В тот момент я ни о чем не думал, и я вскочил с возгласом отвращения. Казалось, запах становился все сильнее и сильнее. Я быстро раскурил свою трубку. Я все еще чувствовал его; аромат табака ни в малейшей степени не уменьшал его звериной остроты.

Я откинул абажур настольной лампы и огляделся. Там не было видно ничего необычного. Оба окна были открыты, и я подошел к одному и высунул голову наружу, чтобы узнать, не доносится ли запах с улицы. Ничего не было. Воздух за окном был свежим и чистым. Потом я вспомнил, что, когда я выходил из своих комнат днем, запах у двери был сильнее, чем где бы то ни было. Я выбежал к двери. В коридоре я не почувствовал никакого запаха, но…

Он сделал паузу, взглянув на своего отца.

– Не успел я простоять там и тридцати секунд, как он начал подниматься вокруг меня, как дым из кратера. Клянусь Богом, сэр! Тогда я понял, что это было нечто особенное… что-то преследовало меня!

Доктор Кеан стоял и наблюдал за сыном из тени за большим столом, когда он вышел вперед и одним глотком допил виски.

– Это, казалось, произвело во мне перемену, – быстро продолжил он. – Я понял, что за этим отвратительным проявлением что-то стоит, что-то направляет его; и я также понял, что следующий шаг зависит от меня. Я вернулся в свою комнату. Запах был не так отчетлив, но пока я стоял у стола в ожидании, он усиливался и усиливался, пока я почти не задохнулся. Мои нервы играли со мной злую шутку, но я держал себя в руках. Я принялся за работу, очень методично, и окурил это место. Внутри себя я понимал, что это не принесет ничего хорошего, но я чувствовал, что должен оказать какое-то сопротивление. Вы понимаете, сэр?

– Вполне, – спокойно ответил доктор Кеан. – Это была организованная попытка изгнать захватчика, и хотя сама по себе она была бесполезной, ментальный настрой, диктующий это, был хорошим. Продолжай.

– Часы пробили одиннадцать, когда я сдался, и я почувствовал себя физически больным. Воздух к этому времени стал ядовитым, буквально ядовитым. Я упал в мягкое кресло и начал гадать, чем все это кончится. Затем, в темных частях комнаты, за пределами круга света, отбрасываемого лампой, я обнаружил более темные пятна. Какое-то время я пытался поверить, что они воображаемые, но когда я увидел, как одно из них движется вдоль книжного шкафа, скользит по его стенке и приближается ко мне по ковру, я понял, что это не так. Клянусь небом, сэр, – его голос дрогнул, – или я сошел с ума, или сегодня ночью моя комната была полна ползающих тварей! Они были повсюду: на полу, на стенах, даже на потолке надо мной! Там, где был свет, я не мог их различить, но тени были живыми, наполненными предметами – размером с две мои ладони; и в растущей тишине …

Его голос стал хриплым. Доктор Кеан стоял неподвижно, как каменный человек, наблюдая за ним.

– В тишине, очень слабо, они зашуршали!

Наступила тишина. Снаружи на Хаф-Мун-стрит проехала машина; ее гудение затихло. Часы пробили полчаса после полуночи. Доктор Кеан заговорил:

– Что-нибудь еще?

– И еще кое-что, сэр. Я вцепился в подлокотники кресла; я чувствовал, что должен за что-то ухватиться, чтобы не соскользнуть в безумие. Моя левая рука, – он взглянул на нее с каким—то отвращением, – что—то волосатое и неописуемо отвратительное коснулось ее, просто коснулось. Но это было уже слишком. Мне стыдно признаться вам, сэр; я закричал, закричал, как любая истеричная девчонка, и во второй раз убежал! Я выбежал из своей комнаты, схватил шляпу и пальто, а халат оставил на полу!

Он повернулся, оперся обоими локтями о каминную доску и закрыл лицо руками.

– Выпей еще, – сказал доктор Кеан. – Ты сегодня заходил к Энтони Ферраре, не так ли? Как он тебя принял?

– Это подводит меня к кое-чему еще, что я хотел вам сказать, – продолжил Роберт, наливая содовую в свой стакан. – Майра ходит туда.

– Куда, в его покои?

– Да.

Доктор Кеан снова начал ходить по комнате.

– Я не удивлен, – признался он. – Ее всегда учили относиться к нему как к брату. Но, тем не менее, мы должны положить этому конец. Что ты увидел?

Роберт Кеан рассказал ему об утренних происшествиях, описав покои Феррары с мельчайшей точностью, которая показала, какое глубокое, неизгладимое впечатление произвела на него их необычность.

– Есть одна вещь, – заключил он, – с которой я всегда сталкиваюсь, я ломал над этим голову в Оксфорде, и другие тоже; я столкнулся с этим сегодня. Кто такой Энтони Феррара? Где сэр Майкл нашел его? Что за женщина родила такого сына?

– Остановись, мальчик! – закричал доктор Кеан.

Роберт вздрогнул, глядя на своего отца через стол.

– Ты уже в опасности, Роб. Я не буду скрывать от тебя этот факт. Майра Дюкен не является родственницей Феррары; следовательно, поскольку она наследует половину состояния сэра Майкла, Энтони должен был предложить определенный курс. Ты, очевидно, являешься препятствием! Это достаточно плохо, мальчик; давай разберемся с этим, прежде чем искать новых неприятностей.

Он взял со стола почерневшую трубку и начал ее набивать.

– Относительно твоего следующего шага, – медленно продолжил он, – не может быть никаких сомнений. Ты должен вернуться к себе домой!

– Что?

– Не может быть никаких сомнений, Роб. На тебя было совершено своего рода нападение, которое только ты можешь отразить. Если ты покинешь свой дом, это повторится и здесь. В настоящее время он, очевидно, локализован. Существуют законы, управляющие этими вещами; законы, столь же неизменные, как и любые другие законы в природе. Один из них таков: силы тьмы (если использовать общепринятое и многозначительное выражение) не могут восторжествовать над силами Воли. После Божества Воля является высшей силой Вселенной. Сопротивляйся! Ты должен сопротивляться, или ты пропал!

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Я имею в виду, что разрушение разума и чего-то большего, чем разум, угрожает тебе. Если ты отступишь – ты пропал. Возвращайся к себе домой. Ищи своего врага; стремись вытащить его на свет и сокрушить его! Явления в твоих комнатах принадлежат к одной из двух разновидностей; в настоящее время кажется невозможным классифицировать их более точно. И то, и другое опасно, хотя и по-разному. Я подозреваю, однако, что чисто умственного усилия будет достаточно, чтобы рассеять эти тошнотворные тени. Вероятно, сегодня ночью тебя больше не будут беспокоить, но всякий раз, когда феномены будут возвращаться, борись с ними! Тебе не нужен лучший спутник, чем тот, который у тебя был – Марк Твен! Относись к своим посетителям так, как можно было бы вообразить, что он относился бы к ним – как к очень плохой шутке! Но как только это начнется снова, позвони мне. Не стесняйтесь, в какое бы время ни было. Я буду в больнице весь день, но начиная с семи я буду здесь и обязательно останусь. Позвони мне, когда вернешься, сейчас, и, если не будет более раннего случая, еще раз утром. Тогда рассчитывай на мое активное сотрудничество в течение всей следующей ночи.

– Активное сотрудничество, сэр?

– Я сказал "активное", Роб. Следующее повторение этих проявлений должно стать последним. Спокойной ночи. Помни, тебе нужно только поднять трубку, чтобы понять, что ты не одинок в своей борьбе.

Роберт Кеан взял вторую сигару, закурил, допил виски и расправил плечи.

– Спокойной ночи, сэр, – сказал он. – Я не убегу в третий раз!

Когда дверь за ним закрылась, доктор Кеан возобновил свое беспокойное хождение взад и вперед по библиотеке. Он не мог успокоиться, потому что послал своего сына одного навстречу реальной и ужасной опасности. Только так он мог надеяться спасти его, но, тем не менее, это было нелегко. Следующий бой будет боем до конца, потому что Роберт сказал: "Я не убегу в третий раз", а он был человеком своего слова.

Как заявил доктор Кеан, проявления принадлежали к одной из двух разновидностей. Согласно самой древней науке в мире, науке, с помощью которой египтяне и, возможно, даже более ранние народы управляли своей жизнью, мы разделяем этот, наш план существования, с некоторыми другими существами, часто называемыми Элементалами. К счастью, эти устрашающие существа невидимы для нашего обычного зрения, точно так же, как более тонкие тона музыки не слышны для нашего обычного слуха.

Жертвы белой горячки, курильщики опиума и другие развратники искусственно открывают эту более тонкую, скрытую способность видения; и ужасы, которые их окружают, не воображаемы, а являются Элементалами, привлеченными к жертве его особыми излишествами.

Значит, ползающие твари, от которых отвратительно воняло, могли быть элементалами (так рассуждал доктор Кеан), наложенными на сознание Роберта Кеана направляющим, злобным разумом. С другой стороны, они могут быть просто наваждениями – или мыслеформами – навязанными ему тем же волшебным разумом; эманациями злой, могущественной воли.

Его размышления были прерваны телефонным звонком. Он взял трубку.

– Привет!

– Это вы, сэр? Здесь и сейчас все спокойно. Я ложусь спать.

– Хорошо. Спокойной ночи, Роб. Позвони мне утром.

– Спокойной ночи, сэр.

Доктор Кеан снова наполнил свою обугленную трубку и, достав из ящика письменного стола толстую рукопись, сел и начал изучать страницы, исписанные мелким почерком. Бумага была написана корявым почерком покойного сэра Майкла Феррары, его спутника во многих странных приключениях; и солнце уже несколько часов заливало библиотеку приглушенным золотистым светом, а внизу послышалась суета, возвещавшая о пробуждении домочадцев, прежде чем занятия доктора были прерваны. И снова это был телефонный звонок. Он встал, выключил настольную лампу и поднял прибор.

– Это ты, Роб?

– Да, сэр. Все хорошо, слава Богу! Могу я позавтракать с вами?

– Конечно, мой мальчик! – Доктор Кеан взглянул на часы. – Клянусь душой, уже семь часов!