– Ноу проблем! – Панама для убедительности поднял ладонь правой руки. – Проблем ноу! Гоу авто!

Рыжий капитан встал и, приложив руку к груди, обратился к хозяину дома:

– Извини, брат, иностранец поговорить захотел! Нашел блин время! – Панама хотел предложить перед уходом выпить на посошок, но, вспомнив, что они никуда не уходят, махнул рукой. – Сам понимаешь, начальство. Эх, что за люди, любой разговор поломают! Не понять им нас, русских! Эх, знал бы…

Геннадий не договорил. Тяжелая рука скандинавского гиганта легла ему на плечо. Капитан плюхнулся на то же место, с которого только что встал.

– Ты чего? – всполошился он, но Мартин сделал успокоительный жест рукой, сиди, мол, я сам разберусь. Он протянул руку. Ах да, швед просит брелок дистанционного управления и ключи от машины.

– Ага, вот они! И правда, чего всем ходить? Взрослый человек, сам во всем разберешься! – согласно закивал Панама. – Вот, пожалуйста!

Швед направился к двери, Геннадий посмотрел ему вслед и повернулся к Курбану.

– Вроде бы и мужик нормальный, – он кивнул в сторону окна, – а все не наш. Не понимает вещей элементарных! Ни посидеть с ним за бутылочкой, ни пообщаться! Вот мы с тобой, как люди, сели, выпили, поговорили… ближе стали. Я тебя лучше понимать начал, ты меня тоже. А Мартин, он как бы и с нами, и нет! Не пьет, с бабами его ни разу не заметил. Странный какой-то. Будь я на его месте, Лерку бы… Ну да ладно, деньги хорошие платит, и на том спасибо! А что не пьет, так нам больше останется.

Панама громко рассмеялся и посмотрел на собеседника. А заметив нетерпеливый взгляд, брошенный тем в сторону ворот, вспомнил, что так и не получил ответа на свой вопрос.

– Так что ты там говорил про ваше озеро? – вкрадчиво спросил он. – Какая беда у вас там завелась?

Курбан медленно повернул голову и посмотрел в глаза гостя. Взгляды встретились, и Геннадий, повидавший многое, не раз ощущавший на себе тяжесть генеральских взглядов, вздрогнул. Господи, лучше бы он не спрашивал, пронеслось в голове капитана. На что ему сдалась эта дурацкая лужа с ее тайнами? Да и какое такое может быть озеро так высоко в горах? Небось запрудили какой-нибудь горный ручей и насочиняли бог весть что!

Но почему тогда так помрачнело лицо хозяина дома? Почему так побледнела кожа на костяшках его пальцев, сжатых в кулак? Нет, брат, все не так просто.

– Гена, – горец произносил слова твердо, но было видно, как трудно это ему дается, – ты… вы все мои гости. Я, моя семья, мои дети, мы все несем ответственность за вас. За вашу жизнь, за вашу честь, за свободу. Понимаешь, есть вещи, которые не нужно трогать. Тайны, которые нужно просто принимать и не пытаться разгадать… чтобы не было беды.

Курбан замолчал. Он резким движением схватил со стола бутылку, уверенной рукой, не пролив ни капли, наполнил две рюмки и знаком, без слов, предложил выпить. Панама с готовностью взял свою рюмку и одним глотком отправил ее содержимое в рот.

– Ладно, раз не удалось оградить ваш слух от нашей беды… от проклятия нашего селения, то кое-что я тебе расскажу. Но перед этим предупреждаю, я скажу не все и не все из того, что я скажу, – правда. Потому как сам ее не знаю. Да и отец, от которого я это услышал, тоже, конечно, не все знал. Сам знаешь, когда что-то передается от деда к отцу, от отца к сыну, сами собой появляются вещи, которых на самом деле нет и не было. – Курбан, решившийся наконец открыть душу, стал заметно успокаиваться. – И еще, с того момента, как ты услышишь то, о чем просишь, ответственность за сохранение тайны, за жизнь людей – твоих друзей, моей семьи, всего селения и еще многих других ляжет на тебя. Ты готов взять на себя этот груз?

Кто знает, возможно, если бы Пономарев был трезв, он призадумался бы, стоит ли ему вообще втягиваться в проблемы далекого аула, но выпитое, хотя и не лишило его пока способности думать, бесшабашности прибавило. Решив, что слова в данном случае излишни, Геннадий просто кивнул головой и ударил себя кулаком в грудь. Дескать, он – скала, будет тверд и молчалив что твой гранит.

Курбан кивнул. Было видно, что он никак не может решиться и начать свое повествование.

– Знаешь, – заговорил он после долгого молчания и бросил взгляд в окно, – у каждого народа есть свои предания, свои предрассудки. Свои… страшилки, пугавшие предков еще в те времена, когда не было ни электричества, ни книг. Заканчивался очередной изнурительный рабочий день, и приходил вечер. В горах темнеет быстро, стоит только зайти солнцу – и все, уже ночь. А человек устроен так, что ему нужно не только есть, не только работать… он еще и общаться хочет. Ведь, не будь общения, не будь задушевных разговоров с друзьями, кем ты тогда станешь? Аллах далеко, жить по установленным правилам не всегда удобно! И только глаза друзей, глаза родственников, перед которыми ты не можешь оступиться, перед которыми ты не можешь поступить так, чтобы потом со стыдом отводить взгляд, заставляют тебя каждый день, каждую минуту выверять свои поступки по совести. И если твоя душа чиста, если ты можешь смело держаться как равный среди таких же, как ты, мужчин, вот тогда и начинаются те самые беседы, когда люди передают друг другу самое сокровенное.

Не знаю точно, когда это было, но, как говорят старшие, война с Белым царем тогда только начиналась. Белым царем в горах всегда вашего императора звали… Не знаю, почему Белым, но так уж сложилось. Третий имам, известный всем как Шамиль, еще только начинал собирать людей, и не все сразу поняли, какая большая и долгая битва предстоит и сколько людей погибнет…

Ну и вот, жил тогда один чабан. Звали его Муртуз. Был он человек небогатый, работал на других, но все Муртуза уважали и доверяли ему своих овец. Служил он добросовестно, волки у него оставались голодными, а барашки жирными и ухоженными. Просто удивительно было – вокруг все аулы страдали от серых хищников, а в нашем тишь и благодать. А секрет был в том, что помогали Муртузу его овчарки. Ходили даже разговоры, что собаки так его слушаются, потому что он знает язык собачий. Выдумка, конечно, но что-то за этим было. Понимал, наверное, он душу собачью, вот что. Или волки чуяли, где человек добросовестно сторожит, а где так, для вида болтается. У людей ведь тоже так: вор не сразу в дом или магазин полезет, он разведку проведет, посмотрит, можно дело свое сделать или нет. И если там слишком опасно, ни за что не сунется.

Курбан вновь посмотрел в окно. Затем перевел глаза на гостя: может, неинтересно тому, может, заснул? Но зря надеялся, Панама был не из тех, кому безразличны чужые тайны.

– Ты говори, говори, я слушаю! – заверил он. – Что там с Муртузом стряслось?

– Случилось это в тот день, когда погиб один из наших сельчан, – продолжил свой рассказ горец. – В том, что человек умирает, ничего необычного нет, но в тот раз смерть была странная. Грозы в наших горах дело привычное, бывает, что и людям удары достаются. Вон, к примеру, в прошлом году старушка одна из соседнего аула сено на зиму заготавливала и не заметила, как туча подошла. Пошел дождь, спрятаться не успела, промокла вся. Видит, дождь не кончается, взвалила на себя что собрала и пошла. Ее молнией и шарахнуло. Да, наверное, сжалился Всевышний, живой ее оставил. И, представь, зрение у нее после этого улучшилось. Загидат ее видела, говорит, что у той седина исчезла. Но не всем так везет. В тот день, про который я говорю, и дождя-то не было, а очевидцы утверждают, что ударила молния сверху и убила сельчанина. Думаю, догадываешься, где это произошло?

– У озера? – выпалил Геннадий.

– Чуть выше, – кивнул Курбан. – На горе, что над озером. Похоронили покойного, как положено, в тот же день… Сели молитвы читать, у вас это поминками называется, у нас кургулин. Пришел и Муртуз… Что странно, вечером пришел, хотя, как узнал о беде, обещал еще днем вернуться. Ну, мало ли как бывает, никто ему слова ни сказал. А он как в воду опущенный, не говорит ни с кем… короче говоря, сам не свой.

То ли старики заметили, то ли кто из друзей, но стали расспрашивать Муртуза. Как дела, что видел, с кем встречался… Вначале он отмалчивался, но потом разговорился. И сообщил, что действительно сегодня встретил людей. Вначале даже подумал, что это абреки, вели себя так… как нормальные люди не ведут. Их было трое. Они подошли к отаре, выбрали барашка и, не спрашивая никого, зарезали его для себя. Муртуз возражал, но те его и слушать не стали.

– А как же собаки? – удивился Панама. – Они-то почему не порвали чужаков? Или они комнатные у вас?

– Комнатные? – Курбан чуть не задохнулся от возмущения. – Вот ты попробуй войти в дом, когда здесь меня или Загидат нет, тогда узнаешь, какие у нас комнатные!

Геннадий мгновенно вспомнил пса, который сегодня встречал хозяина дома. Да уж, с таким на медведя можно ходить! О чем он и поспешил сказать Курбану.

– То-то же, – удовлетворенно кивнул Алиев. – А это, между прочим, потомки его собачек! Помельчали, правда, у Муртуза они крупнее были. И не один кобель был у него, а целых четыре.

– И что?

– А то, – буркнул Курбан. – Убежали они.

– Как это?

– А вот так! – Горец вновь посмотрел в окно. – Вначале бросились на чужих, а потом вдруг завыли и убежали. Они вообще больше не вернулись. Люди говорят, что после этого новые волки появились, черные, большие и совсем никого не боятся. Ни человека, ни своего брата, овчарку.

– О, я слышал о таком! – воскликнул Геннадий. – Или в газете читал. Ученые потом писали, что такого быть не может. Что это сказки…

– Дураки они, эти ваши ученые. – Курбан привстал и выглянул в окно. Что-то гортанно крикнул бегающему во дворе Гамидику и вернулся к разговору. – Ваших бы ученых… Вред от них один.

– А Муртуз что сделал? – Панама следил, чтобы разговор не перешел на другое. – Он что, не пытался объясниться с грабителями?

– Пытался! И с кинжалом на них кинулся! Хотя был один, а их трое. – Горец поднял глаза и посмотрел на гостя. – Но не добежал. Молнией его ударило.

– Молнией?

– Молнией, – кивнул Курбан. – А когда пришел в себя, видит, чужаки стоят над ним и ждут, пока он в себя придет. Он снова за кинжал схватился, да только те быстрее были. Приложили так, что Муртуз нескоро пришел в себя. И сказали, что теперь озеро принадлежит им и чтобы никто не смел туда соваться. А за это, мол, они нам дадут молодость и здоровье. Защиту обещали.

– И что, ваши согласились?

– Какой согласились? – возмутился Алиев. – Не мужчины, что ли?

– А что сделали?

– Сначала всем не верилось – так в горах себя не ведут! А потом решили проверить, Муртуз ведь был не такой человек, чтобы глупости болтать. Собрались крепкие ребята, вооружились, как и положено, выбрали старших, кто пойдет с ними, и отправились…

Горец не договорил. Неожиданно, в очередной раз глянув в окно, он вскочил из-за стола. Панама подумал, что это вернулись ребята, и тоже подхватился, но двор был пуст.

– Что случилось? – спросил он. – В чем дело?

– Да товарищ твой. – Курбан показал на машину. – Он, как поговорил по телефону, вышел за ворота, и до сих пор его нет. Нехорошо это! Чужой человек, языка не знает… Мало ли что может случиться? А позор потом на мой дом ляжет! И Гаруна, как назло, все нет и нет. Ты посиди, а я пойду посмотрю, где он.

– Нет, я с тобой! – Панаме стало неловко. Увлекся разговором и совсем забыл про шведа. А ведь он словно ребенок, заблудится и даже помощи попросить не сможет. – Елки-палки, что же это я! Совсем голову потерял!

Ругая себя последними словами, он выскочил следом за Алиевым, который трусил к воротам. Выскочив на пыльную дорогу, прорезающую все село, они стали нервно озираться. Мартина не было.

Курбан что-то выкрикнул на своем языке и стал стучаться к соседям. Не дождавшись, пока те откликнутся, он открыл калитку и, увидев кого-то из домочадцев, стал что-то быстро говорить. Оператор не понял ни слова, но и так было понятно, что речь идет о шведе.

Не прошло и минуты, как Алиев вышел и перебежал к другому дому. Он забарабанил кулаком в дверь и, не услышав ответа, повернулся к Геннадию.

– Чего стоишь? – крикнул горец Панаме. – Иди по той стороне, спрашивай у людей! Не дай Аллах, он ушел…

О том, куда мог уйти Свенсон, Курбан вслух не сказал, лишь сокрушенно махнул рукой, но Геннадий все понял. Озеро! Алиев боялся, что гость направился к озеру!

Геннадий перешел дорогу. Он решил, что начнет двигаться от магазина влево. Почему именно влево? Да очень просто, в той стороне находилось чертово место, которого уже и он стал бояться.

Подойдя к деревянной некрашеной калитке, Панама заметил синюю кнопку в правом верхнем углу. Позвонил и, не услышав звонка, нажал на кнопку еще раз. Залаяла собака, за дверью послышались неспешные шаги. Дверь открылась, и показалась голова в темном платке.

– Извините, уважаемая. – Панама приложил руку к груди. – Мы ищем своего товарища…

Договорить ему не дал Курбан. Получив очередной отрицательный ответ, он, увидев, что Геннадий пытается расспросить еще одного человека, который, дай бог, может сообщить что‑нибудь важное, подбежал и, не дожидаясь, пока гость закончит объясняться, заговорил громко-громко, так, что было слышно, наверное, в самом конце улицы.

Женщина – на вид ей было за пятьдесят, – что-то еще добавила, а потом показала рукой направо. Курбан сердито качнул головой и опять что-то спросил.

Та снова кивнула и уверенно показала вправо. Если смотреть от дома Алиевых, получалось влево!