– Да, я посижу. Да и собачка моя спит, торопиться мне некуда.

– Тогда я пойду домой и покажу диплом родителям.

– Нет, посиди со мной чуть-чуть, пожалуйста! – бабушка Валя чиркнула спичкой. – Так скучно одной… С тех пор как дети стали взрослыми, я им стала не нужна. У них своя жизнь, семьи, им не до меня. Я, конечно, их понимаю, но хочется, чтобы они хоть раз в неделю звонили мне, интересовались хотя бы, жива ли я еще, не нужно ли мне чего… Может, я упала и сломала ногу и даже по нужде сама не могу сходить. В молодости мы о таких вещах не думаем, не можем поставить себя на место старых людей. А только заикнусь на эту тему, они мне сразу: «Мам, ну ты же не чужая, позвони, скажи, все, что нужно, мы сделаем». Ну как мне до них достучаться?

Лана пожала плечами.

– Мне что, звонить им каждому и просить поинтересоваться моими делами? – баба Валя улыбнулась и достала очередную сигарету. – Иногда так хочется, чтобы позвонили, даже подхожу к телефону, проверяю, работает или нет. Сначала казалось, что, раз дети не звонят, значит, телефон не работает, другой причины и быть не может.

– Да, Светлана, посиди еще с нашей бабушкой, мне надо себе пивка на вечер купить, – поднялся Виктор со скамейки. – Вечером по центральному каналу футбол, – он довольно потер руки.

– Ты что такой довольный, Виктор? – спросила бабушка Валя.

– Нравится, как наша московская команда играет, ну прямо как в молодости.

– В твоей молодости? Или их? Ты явно на футболиста не похож!

– Да нет… Как в моей молодости… Я еще с тех пор футбол обожаю!

– Сам-то любил играть?

– Нет, зато я в теории все знаю, а вот практики нет, к сожалению, – он улыбнулся.

– Понятно.

– Я пойду, бабушка Валя. Вы здесь со Светланой поболтайте, раз детям вашим не до вас.

– Иди уже, не твоё дело, с кем буду я болтать. Дурак!

Виктор быстрыми шагами ушёл.

– Вот больной на всю голову! Всю жизнь просит у всех сигареты, не работает, живет за счет родителей. Хотя они немолодые уже… Дети такие неблагодарные, я сама жила только ради них, отказалась от карьеры, потому что хотела воспитать из них достойных людей для себя и для общества. Мне, конечно, частично это удалось, но только для общества, не для себя. А я, между прочим, окончила Ленинградский государственный университет, факультет журналистики.

– Что вы! – удивилась Лана.

– Да, моя дорогая. Даже три с половиной года работала на центральном телевидении. Потом вышла замуж, пошли дети. Я все еще помню, как ночами не спала, а только заснешь – нужно вставать, провожать мужа на работу, готовить ему завтрак. Для мужчин ведь это очень важно. Я, полусонная, готовила ему чай, бутерброды, а в голове только одно: как только он за дверь, я заберусь обратно в теплую постель, только бы дети не проснулись еще полчасика! И тут-то просыпается старшая дочка, плачет: ей приснилась черная коза с большими рогами. Надо лечь рядом с ней, успокоить… Потом она мне как-то призналась, что специально все выдумывала… Вот так и проходят дни, пока птенцы не вылетят из гнезда…

– А что потом?

– Дальше – хуже, дети взрослеют, начинают показывать свой характер, все делают наперекор, а ты сначала все списываешь на переходный возраст, думаешь, со временем пройдет, а потом привыкаешь и принимаешь это как норму. У нас был учитель труда, уже не помню его имени. Так вот, он всегда говорил, что по ребенку с малых лет видно, глуп он или умен. И еще он говорил так: «Сначала мы не обращаем внимания на их выходки, потому что они маленькие, потом из-за того, что называется „переходным возрастом“. А потом уже ничего невозможно исправить». Вот сейчас я наконец понимаю смысл этих слов. Дети, повзрослев, разлетаются в разные стороны, а ты, посвятив себя им, постепенно теряешь все: молодость, карьеру, друзей. И самое обидное, что ничего уже нельзя вернуть. Приходится примириться с суровой реальностью и жить дальше. Но силы уже ушли, ноги уже не так твердо стоят на земле, колени трясутся, и тебе кажется, что так было всегда. Теперь у меня только вот эта собака, я иногда разговариваю с ней, и, знаешь, мне кажется, она меня понимает больше, чем мои дети, – она улыбалась, несмотря на горечь своих слов.

– Бабушка Валя, я все хочу вас спросить. Как у вас получается всегда улыбаться, когда о грустном рассказываете? – Лане казалось, что грусть и улыбка, как день и ночь, вместе быть не могут.

– Лана, не знаю, поймешь ты меня или нет… За каждой улыбкой скрывается печаль, тоска, скорбь… Понимаешь?

Светлана молчала, она не знала, что сказать, и вообще не понимала, о чем говорит бабушка Валя. Как можно смеяться и в то же время грустить?

– Ну, что ты замолчала?

– Я, наверно, пойду, – Лана поднялась с места.

– Иди уже…

Лана вошла в подъезд и вызвала лифт. Пока он поднимался, она снова достала диплом из сумки, держа его двумя руками, как хрупкую вазу. Это была её первая в жизни заслуга и награда. Она хотела, чтобы родители сразу увидели диплом в ее руках, когда она войдет в квартиру. Выйдя из лифта, Лана остановилась, чувствуя, что волнуется, словно перед экзаменом. Стоя на лестничной площадке перед дверью в свою квартиру, она ждала, пока утихнет странное внутреннее беспокойство. Потрепанная деревянная дверь коричневого цвета была знакома ей с двенадцати лет. На двери висел пустой почтовый ящик с номером двадцать три. Ей казалось, что за этой дверью никогда не было счастья. Зато несчастья – в избытке. Каждый квадратный сантиметр в этой квартире был для нее километром несчастья. Но надежда умирает последней, она все-таки верила, что её праздник станет общим, семейным. Что после сегодняшнего дня её приемные родители примут Светлану как родную дочку, больше не будут ругаться и выяснять отношения. Лана уже хотела нажать кнопку звонка, но остановилась, услышав голос своей приемной матери.

– Тихо!!! Сейчас придёт Лана, давай хоть сегодня не портить ей праздник!

Затем послышались быстрые шаги, кажется, она из коридора прошла на кухню.

– Заткнись! – раздался в ответ ленивый голос отчима. – А что, я неправ? Она уже достаточно взрослая, пусть идёт работать! Я не могу её кормить и одевать всю жизнь. Мне скоро на пенсию, а я все ещё работаю! Вкалываю каждый день, ради чего? Мне тоже нужен отдых, как и всем! Мои коллеги каждый год по два раза бывают за границей, я тоже хочу. Имею право на это!!!

– Где работать? Она же только получила диплом! Устроилась на временную работу, там платят в два раза меньше, чем остальным. Думаю, она потом будет получать больше и начнёт помогать нам.

– В два раза меньше – это еще почему? – пьяно возмутился Костя, отчим Ланы.

– Да потому что она была студенткой, идиот! Тебе, конечно, это в голову не пришло? Тебе же ни до чего нет дела, ни до нее, ни до меня… Пьяный все время, нормально поговорить с тобой невозможно. Сидишь тут, мечтаешь посетить Европу, а может, хочешь на Мальдивах отдыхать? И скажи мне, где ты каждый день работаешь? В ларьке напротив нашего дома? Ходишь пиво пить, как на работу…

Лана услышала звук бьющейся посуды, затем еще раз. Она почувствовала, как ее сердце забилось быстрее, во рту пересохло от волнения, руки вспотели. Она прижалась к двери и закрыла глаза. Из коридора донесся голос отчима:

– Пусть идет на панель, туда и без диплома берут! А что, она молодая и красивая. Пусть зарабатывает для нас, мы уже достаточно ее кормим! Мне на пиво не хватает постоянно…

«Нет… Нет, пожалуйста, не говори так! Я же вас люблю, зачем ты так со мной!!» Она сжала кулаки, хотела постучать в дверь, закричать, но удержалась.

– Закрой рот! Вдруг она услышит! Псих, балбес недоделанный…

Но Лана уже не хотела ничего больше слушать. Она в отчаянии присела прямо возле двери и зарыдала. Еще только утром она подумала, что сегодня особенный день, сегодня могут произойти любые чудеса. Она плакала не от обиды на приемных родителей или на слова отчима. Была жуткая обида на свою судьбу и на отсутствие счастья. Она плакала от потери чего-то, чего у неё не было. Как глупо. Глупо горевать о том, чего не было: о несбывшихся надеждах, разбитых мечтах, обманутых ожиданиях. Судьба словно каждый раз испытывала её на прочность. Как будто проверяла, сдастся Лана или нет. Но Лана любила жизнь и сдаваться не собиралась. Хотя моментами было очень тяжело… Лана хотела вытереть слезы, взгляд упал на диплом в ее руке. Так бы и выбросила его из окна! Все оказалось не так, как она думала, чудес не бывает! Она открыла сумку, достала ручку и лист бумаги, присела на подоконник и стала писать. «Я ухожу из этой проклятой квартиры и от вас, мама и папа. За все это время вы так и не смогли полюбить меня… Я так и не стала вам дочкой и уже не стану никогда. Вы сделали все, чтобы я отвернулась от вас. Я ненавижу дверь нашей квартиры, ненавижу цифру двадцать три на этой двери, ненавижу звук разбитой посуды! И наконец, я ненавижу вас, мои дорогие родители. Думаю, нам всем будет легче друг без друга. Прощайте». Она два раза перечитала записку, подписалась, бросила ее в почтовый ящик и стала спускаться по лестнице. Лифт ждать не хотелось, ей не хватало воздуха. Наконец-то удалось высказать то, что мучило ее долгие годы!

Перед тем как выйти из подъезда, Лана достала платок и еще раз вытерла слезы. Баба Валя сидела все там же.

– Ну, как там родители, рады?

– Кажется, их дома нет. Дверь не открыли, а я забыла ключи дома.

Бабушка Валя внимательно посмотрела на Лану, ее заплаканные глаза и бледное лицо, хотела что-то сказать, но сдержалась, только кивнула, наморщив лоб. Час назад она видела, как родители Ланы, переругиваясь, вошли в подъезд, и знала, что Лана её обманула.

– А что с лицом? С тобой все в порядке?

– Можно я у вас оставлю свой диплом? – Лана сделала вид, что не услышала последний вопрос.

– Конечно, могла бы и не спрашивать.

Лана протянула красную корочку бабушке Вале.

– Мне надо идти, до свидания.

Она пошла куда глаза глядят. Ей было даже хуже сейчас, чем после смерти родных отца и матери… Вернулась головная боль, ее постоянная спутница. За много лет она настолько к ней привыкла, что в те редкие моменты, когда боль исчезала, Лане становилось не по себе, словно чего-то не хватало. Но сейчас к головной боли добавилась боль в груди, словно сердце из нее вынули и внутри сквозит ледяной ветер. Она не знала, сколько прошла, пока, обессиленная, не упала прямо на асфальт. Мимо нее проходили люди, кто-то просто обходил, не обращая внимания, кто-то возмущался, думая, что валяется пьяная. Дети показывали на нее пальцем и смеялись. Но никто из прохожих помочь не торопился.

Через некоторое время Лана пришла в себя, попыталась встать, но ноги не держали ее, все вокруг кружилось, она чувствовала сильную слабость. Никто из проходящих людей не хотел помочь ей, спросить, почему она сидит на асфальте и почти не дышит… Вдруг она почувствовала чьи-то пальцы на своем запястье.

– Что с вами? Вам плохо?

Лана подняла голову и увидела молодого человека, который присел рядом с ней на корточки и пытался проверить пульс.

– Ничего, все хорошо. Я просто присела отдохнуть, ноги устали…

– Да? – он недоверчиво смотрел на нее. – Но вы же сидите прямо на асфальте! Давайте я вам помогу дойти до дома.

Он попытался её поднять, но тело Ланы словно одеревенело. Она грубо оттолкнула парня:

– Не трогайте, я сейчас сама встану и пойду!

– Хорошо, хорошо, успокойтесь. Вы очень бледная, у вас, видимо, гипогликемия. Вам нужна сейчас глюкоза, сразу станет лучше…

– Я сама медик и все знаю, – огрызнулась Лана. Она ненавидела всех и вся вокруг. Хотелось выплеснуть злость на кого-то. Сделав глубокий вдох, она поднялась на ноги, ее подсознание словно кричало ей, топая ногами: «Соберись, Лана, ты ещё не такое переживала, что с тобой?»

Богдан отошел на шаг, недоверчиво осматривая её, подумав о том, что, может быть, её сбила машина. Ушибов вроде не видно… Тогда он предложил:

– Давайте зайдем в кафе, вон там, на углу, есть McDonald’s. Выпьете сладкого чаю, а я бы выпил кофе, – он взглянул на свои часы марки Rolex. – У меня есть часа два свободного времени.

Лана качнула головой в знак согласия. Каким-то чудом она из последних сил ухитрилась изобразить на лице улыбку. Хотя мысли были в полном беспорядке, да и аппетита не было.

– Пойдемте, – Богдан тоже улыбнулся в ответ.

У входа в McDonald’s Лана внезапно остановилась, не решаясь зайти в кафе с совершенно незнакомым человеком.

– Все хорошо? – спросил Богдан.

– Да, ничего, все нормально, – ответила Лана из последних сил и шагнула вперед. McDonald’s, как ни странно, был полупустым. В правом углу сидели две молодые девушки, школьницы, да еще коренастый мужчина в грязной одежде у окна. Он поминутно доставал носовой платок, сморкался, вытирал лоб, недовольно бурчал что-то себе под нос.