Цитаты из книги «Тайные культы древних. Религии мистерий»

Живых правителей восхваляли как богов, которые спасли племя людское, когда боги теологии спали. Так, например, афиняне обращались к Деметрию Полиоркету как к «единственному истинному богу»[861], а к Юлию Цезарю – как к «своему Спасителю и Благодетелю».

Самыми вопиющими грехами язычества были грехи чувственности: поэтому грех был отождествлен с плотью, которая, будучи злом, должна была быть умерщвлена; никаких уступок быть не должно. Страсти нужно было выкорчевывать, а не регулировать.

в опасные эксцессы. Когда пришла реакция, она откатилась в другую крайность, отрицая полностью то, что само по себе было естественно и невинно. Исследователи истории человеческих учреждений и этики знакомы с этим явлением: маятник откатывается в другую крайность.

Аскетизм был неизбежным отходом от излишеств натуралистической религии, к которым вела идея «естественное не позорно» (naturalia non sunt turpia). На более ранних, неморальных стадиях религии верующего не оскорбляла никакая несообразность, и религиозная санкция, освящавшая природные инстинкты, выродилась

Наконец, можно сказать, что в греко-римском мире обострилось сознание греха и необходимость в искуплении стала еще более насущной по меньшей мере в четырех аспектах: 1) Общественное представление о грехе, общее для всех первобытных культур, заменилось идеей личной вины: таким образом, вопрос спасения приобрел непосредственный интерес для каждой моральной единицы при отделении человека от корпоративной религии; 2) Сцены наград и наказаний все более и более перемещались из видимого земного мира – где наказания иногда оказывались загадочным образом неадекватными, а иногда – столь же непонятно несправедливыми – в будущий мир, где воображение могло развернуться, изобретая способы пыток, соответствующие делам, совершенным в телесном облике. Поскольку будущая жизнь являлась продолжением нынешней, то это усилило ужасность греха здесь, на земле, прекрасным примером чего являются орфические таблички; 3) Церемониальный грех или грех-табу стал отделяться от греха морального. Намерение и мотивы, независимые от обстоятельств, выступили как новый фактор. Грех бессознательный, совершенный с добрыми намерениями или в неведении, мог в иудейском законе или в древнегреческой религии повлечь за собой смерть и осквернение. Однако культовое слово «священный» постепенно наполнилось моральным содержанием при переходе от ритуального к нравственному; 4) Средства искупления греха также, соответственно, стали духовными. Искупительных жертвоприношений уже было недостаточно. Было необходимо изменение в душе, покаяние, которое провозгласило бы Miserere Domine; грешник должен был пережить перерождение.

сознание греха[778], которое обратило мысли людей на Восток в поисках очистительных священнодействий. Это болезненное открытие становилось все более интенсивным в западном духовном опыте, пока не увенчалось в душевном сокрушении «Исповеди» Августина. Самодостаточный грек считал, что он сам может достичь всего, что предполагает идеал мужественности: «Эллада, кормилица человека, полного как человек». Церемонный римлянин считал свою религию контрактом со сверхъестественными силами, условия которого он вполне может выполнить. Затем пришло разочарование. Слишком беззаботный оптимизм уступил место моральному отчаянию, нервному срыву.

В Греции и Риме частные ассоциации восходили к глубокой древности: они носили характер торговых гильдий и культовых братств одновременно, ибо жизнь в Античности не знала зияющей пропасти между мирским и священным

Огромную значимость как для древней, так и для современной религиозной истории имела всеобщая и все возраставшая тенденция в греко-римском мире – образовывать частные братства

К несчастью, религии мистерий в своем прозелитическом усердии были не слишком щепетильны в выборе союзников, с судьбой которых они связывали себя. Некоторые из этих союзников, как, например, императоры с их благосклонностью, оказывались весьма ненадежными; другие оставались верными своим восточным симпатиям до самого конца, но в то же время высасывали жизненные соки и в конце концов останавливали прогресс терпимых культов, которые завоевали их симпатию. В конце этой долгой борьбы победить суждено было той религии, которая полагалась на свои внутренние заслуги и участвовала в завоевавшей мир вере своего Основателя.

«Даже на Западе она никогда не забывала своего жреческого происхождения и никогда более чем наполовину не освобождалась от религии, которая породила ее; и в этом отношении она связана с восточными культами»[670]. Астрология, таким образом, повысила престиж восточных жрецов на Западе, поскольку в астрологии они были специалистами по тайной науке, касавшейся людских дел и влиявшей на всю жизнь человека.