Место последнего времени, или Явленное средокрестие

Красная площадь

Глава I. На торгу

Боровицкая и Красная

Начатая Русью на Боровицкой площади, Москва начинает Россию на Красной.

Москва переносила торг и перекресток главных улиц с театра напряженного борения холмов в спокойный центр победившего холма.

Восточная часть Кремля и Красная площадь на плане «Кремленаград». Около 1600. План ориентирован на запад. Вверху, слева направо: Тайницкие ворота на стороне Москвы-реки, колокольня Ивана Великого, Троицкие ворота и мост с Кутафьей башней на стороне Неглинной. В центре – Чудов и Вознесенский монастыри. Ниже, слева направо: Константино-Еленинские, Спасские и Никольские ворота перед Алевизовым рвом. Внизу – храм Василия Блаженного, Лобное место, церкви на Крови, аркада Верхних Торговых рядов и Воскресенский мост с воротами Китай-города

Вектором перехода сделалась ростовская дорога. И, словно тетива натянутого лука, перемещались вслед за торгом новгород-рязанская дорога. Новгородская – со Знаменки, переходящей в Поварскую, на Никитские; рязанская – с Большой Полянки на Балчуг и Пятницкую улицу. Точка излома стен Кремля, Спасская башня, подобна точке приложения силы стрелка к натянутой тетиве. Где Кремль – дистанция заправленной стрелы, напряженная материальность, пространство силы, не отпускающей лететь.

Роскошным оперением стрелы возник Покровский, или Троицкий, собор, что на Торгу, или на Рву, известный более как храм Василия Блаженного.

…Это фигура описания, но описания необходимого. Так, осторожно возвращая тетиву в позицию покоя, к древку старой новгород-рязанской трассы, мы найдем, что храм Василия Блаженного словно изъят из боровицкой междухолмной пустоты. В прекрасном лепестковом плане храма, восьмиконечно правильном, раскрыта роза, ноль координат, начало города и мира. Роза, прозябшая на Боровицкой и пересаженная на высокое и солнечное взлобье Красной, чтобы распуститься там густой и пышной материальностью собора.

Красная площадь есть намеренное, постановочное, явленное средокрестие Москвы.

Площадь Пожар

Годом начала Красной площади считают 1493-й, год больших пожаров, когда Иван Великий задал меру отступа от стен Кремля. (Документальные известия об отступе относятся к другим двум сторонам кремлевского трехгранника.) Кирпичная стена по стороне Великого посада начиналась стройкой за три года до пожаров, ко времени которых уже существовали башни и почти все прясла этой стороны.

Отступ от крепости (гласис, плацдарм) по-русски нарицался именем врага: пожар – возможно потому, что образовывался корчеванием и выжигом. Перед стеной Кремля произрастал Посад, древесное домовье, вероятно заступавшее границы торга. Погорелье, даже храмы, было снесено и не застроено.

Московское время

С пространством изменялось время.

Трем возрастам Руси-России соответствуют три Новых года: киевский, московский, петербургский. Переход от киевского (он же древнеримский) мартовского Новолетия к московско-византийскому сентябрьскому случился в 7000 году от Сотворения, или 1492-м от Рождества Христова. Ожидание конца времен, не разрешившееся в марте, с полуторатысячелетней силой упования доверилось последнему пределу сентября. Снова отложенный, конец не мог не стать началом нового, пренебреженного, не предусмотренного даже исчислением пасхалий времени. Церковь, даже она была под впечатлением магического круглого числа. Соборное решение об утверждении сентябрьского Новолетия и «Изложение пасхалии» митрополита Зосимы синхронны.

Теперь год начинался жатвой, а не севом. Первая жатва новой тысячи лет была скудна, поскольку скуден за ненадобностью был последний сев исполнившейся тысячи.

Хлеба не сеяли, спали в колодах, а стены Кремля строили. Торопились, чтоб встретить светопреставление (суждение Андрея Балдина). Чтоб запереться от антихриста и отворить Христу. Оформить Вход Господень.

Закладные доски на фасаде Спасской (тогда Фроловской) башни сообщали год ее строительства: 6999-й. Традиция главенства этой башни коренится в ожидании конца, когда особые ворота крепости должны равняться иерусалимским воротам Входа Господня.

Если согласиться с допущением, что башня Фроловских ворот строилась сразу часовой, – первое время на ее часах считалось как последнее. Пока не оказалось Новым.

На переломе от конца к началу времени, в сакраментальные 6999, 7000, 7001 годы устроился и новый ноль пространства: площадь Пожар.

Фроловские ворота стали первым камнем явленного средокрестия Москвы.

Красная площадь началась как время. И как место времени, Последнего и нового.

Глава II. На рву

Алевизов ров

В начале XVI века перед стеной Кремля, между Неглинной и Москвой-рекой, был вырыт обводненный ров. Увековеченный в урочищном определении Покровского собора – «что на Рву», он назывался Алевизовым, по имени фряжского (итальянского) архитектора Алоизио да Карезано. До засыпки в начале XIX века Алевизов ров наглядно разобщал собор и весь Посад с Кремлем.

Ров ставил сцену средокрестия – полемику холмов при слиянии рек. В отсутствие на новом месте природных предпосылок для полемики, сцена была поставлена делением единого холма на Кремль – и Великий посад, будущий Китай-город. Кремль превратился в остров.

Китай тире город

Китайгородская стена, поднявшаяся в малолетство Грозного, сделала новой частью города Большой посад. Кремлевский холм, несколько раньше разделенный Рвом, теперь был схвачен и объединен в своих вполне естественных пределах совокупным треугольником кремлевских и китайгородских стен.

Став городом, Китай немедля затруднился отнестись к Кремлю в привычных терминах неглименского средокрестия, в координатах город – загород. И тут, возможно, пригодился итальянский взгляд. Взгляд зодчего китайгородских стен Петрока Фрязина Малого, например. Кремль и Китай во фряжском взгляде должны были составить отношение замка и города, castello и cittá («читта́»).

Название Китай, как стали понимать топонимисты, родственно этому cittá. А значит, и французскому cite, и city англичан. Так что когда в исходе XIX века журналисты нарекли Китай московским Сити, они не знали, что дают искомый в заседаниях различных обществ и комиссий ответ на жгучую загадку этого названия.

По существу, ответ в самой загадке. В самом названии, стоит лишь заменить дефис на долгое тире: Китай есть город. Неясен только возраст слова и произрастает ли оно из общего с другими корня, или просто снято с языка у итальянцев. Того же корня слово Китеж говорит за первый вариант.

Искусственная сцена средокрестия обдумала себя по-итальянски.

Город и замок

Переход московских форума и торга с Боровицкой площади на Красную ответил переходу княжеской Руси в Русское царство. Обратный ход равнялся саморазвенчанию царя, возврату в князи. Уход Ивана на Опричный двор и приобщение Ваганьковского царского двора к опричнине сдвигали центр Москвы в былое средокрестие на Боровицкой. В раздвоенном и спорящем холмами городе возобновился спор двух средокрестий.

Опричный кризис сделал явной неотлучность Красной площади от царства. Пронзительно ее сиротство в годы царских бегств, между- и послецарствий. Площадь и царство устраивались вместе.

Выход князя из Кремля равен уходу, расставанию с землей. Напротив, взлобье Красной площади служило выходам царя земли, равняющимся входу, единению с землей.

Так вышел молодой Иван IV в первый день первого Земского собора. С Лобного места царь призвал людей отдать друг другу вражды и тяготы. Позднее, в 1551 году, он исповедовал церковному Стоглавому собору собственные прегрешения, и может статься, что с того же места.

Обе сцены трудно представимы без Покровского собора за спиной царя. Меж тем, собор еще не начат, даже не задуман. Тем виднее внутренняя связь его постройки с политической архитектурой первой половины грозненского царствования.

В год закладки храма был заложен новый камень этой архитектуры: даны распоряжения о земском самоуправлении. Оба значения слова «собор» были тогда особенно близки, так, как близки на Красной площади оба значения слова «земля».

Подобно земскому царю возвысившийся над Москвой, храм Покрова объединил монарший Кремль с Китаем, поместившись в центр их общей панорамы от реки и общей геометрии на плане. Даже принимая в ракурсах сторону Китая, храм остается манифестацией царя всея земли и образом всеземской полноты.

В опричном кризисе ни Кремль, ни храм не взяли сторону ушедшего царя, поскольку царь ушел на третью сторону, оставив весь Кремлевский холм быть земщиной, собственно городом. Оградой, угрожаемой извне, из Занеглименья. Храм Покрова остался центром земской геометрии.

И царский взгляд со стен Кремля, будто бы остановленный в архитектуре Царской башни, напрасно принимать за любопытствующий о казнимых взгляд опричного царя, коль скоро Кремль был им покинут.

И если правда, что малые церкви «на Рву», или, в позднейшем представлении, «что на Крови», «что у Голов», были поставлены на площади в эпоху казней, памятью казненных, – то именно казненных, а не палача.

В XVII столетии престолы упраздненных храмов перешли в подклет Покровского собора. С тех пор его мемориальная программа усложнилась на порядок. Взлобье, голова Москвы, вслед за церквями «у Голов» растянутое было в линию вдоль Рва, с перенесенными престолами вернулось в точку. Став «на Крови», «на Головах», храм Покрова воспоминает избиение земли в ее же средоточии.

…Но это в исторической ретроспективе. А в чертежной перспективе переноса Боровицкой площади на Красную опричнина и земщина должны найти себя модельно.

Тут и пригождается предание о Царской башне как о царской ложе. Знаки полюсов коллизии проставлены над башней и над храмом Покрова. Храм остается стороной страдательной. Царская башня смотрит на многобашенье собора, как царь на жертв. Собор не просто остается земским, но делается таковым сугубо. Образом земщины периода опричнины.

Нет, Кремль не замок, не castello. Замок всегда помимо города (опричь него), в договорных с ним отношениях. Московский Кремль есть ограждение дворца, дворцовых храмов, кафедрального собора города и нескольких частновладельческих кварталов с их церквями. Кремленаград, как называется его древнейший достоверный план. Но в постановке опричного деления на Красной площади Кремль представляет замок.