Методологические основы формирования универсального понятия преступления⁷

В условиях современного дня, в условиях глобализация масштабов того, что мы еще до сих пор называем преступностью, остро чувствуется вопрос наделения правоприменителя эффективным инструментом познания того, что есть преступление. Сегодня данный процесс носит весьма технический, метафизический характер. Уголовный кодекс как монополист понятия преступления персонифицирует сознание правоприменителя, предписывая ему качественность суждения в отношения явления. И, если само явление соответствует перечню признаков, можно говорить о структурировании представления о преступлении. Данное представление имеет определяющий формально – юридический характер и является одним из оснований наложения уголовной ответственности (внутреннее убеждение). Представляется, что данный метод познания того, что есть преступление в рамках процесса квалификации является неэффективным в отношении задач борьбы с преступностью.

Преступление, прежде всего, объективная форма бытия в действительности, которая связана в части своего актуально сущего бытия рамками сознания лица (преступника). Оно независимо и является одинаково, как стереотипом поведения, так и формой структурирования социальной материи, которая по своим качественным характеристикам выходит за пределы познания доступных современной методологии. Примером может послужить такое явление как Организованная преступность и отдельные преступления, которые пытаются квалифицировать соответствующим образом. В части же методологии нам дан именно Уголовный закон, который и является методологией познания преступления, посредством своей актуализации в рамках сознания правоприменителя.

Таким образом, в принципе, вопрос в отношении познания того, что есть преступление, в отношении того, как познавать преступление, может быть выражен противостоянием содержания и формы. Формой в данном случае выступает свойство уголовного права – nullum crimen sine lege; содержанием же то, что существует в действительности вне зависимости от предусмотренности Уголовным кодексом как преступления, и что в дальнейшем может обнаружить себя как объект криминализации. История демонстрирует в достаточной степени объективные примеры именно такой схемы формообразования преступления в представлении законодателя.

Таким образом, с одной стороны, можно сказать, что Уголовный закон всегда опаздывает в отношении своевременной криминализации, или декриминализации деяний, с другой стороны, что данные процессы носят естественный, исторически обусловленный характер, и находятся вне сферы влияния воли человека (законы развития общественного бытия). Представляется, что данная позиция не совсем верна. Уголовный кодекс всегда ретроспективен, он отражает не только те представления, которые на данном этапе развития составляют содержание понятия о преступлении, но и являются частью того, что есть в действительности преступление уже по самой форме своего бытия в действительности. Соответственно, в самой действительности системообразуются и структурируются формы, которые, являясь преступлениями и в дальнейшем признаваемые таковыми в рамках ограниченного периода времени не являются объектом уголовного преследования (ситуация В. И. Ленина, например, революционная деятельность, изменение мира – тогда не составляло предмет уголовного преследования). Соответственно, с течением времени и попустительством в данном вопросе, вполне реальна ситуация социального взрыва и уничтожения той или иной формы организации социальной материи.

Бездействие в данном вопросе законодателя, нежелание признать понятие преступления универсальным объектом познания (хотя формально – юридически уголовный кодекс, например, универсален в понимании преступления) замещается такой формой реагирования на преступления как коррупция правоохранительных органов. При этом здесь коррупцию следует признать в общем положительным явлением, так как она организовывает и структурирует те процессы, которые остаются за гранью правового понимания. Закон носит субъективный, частный характер, при попытке опосредовать универсальное явления, недостаток универсальности формально – юридического познания компенсируется универсальностью актуально сущих «человеческих» взаимоотношений – коррупцией (следует отметить, что человек как субъект познания есть универсум, противостоящий универсуму чувственных и внечувственных явлений).

Какой выход видится на сегодняшний день? Это, прежде всего, формирование универсального понятия преступления, бытие которого позволило бы эффективно, а главное адекватно реагировать на запросы действительного.

Каким образом это возможно? Вопрос чрезвычайно важный и во многом философский, так как именно определение как форма познания является самым неэффективным орудием корреспондирования значения во временном поле изменения. Соответственно, выход который может быть предложен в данном весьма сложном вопросе (уголовное право работает непосредственно с человеком, истолковывая и называя человеческие деяния преступлением) – это формование единой унифицированной универсальной методологии в отношении познания преступления и придания формам и методам познания формально – юридического характера, закрепление их на законодательном уровне. Такая система и сейчас существует в рамках наследственных обрядовых игровых ритуалах правосудия (процессуальная форма), раньше же эти ритуалы были всецело погружены в сферу религиозного (ордалии).

В таком случае правоприменитель может себе позволить свободу мышления в установленных законом рамках, при том, что данные формы являются едиными в отношении методологии познания, но не в отношении конечности результативности познания (как, например, сегодня квалификация). Соответственно, отпадает необходимость притягивания нормы права на множественность качественности явлений действительности.

Вопрос данного плана весьма успешно может быть решен в рамках людологической школы познания, которая и является самостоятельной универсальной пропедевтикой когнитивных систем. Благодаря формальному выражению значений (математика мысли) именно людологический подход позволяет быстро и эффективно решить вопрос универсального познания преступления в части правоприменительной деятельности.

Преступление как целостная парадигма бытия⁸

Вопрос о понятии преступления является одним из вечных вопросов теории уголовного права. В данной работе представлена попытка осуществить анализ преступления на основе методологии, разработанной в свое время Аристотелем, а именно – анализ по четырем причинам сущности явления. Как известно, Аристотелем были выделены 4-е причины: целевая, формальная, движущая, материальная. Современный анализ (на основе людологии) позволяет говорить о функциональном наличии трех из них – целевая причина является прототипом материальной, при том, что последняя всегда шире по объему перцепции целевой, так как она составляет бытие в возможности чувственно- воспринимаемого предмета (материальной причины). Удобство данной методологии в ее универсализме относительно неограниченного круга явлений.

Применительно к преступлению следует отметить, что целевой причиной является: первичное сознание преступника, а также нормы уголовного права, предусматривающие состав конкретного преступления. Сознание является субъективным бытием в возможности, в то время как статьи особенной части Уголовного кодекса ориентированы на объективность.

Движущая причина всецело перенесена в сферу субъективного и составляет основание для бытия уголовной ответственности. Именно реализация умысла или реализация необходимо присущего содержания целевой причины (преступная неосторожность, небрежность), свидетельствует о возможности наложения наказания на субъекта деяния, который является всецело движущей причиной для субъекта объективной оценки (государство в лице правоохранительных органов). Это единственная форма структурирования материи в соответствии с представлениями о преступлении, которые составляют сегодняшнюю форму оценки данного явления (позитивное право). Движущая причина порождает появление материальной, которая в соответствии с целевой, но при отсутствии уже целевой (идея как «эйдос Платона», вне сферы своей реализации) составляет формальную причину. Только с появлением формальной причины можно говорить о законченности деяния со стороны субъекта деяния (преступника), но при этом само государство (субъект конечного структурирования понятия о преступлении), может ограничиваться своим пониманием формальности (формальные составы преступления, усеченные составы, где уголовная ответственность наступает вне зависимости от наступления вредоносных последствий). Данное обстоятельство позволяет говорить о том, что государство склонно оценивать поведение индивидуума с точки зрения элемента публичности в его действиях. Оно заинтересовано в том, чтобы предотвратить формирование положительного образа структурирования социальной материи именно на основе данной движущей причины, таким образом, общая превенция усматривается уже на данном этапе.

Замкнутость парадигмы бытия (единение возможного и действительного) достигается по мнению некоторых авторов как форма синкретичного взаимодействия субъективного и объективного (Гегель), однако, данное положение в современных условиях не соответствует действительности.

Действительно, в то время, когда мораль несла содержательную нагрузку целевых причин структурирования явлений вне зависимости от их субъекта можно было говорить, что индивидуум, пренебрегающий формой персонификации в должных отношениях (норма), отрицал императивные законы общества, тем самым подменяя их в рамках чувственной перцепции («здесь и сейчас») собственно – личным бытием в возможности, которое в дальнейшем восприятии квалифицировалось, как девиация и соответственно каралось (исправлялось в тех же рамках «здесь и сейчас» – лишение свободы и прочее).

Сегодня потоки обмена информацией (то, что называется информацией) таковы, что нельзя говорить о том, что чувственно – воспринимаемые предметы являются формой фиксации (материальными носителями) бытия в возможности, которое увязано с их предназначением по целевой и другим причинам. Сегодняшний день демонстрирует нам разобщенность форм бытия разных явлений, при этом глубина отчуждения продиктована изолированностью сфер бытия значения.

Таким образом, субъективная целевая причина субъекта преступления и субъекта оценки -государства, в лице правоприменителя, – коренным образом не совпадают, поскольку сама разобщенность государства (как бытия в действительности права, при том, что право – бытие в возможности государства) и бытия субъекта преступления разведены изначально, – человек живет в кругу сплошного лавирования между законностью и ее формой дублирования. Там, где правовые нормативы, выражены более четко, создана вторая действительность, структурируемая в соответствии с ее законами – организованная преступность, фактически новая общественно – экономическая формация.

В конечном счете, можно говорить о том, государство не вправе накладывать ответственность за совершение преступления, так как оно уже не может гарантировать, что само преступление является нарушением формы гармоничности общественных отношений. Наоборот то, что считается преступлением в некоторых случаях может быть отнесено на счет формирования новой гармонии общества (например, декриминализации предпринимательской деятельности в Новой России в начале 90-х годов ХХ века).

К тому же государство является заложником тех установок, которые составляют идеологическое содержание политики. Если политикой государства является правовое содержание позитивного права, то это еще допустимая форма стабилизации, если же мы говорим о политике как о динамической форме оценки явлений текущей действительности, то неизбежно увеличение зазора межу должным и действительным, где уголовная ответственность лица служит формой прикрытия данного «зазора». Именно так устранялись ошибки логики «военного коммунизма» – посредством устранения носителей здравого смыла (тогда уже старого).

Более того, если до возложения уголовной ответственности содержание целевой причины преступника «по случаю» было легко исправляемой девиацией, то после актуализации на нем внимания государства, прохождения пенитенциарной системы, оно становится формой восприятия мира (маска «осужденный», двойная жизнь осужденных в исправительных учреждениях и прочее). Таким образом, происходит переход из разряда случайного в сферу профессионального (при пассивном реагировании), а в некоторых случаях и организованного. Таким образом, система воспроизводит, сама того не желая, врагов общества.

В макроракурсе такая ситуация грозит не только чудовищными социальными катаклизмами, но и простой переоценкой ценностей в форме их замены в ходе смены содержания позитивного права (упрощение права, жизнь «по понятиям»).