Положение о том, что государство – это абстракция, лишенная конкретного содержания, пагубно и недопустимо. Прежде всего, невозможно разделять бытие права и государства, ибо право есть бытие в возможности государства, а государство есть бытие в действительности права. Действительно, довольно трудно представить нечто государственное, лишенное правового характера, базирующееся, например, на норме морали или нравственности. Соотношение понятий права и закона точно такое же, как государства и государственного органа, то есть понимание государства как нечто ведет только к одному – к апории, выходить из которой приходится на основе агона, который может выражаться, как в обычном споре, так и в войне.
Под государством следует понимать все то, бытие в возможности которого закреплено в нормах права и реализовано в действительность в точном соответствии с «возможностью». Если этого нет, следует говорить о замене государства совершенно иной формой организации материи, например, организованной преступностью, которая сейчас несет в себе все признаки государственности.
Сами признаки государства есть признаки игры. Мы остановимся на них позже, пока же проанализируем форму реализации права в действительность. Нельзя не согласиться с тем, что предписания права мертвы без соответствующих игровых форм, так, например, форма одежды сотрудника милиции (удостоверение, эмблемы и пр.) есть то, что реализует наше знание о нем как о субъекте правоприменительной деятельности, наделенном определенными полномочиями. Без этого он не будет восприниматься нами как таковой, не будет существовать в данном качестве. То же самое мы наблюдаем в сфере судопроизводства, где осуществление правосудия (под правосудием мы понимаем снятие противоречий возможности, уже реализованных в действительность) невозможно без игровой атрибутики, выражающейся в том, что: место, где творится правосудие, как бы выключено из обыденной жизни, помещено в сферу чего-то магического; субъекты данного действа связываются определенной игровой атрибутикой (судейские мантии, парики и пр.); весь процесс осуществляется определенными масками (так, не Петров, Сидоров, а истец и ответчик, прокурор и защитник и пр.). В гражданском праве четко расписаны «маски» и способы структурирования этих масок, нарушение которых ведет к ничтожности действий субъекта игры. Причем это единственная область права, где налицо высокая степень алеантности игр, в силу того, что энтелехия не контролируется непосредственно, ее обеспечение возложено на субъектов игры, которые по своему усмотрению могут обратиться с иском в суд, тем самым задействовав другое бытие в возможности, конституированное в нормах права и имеющее своей целью обеспечение зеркальности процесса реализации.
Зададимся вопросом, что есть норма права? Именно возможность, не более того, чтобы буквы, из которых соткана душа закона, стали нормой нашей жизни, они должны быть реализованы в действительность. До этого закон – это абстракция, лишенная какого-либо значения без того понимания, которое мы придаем ему после того, как эмпирически прочувствуем его воздействие.
Законодатель должен четко понимать, что реально закон существовать сможет только тогда, когда будет предусмотрена форма его реализации, то есть форма игры. Для этого необходимо:
– четко детализировать маски;
– конституировать игровую атрибутику;
– стараться в наибольшей степени повысить алеантность игры.
Таким образом, правоотношение – это самодостаточная форма бытия неперсонифицированного круга лиц, «возможность» которой стабилизирована посредством закрепления в нормах права и зеркально отображена в энтелехии, обеспечиваемой различными формами насилия, начиная от убеждения и заканчивая принуждением.
Преступление есть игра, которая уничтожает в рамках сферы реализации бытие конституированных в нормах права общественных ценностей, являющихся продуктом игр, принятых в данном обществе.
Представление о преступлении зависит и всецело определяется теми играми, в которые играют люди. Формально преступление – это простое нарушение правил игры, содержание которых всецело определяется менталитетом социума. История знает немало примеров культа таких ценностей, которые сейчас нам кажутся преступлениями, и, наоборот, сейчас уже не преступно то, что было преступлением раньше.
Таким образом, людологический метод исследования дает самодостаточную парадигму бытия, знание механизма «жизни» которой позволяет с достаточной степенью уверенности анализировать бытие, не впадая при этом в неразрешимую борьбу противоречий разума (что особенно важно для юриспруденции, так как она формирует бытие действительности на основе понимания себя как науки, обладающей методом познания, достаточным для обнаружения истины).
Юриспруденция до конца не осознает своего предназначения и места в современном мире, аналогии Истории слишком масштабны для повседневного ока практики правоприменения. Между тем, понимание сущности работы, понимание значения роли закона в современном Мировом сообществе – первое чему должен научится Юрист, человек, который сегодня выполняет функции, ранее присущие лишь только таким формам организации как Церковь, философия и пр. Что есть закон? Это такая модель жизни, в которой разумное необходимо должно стать обыденным, опосредованным сознанием правоприменителя, правоиспользователя. Сегодняшний день ставит запросы философического характера перед юриспруденцией, а не тактико – технического, как это было столетие назад. Именно в праве сегодня определяется предназначение и статус человека, его форма существования и сосуществования в среде себе подобных… И если эта форма не избавлена от порочности противоречий содержания самое себя, если ее практическое отражение есть отражение разбитых зеркал, то необходимо поставить вопрос о правильности того мировидения, которое использует сегодня юридическая мысль (особенно это верно для граждан России, которым предстоит великое дело – воссоздание и структурирование новой формы реальности самих себя).
Современные теоретики права склонны говорить о необходимости универсального метода – философии права. Само подобное суждение архетипировано в прошлое и символизирует собой желание найти положительность в том, что ушло безвозвратно и уже не подлежит «реконструкции». Философ – это прежде всего человек, превративший свое учение в свой образ жизни, противопоставивший самое себя как универсум хаосу мира, с которым он необходимо находится в состоянии вечной борьбы. Юрист должен быть ориентирован не на поиск смыслов, а на формирование эмпирически заданного в соответствии со смыслом разумного (права). Философия права должна быть конструктивна применима таким образом, чтобы идеальное содержание теоретико – методологических выводов корреспондировало строгую направленность практической технике, а практическая техника всегда развивала теорию без отрыва от непосредственной интерпретации эмпирических фактов. Если этого нет, мы рискуем повторить ошибки Советской России, где действительно философское содержание доктринальных позиций формировало смысл понимания практических моментов правоприменения.
Возможно ли существование подобного метода, подобной «философии»? Да. Единственно базовым условием является вынесенность за пределы бытия права любой методологии, во избежание образования круга в доказательстве.
На наш взгляд такой методологией правопонимания может стать людология.
Людология (ludo-играю, logos-знание) – это универсальная форма познания, предметом которой является мир как универсум, а методом —познание любого предмета с точки зрения перехода бытия в возможности в действительность, где процесс реализации (какой бы усложненной схема целостной парадигмы бытия ни была) понимается непосредственно как игра, с той или иной степенью алеантности.
Методология людологии восходит к традициям 2-х классических школ мировидения Платона и Аристотеля, казалось бы абсолютно противоречивое оказывается единожды понимаемым как связь познания одного и того же явления с точки зрения различной методологии.
Мы не можем, в силу объема исследования подробнее осветить для читателя непосредственно метод в его совокупности элементов, обратим внимание лишь на одну особенность.
Использование людологического метода позволяет не абстрагироваться от практики правоприменения и не прятаться за удобную позицию «такова воля законодателя», а вести конструктивный диалог, ибо правоприменение (и прочие формы) понимаются непосредственно в контексте движущей причины в рамках целостной замкнутой парадигмы Бытия (возможность – действительность). Это позволяет точным образом знать будет ли норма права мертворожденной или налично действующей, каковы формы ее реализации a priori, технику усечения эмпирических противоречий, а так же степень формирования материальной причины при совершенстве целевой.
Использование людологического метода не только практически оправданно сегодня, оно стратегически целесообразно завтра, ибо позволяет формообразовывать реальность не post factum, или будучи в плену представлений прошлого, а на основе представлений системного характера, верификация которых и есть сама жизнь…
1. Людологическая теория исходит из того, что право представляет собой специфическое стабилизированное бытие в возможности, которое является целевой причиной по отношению к государству, являющемуся материальной причиной в замкнутой парадигме бытия. Соответственно, право понимается как бытие в возможности государства, а государство как бытие в действительности права. Если право достаточно полно и точно переводится в действительность, то можно говорить о правовом государстве.
Настоящая работа посвящена неюридическому анализу права, мы не будем апеллировать к юриспруденции, а попытаемся рассмотреть право как явление и части учения людологии о формообразовании явлений. Соответственно, понимая всю полноту ответственности подобного исследования, мы ограничимся лишь общими положениями, которые должны быть понимаемы как штрихи к полной картине и при этом, мы надеемся на это, подвергнуты острой критике, которая должна стать содержанием «цвета» данных штрихов.
2.При всех формах противоречия относительно сущности права, которые сегодня имеют место быть в теории государства и права с уверенностью достоверности можно отмстить, что право – это, прежде всего, форма стабильности. Данная форма так же необходимо обладает гармонией относительно самое себя, а так же относительно противоположности самое себя (право – это идеальная сторона вопроса, в то время, как действительность есть противоположность идеальному)4. Зададимся вопросом, что есть стабильность? Если противоположность хаосу, то тогда следует понимать, что стабильность рождается как результат устранения хаотичности и полной неопределенности на момент наличного отсутствия последней.
Обратимся к графическому изображению данного процесса (Рисунок №1 – 3).
Как видим, кривые линии символизируют фактическую хаотичность тех или иных процессов относительно самое себя и относительно подобных самое себя (абсолютная хаотичность опять же существует только идеально). Точки на данных кривых – первичные перцепции процессов в определенное время и в определенном месте, которые фактически фиксируют качественность процесса, в дальнейшем формируя представление о нем. При наличии двух и более перцепций, корреспондирующих определенные представления, возникает подобие по форме отражения чувственного в идеальном. Прямые линии между кривыми и точками на них говорят нам о стабильной форме восприятия того, что находится как внутри фигур образуемых линиями, так и относительно самой формы восприятия. «Точки» образуемы вследствие соприкосновения одних и тех же субъектов познания (подобных друг другу) с однотипными формами реальности.
1.Первичный этап
(хаос)
2.Вторичный этап
(стабилизация)
3.Мета – реальность
(сформированный предмет восприятия)
Первичная стабилизация всегда случайна, но само понимание случайности появляется только на основе восприятия того, что создает данная первичная стабилизация.
Само право возникает не как форма стабилизации хаотичности, а как продукт возможности стабилизирования того или иного явления относительно человека, поскольку право в своей сущности лишено случайности в момент своего сегодняшнего состояния развития (как то, что остается неизменным в рамках перцепции одного субъекта познания, так как последний может осуществлять его только в течении своей жизни). Если же мы обращаемся к философии как общей форме анализа, персонифицирующей в себе личные моменты таким образом, что они практически не влияют на сам анализ, то право выступает как изменчивая категория, воплощающая в себе случайную волю масс, поскольку сами массы не могут быть обладателями сознательной воли и об их волеизъявлении можно судить только post factum, но не в процессе формообразования данной воли.
Следует четко понимать тот факт, что разрушение хаотичности однозначно воспринимается как позитивная стабилизация, которая в дальнейшем определяет взаимодействия человека с миром. Именно в этом, например, феномен преступления – первичная стабилизация сознания индивидуума (бытия в возможности) происходит отличный образом от того каким видится оно в праве, и именно поэтому в дальнейшем сама девиация, являющаяся преступлением, как таковая не воспринимается.
Итак, право – это всегда форма стабилизации, которая воспринимается позитивно кругом субъектов стабилизации. Соответственно, для них она является позитивно сущей5.
Для права также характерна форма непрерывности и ретроспективности, произойдя один раз, данная стабилизация в дальнейшем является формой восприятия реальности и формой оценки реальности. Если выражать это графически, то вместо кривых мы получим прямые линии, которые соединяют точки на кривых, в то время как сами кривые остаются вне поля восприятия. Таким образом для права характерно формирование мета – реальности. При этом субъекты стабилизации одновременно являются субъектами государственно- организованного насилия по отношению к тем, кто по времени позже (начиная с момента стабилизации) персонифицирует себя и реальности, так рождается признак права – опора на аппарат насилия государства. При том, что само государство в самом абстрагированном графическом виде есть сумма фигур, полученных в результате соединения линий.
3
О проекте
О подписке