Глава 14

Он позволил себе прикорнуть лишь перед самым рассветом. Долго боролся с сонливостью, но, в конце концов, сдался. После всего пережитого выдержать «собачью вахту», а потом спозаранку бодренько отправляться в опасный путь было все-таки выше его сил. В ОМОНе тоже не роботы служат.

Мелькнула мысль разбудить Аделаиду, но полячка так сладко посапывала где-то в глубине повозки, что Бурцев пожалел девчонку. Какой из нее сейчас часовой – тоже, небось, намаялась. Пусть уж отсыпается, благородная панночка, свое отдежурит завтра.

Бурцев поплотнее запахнул одеяло, привалился к изрезанной медвежьей шкуре, вдохнул свежий прохладный воздух весеннего леса. Запах пробуждающейся жизни. А глаза слипались.

Дремал он, впрочем, чутко, то и дело просыпаясь от подозрительных шорохов, треска и хруста. Кто шумел в темноте леса – не понять. То ли дикий зверь, то ли ночная птица, то ли стреноженные лошади. «Лишь бы не человек», – думал Бурцев. И снова проваливался в небытие. Чтобы вскоре опять пробудиться. По сути, такой сон – и не сон вовсе, но лучше ведь, чем ничего.

Он очнулся от дремы относительно свежим и в меру бодрым. Отметил с удовлетворением, что внутренние биологические часы, несмотря на невообразимый скачок во времени, с ритма не сбились и работают исправно. Получили невидимые ходики мысленный приказ разбудить через пару часов, оттикали свое и будто пихнул кто локтем в бок: вставать пора.

И в самом деле пора. В самом лесу еще темным-темно, а облака над верхушками деревьев уже розовеют. День обещает быть ясным.

Бурцев вылез из-под одеяла. Ж-ж-жух! Свежо – это еще мягко сказано. Он потянулся. Хорошо та, до хруста в суставах. Потом зачерпнул из ближайшего сугроба снежка почище, обтер лицо. Холодные колючки, вонзившиеся в кожу, окончательно привели в чувство.

Под руку попалась какая-то застрявшая в сугробе ветка. Ветка? Стрела! Сжавшая, было, сердце тревога отступила. Он узнал короткий арбалетный болт. Не чужая стрела – своя, родимая, в его, Василия Бурцева, брюхо пущенная. Наконечник слетел, древко надломлено.

Вспомнилось, с каким остервенением набросилась на него вчера панночка. А ну как убила бы его Аделаида. И что бы тогда? Куковала б одна в лесу? Влезла б с ногами на повозку и пряталась от лесных крыс, княжна, блин, Тараканова? Ну и ду… А впрочем, чего он на нее взъелся? Собственно, полячка эта просто-напросто несчастный потерявшийся ребенок. Ну а спесь – не столько ее вина, сколько издержки воспитания.

Благостное расположение к знатной спутнице, однако, продержалось недолго. Уже четверть часа спустя Бурцев мысленно крыл благородную панночку распоследними словами.

Растолкать ее оказалось делом непростым. Сначала пришлось откапывать из-под вороха шкур. Потом долго и без особого результата трясти за плечи. И, в конце концов, нарваться на «грубого мужлана». Не привыкла, видать, наша барышня подниматься в такую рань.

Пока сонная Аделаида приводила себя в порядок под прикрытием повозки и густого кустарника, Бурцев готовил к походу двух лошадок покрепче – гнедую и пегую. Седлать кобылок из упряжки было нечем – в повозке не нашлось сбруи для верховой езды. Кое-как, при помощи кинжала полячки, Бурцев укоротил вожжи и соорудил из них некое подобие поводьев. Обрезки с петлями на концах превратились в стремена. Шкуры и одеяла сгодились на попоны. Ехать на мягком все-таки комфортнее, чем на голом крупе, да и спать будет на чем, если путешествие затянется.

А может быть, и не затянется вовсе. Яцек, помнится, говорил о какой-то Вроцлавской крепости, где покойный посланец Генриха Благочестивого предлагал беженцам оставить обоз. Уж там-то знатной полячке должны помочь. Может, снова выбраться на лесную колею, а та выведет прямиком к крепости? Или уж не высовываться от греха подальше? В любом случае от разбитой повозки надо уходить.

– Эгей, княжна! Пора в путь. Что ты там как сонная муха. Татар дожидаешься?

Аделаида, наконец, появилась из-за повозки. Вроде проснулась, а вроде и нет. Все еще помятая, чумазая (видимо, панночка так и не решилась на омовение снегом), но зато переодевшаяся в чистое – небесно голубое с вышитыми золотыми узорами – платье из своих запасов. Новый наряд оказался столь же непрактичным и мало подходящим для путешествия, как и предыдущий. Широченные рукава просторной верхней одежды будут при скачке цепляться за каждую ветку, а красные рукавчики под ними – длинные, сужающиеся от локтя к самым кистям и крепко затянутые шнуровкой – наверняка, здорово стесняют движение. Диковато смотрелся в лесу и расшитый поясок на осиной талии. И кошель, прикрепленный к нему. И серебряный обруч на голове. И огромная брошь с неограненной, но явно драгоценной каменюкой под горлом. Но хуже всего – длиннющий подол. Со шлейфом!.. Подол нелепо волочился за хозяйкой по грязи и снегу, открывая лишь носки сапожек.

На бал вырядилась что ли? Бурцев поморщился. И далеко же он уедет с такой попутчицей?

– Я готова, – мученически вздохнула девушка. – Можем отправляться… Ой, что это?

По ее прелестному измазанному личику пробежала гримаска удивления. Остатки сонливости выморгались в два счета. Потом в глазах возникла тревога.

– Что ты сделал с моими лошадками, Вацлав?

– Что надо, то и сделал! Верхом ездить умеешь?

– Меня опекун учил, но… Уж не хочешь ли ты, чтобы я…

– Именно. Хочу. Чтобы ты… Пешком мы далеко не уйдем. Поедем верхом.

– Как?! – сжала она кулачки. – Как ты себе это представляешь?! Чтобы я без седла и в этом платье…

– Извини, но дамских седел у меня нет. А насчет платья… Могла бы надеть что-нибудь поудобнее.

Аделаида вспыхнула:

– Я, между прочим, дочь князя. Я не могу позволить себе путешествовать в нарядах служанок и куртизанок. А моим дорожным платье после той скачки, которую ты устроил вчера, побрезгует даже последняя нищенка. Сам видел, во что оно превратилось? Хотя какое тебе дело! Наверное, привык жить как свинья в хлеву.

– Хватит, княжна! Живо на лошадь, пока я сам тебя не забросил.

– Только посмей ко мне прикоснуться, мужлан!

Нет, Аделаида определенно обладала талантом в самый неподходящий момент становиться сверхнесносной особой.

– Лезь, кому говорят!

В правой руке Бурцев все еще держал кинжал, которым пользовался при изготовлении самодельной сбруи. Но хищный блеск клинка ничуть не испугал девушку. Гордо выпятив подбородок, она прошипела ему в лицо:

– Сначала сам надень мое платье, а я посмотрю, как ты будешь в нем взбираться на лошадь.

А ведь она права. Тут дело не только в тупом упрямстве. В наряде княжны невозможно ни закинуть ногу через лошадиный круп, ни удобно усесться верхом. Хотя… в принципе, довести эту роскошную одежду до ума не так уж и сложно.

– Аделаида, – осторожно проговорил Бурцев, – нужно сделать несколько разрезов. Вот здесь, здесь и…

– Каких разрезов?

– На платье. Чтобы было удобнее. Возможно, ехать нам придется долго, поэтому…

– Ты в своем уме, Вацлав? – голос княжны прозвучал неожиданно спокойно. Словно она еще не верила, что собеседник предлагает ЭТО всерьез. – Думаешь, я соглашусь носить рванье? Ни-ког-да! Мы идем пешком, и никаких возражений я слушать не желаю!

Аделаида резко отвернулась, давая понять, что все, что разговор закончен. Длинный шлейф шелестнул по прошлогодней листве и грязному снегу. Какой-то недопревший листик прилип к влажной ткани.

Вот на него-то Бурцев и наступил, припечатывая шлейф к земле. Стоп!

– Ладно, княжна, я помогу тебе с костюмом.

– Что? Что-о-о?!

Глава 15

Бурцев подхватил длинный подол верхнего платья и… Кинжал оказался в руке весьма кстати. Сначала на землю упал отсеченный шлейф. Потом с величайшей осторожностью – чтобы не поранить брыкающуюся (Ай, да ножки! Ай, да прелесть!) девчонку – он распорол негодные для верховой езды юбки. Затем пришел черед широких рукавов верхней одежды. Дольше всего пришлось повозиться со шнуровкой узких рукавчиков. Сложное переплетение ремешков он аккуратно надрезал у кистей. Ничего не должно стеснять руки, когда правишь лошадью при помощи самодельного повода.

– Безмозглый варвар! Мой плащ! Мое лучшее сюрко! Моя котта!^[3]

Визг стоял оглушительный. Потом оскорбленная до глубины души княжна захлебнулась в бессильных слезах. Полячка вела себя так, будто ее полностью оголили! Ну, так он может на нее и не смотреть. Больно надо…

Василий отвел глаза. Смотреть, действительно, было больно. Снова перед ним стоит не княжна, а разнесчастная девочка-подросток. Хоть по головке гладь. Правда, это чревато. Запросто может тяпнуть зубами за палец. И все же…

Жалкая, пунцовая, сопливая девица опять пробуждала в нем непрошенное чувство вины. Василий вздохнул. Однако время, время! Сетка частых солнечных лучей оплетала покрытые почками ветви. Новый день все настырнее предъявлял свои права на лес. Утренний свет уже достаточно ярок, чтобы всадники в масках могли продолжить поиски беглецов. И ждать, пока княжна выплачется, – непозволительная роскошь.

– Ты это, Аделаида… – угрюмо пробормотал Бурцев. – Кончай реветь. Ехать нам с тобой надо.

Княжна подняла на него заплаканные глаза.

– Когда все кончится, я первым делом прикажу тебя казнить, Вацлав, – негромко, но решительно произнесла она.

Бурцев пожал плечами: вчера его уже собирались вздернуть, так что не привыкать.

– Договорились! Теперь можем отправляться? Или будем ждать, пока на твои крики сбежится вся татарская орда?

Она молча подошла к пегой кобылке. Бурцев шагнул было следом – подсадить. Но зеленые глаза княжны окатила его таким презрением и ненавистью… В общем, пока лучше будет держать дистанцию.

Аделаида вскочила на круп лошади не то чтобы лихо, но не без определенной сноровки. Можно сказать, с некоторой грацией. Амазонка, да и только. Только вот наряд подкачал. Распоротое в нескольких местах платье теперь, конечно, годилось для конных прогулок, но растеряло былой шик. То ли модельер из Бурцева никудышный, то ли модель слишком сильно дергалась.

– Вацлав! – княжна царственно повернула к нему свою милую головку.

Серебряный обруч слетел с нее во время отчаянной борьбы за платье, и ветерок теперь играл в рассыпавшихся волосах. Красиво… Даже эротично. Но тон Аделаиды Бурцеву не понравился – так принято разговаривать со слугами.

– Я не могу путешествовать только в этом, – скривившись, она скользнула взглядом по своему искромсанному дорожному костюму. – Мне нужно будет переодеться, когда мы выберемся к людям. Так что принеси, пожалуйста, еще какое-нибудь платье почище, а лучше два.

Это «пожалуйста» настороживало. Знатная дамочка вроде Аделаиды удавится, но не скажет «волшебного слова» простолюдину. Однако княжна права. Походная сумка со сменой одежды ей не помешает.

Конечно, по хорошему следовало бы отправить за барахлом саму чванливую девчонку. Но водрузить княжну на лошадь стоило стольких усилий и криков, что Василий предпочел сделать то, о чем его просили. «Пожалуйста», все-таки…

Хоть время и поджимало, к повозке Бурцев шел не спеша. Пусть полячка не думает, что обзавелась мальчиком на побегушках. Флюиды ее ненависти он чувствовал спиной. Да, княжна вне себя от злости. Будь у нее оружие, без промедления ударила бы сзади. К счастью, Бурцев со вчерашнего дня предусмотрительно держал и арбалет, и стрелы, и кинжал Аделаиды при себе. Лишь бы лошадью топтать не стала. Он бросил взгляд через плечо. Нет. В Багдаде все спокойно. Сидит полячка на попоне из медвежьих шкур, как каменная, не шелохнется.

За изрезанным пологом в первых солнечных лучах повозки мельтешились пылинки. Да, здорово они с княжной подзадержались. И, видимо, еще придется. Бурцев растерянно перебирал вороха одежд. Он и в своем-то времени мало что понимал в нарядах противоположного пола, а тут и вовсе голова шла кругом. Сюрко какие-то, котты, – так, кажется, княжна называла свои одеяния. Еще вот плащи дурацкие из одного огромного отреза ткани. Ладно, не до жиру… Он подхватил первое, что попалось под руки. И тут же выронил, услышав стук копыт.

Бурцев кубарем вывалился из повозки. Неужели достали-таки «маски»?! Ага, как же! Ничего подобного. Это, пригнувшись к шее лошади и ожесточенно колотя пятками в бока несчастного животного, уносилась прочь княжна. В безлистном еще лесу Бурцев разглядел стремительную тень… нет, две тени! Полячка ловко сигала через кусты, объезжала деревья, пригибалась под низкими ветками и при этом не выпускала длинный самодельный повод второй лошади – той самой гнедой, что Бурцев приготовил для себя. Незамысловатая хитрость девицы – отправить надоевшего спутника подальше, а самой рвануть с места в карьер удалась на все сто.

Бурцев выругался. Кажется, довел он барышню этим платьем. Да и утреннее солнышко, видать, развеяло ночные страхи Аделаиды – вот и сорвалась, дуреха. Неизвестно, какой-такой опекун обучал стервозу верховой езде, но дело свое он знал. На лошади Аделаида держалась гораздо лучше рыжего Яцека.

Бурцев кинулся вдогонку. Бросил по пути арбалет, рассыпал в кустах стрелы из колчана. Исцарапался весь, взмок, как мышь, но бежал, надеясь, что обидчивую княжну схлестнет-таки с лошади какая-нибудь коварная ветка или еловая лапа. Да куда там! Стук копыт стих, а сбитой полячки нигде не видать.

Он выскочил на колею. Все ясно! Аделаида прорвалась через густые заросли можжевельника и вылетела прямиком на лесную беженскую дорогу. Гнаться за ней дальше на своих двоих больше не имело смысла.

Сплюнув, Бурцев повернул обратно. Гнаться? Еще чего! Может, и к лучшему, что они расстались. Слаженного тандема из омоновца и княжны все равно не получалось.

Но неожиданное избавление от капризной попутчицы не радовало. Наоборот – заставляло нервничать. И от этого Бурцев злился. На самого себя. Да кто она, в конце концов, ему такая! Подумаешь, смазливая девчонка благородных кровей! Подумаешь, дочка князя. Но он-то не княжеский вассал и в телохранители к Аделаиде тоже не нанимался. Ну, нравится она ему. Да, временами. Когда спала зубами к стенке. А сейчас все, разонравилась. Прошла любовь, увяли помидоры. С какой радости он должен ей помогать, когда ему самому требуется помощь. В чужом времени, в чужой стране. Все! Забыть! Плюнуть! И растереть!