Глава 12

– Вот и ответ на твой вопрос, Агделайда. – Монах смотрел прямо, жестко, неумолимо. – Служитель божий венчал вас под страхом смерти не в храме святом, как положено, а средь глухих куявских лесов. Это грех, ибо ваша разбойная свадьба не угодна Господу. В том грехе часть вины лежит на брате моем, коего вы силой принудили творить обряд, но ваша вина неизмеримо больше. А более всего виновата ты. Потому и покарал тебя Господь, не дав детей и радости материнства.

– Каюсь, святой отец. Но что же нам теперь делать? Венчаться с Вацлавом снова? Я знаю —он не откажет. Ради меня он согласится венчаться хоть в православном, хоть в католическом храме. Ну, я так думаю…

– Дважды под один венец не ходят, – насупил брови странник. Голос его звучал все так же сурово. – А ты уже слишком погрязла в грехе и блуде. Ты испрашивала у меня совета, Агделайда Краковская, дочь Лешко Белого? Так вот тебе мой совет: замаливай, пока не поздно, свои и мужнины грехи в монастырской обители. Коли хочешь, я сам проведу тебя к сестрам, которые…

Она отстранилась. Сказала твердо:

– Нет! В монастырь мне еще рано. Я ведь говорила, что судьба Болеслава и Кунигунды – не по мне. Господь милостив, и я верю – он простит меня за недостойное венчание, ибо венчались мы с Вацлавом хоть и не по всем правилам матери церкви нашей, но по великой любви. Если же не дано мне иметь ребенка, то и Вацлава я терять не согласна. Время, которое нам отмерено для жизни вдвоем, я возьму сполна – до последнего дня. А уж потом… Может быть, потом и придет черед монашеской обители, а покуда рядом муж мой любимый… Спасибо за совет, отец Бенедикт, но коли нет для меня иного пути…

Она выразительно глянула на дверь.

Монах кивнул. Монах подобрел лицом, хотя глаза его по-прежнему обдавали стальным холодком.

– Что ж, есть еще один способ, дочь моя. Верный способ. Если ты сильна духом и крепка верой, то во искупление грехов своих не медля отправляйся в Святую Землю поклониться Гробу Господню. Я знавал немало женщин, чье иссохшее чрево оживало после паломничества к Иерусалимским святыням. Думаю, Господь, видя твое усердие и раскаяние, смилостивится и над тобой тоже. И в великой милости своей простит грех великий. И тебе простит, и Вацлаву твоему.

Агделайда Краковская посветлела. Вновь пала на колени, прильнула устами к крепкой руке странника:

– Благодарю, святой отец! Надежда, что мне подарена…

Рука богомольца вырвалась. Указательный палец поднялся назидательно.

– Уйми веселье и не радуйся прежде времени. Дорога твоя будет нелегкой и долгой. Ибо ты должна смирить гордыню и отправиться в путь, как подобает кающейся грешнице – без свиты, без мужниной или чьей-либо еще защиты, пешком и в убогом рубище.

Полячка улыбнулась в ответ:

– Для меня это лучше, чем провести остаток дней в монастыре. Сколь ни трудна дорога, рано или поздно она завершится. А уж когда я вернусь к Вацлаву, все у нас будет иначе. Совсем иначе. Вот только…

Она задумалась.

– Что тревожит тебя, дочь моя? – спросил латинянин.

– Вацлав ни за что на свете не согласится отпустить меня одну.

– Даже ради спасения твоей и своей души? Даже ради обретения сына или дочери?

– Видите ли, святой отец, мы уже расставались не единожды. И теперь мой супруг боится потерять меня снова. Я хорошо знаю Вацлава – он, скорее, посадит меня под замок, либо сам отправится следом – тайно ли, явно ли. А ведь это не будет угодно Господу?

Отец Бенедикт чуть скривил губы в подобии улыбки:

– Не будет. Но тебе совсем необязательно говорить обо всем мужу. Коли любит – он поймет и примет тебя после возвращения из Святой Земли. А нет – так нужен ли тебе такой супруг? Решайся.

Аделаида, помолчав несколько секунд, кивнула:

– Я решилась, святой отец.

– А я благословляю! Аминь!

Странствующий монах осенил склоненную голову княжны крестным знамением …

– Ох, и не нравится мне этот латинянин. – Сотник Дмитрий еще раз зыркнул на затянутое пузырем окно.

– Что ж так? – Бурцев и сам не отводил глаз от дома. Неспокойно отчего-то было на душе.

– Да уж больно сыто выглядит для калики перехожего.

– Ну, мало ли… паломников из Святой Земли многие привечают. И накормят, и напоят. Не одни ж Болеслав с Кунигундой такие сердобольные.

Дмитрий гнул свое:

– Вон и Бурангулка верно подметил: пехом монах прибыл, а обувка-то не сбита даже, не стерта. Как же он дошел до Пскова, не стоптав подошвы, а? Не по воздуху же перенесся!

Татарский юзбаши Бурангул стоял тут же – цокал языком, качал головой, твердил без умолку:

– Плохой гость, плохой…

– Да уж, конечно, – из последних сил бодрился Бурцев. – Незваный гость – он завсегда хуже татарина.

Никто не улыбнулся.

– Плохой гость… – повторил степняк.

– Моя тоже так думайся, – вставил свое слово китайский мудрец Сыма Цзян. – Не похожая эта путника на божья человечка. Беда можется статься.

– Ну, хватит вам, накаркаете еще!

Блин, сговорились, они, что ли… Вот ведь тоже друзья-соратнички! Вместо того, чтоб успокоить – нервы треплют. Хорошо хоть Освальд со Збыславом и дядькой Адамом не принимают участия в импровизированном слете кассандр. Пока новгородец, татарин и китаец в три голоса грузили воеводу мрачными пророчествами, польский рыцарь, здоровяк-литвин и пожилой прусский лучник оживленно обсуждали новости, принесенные пилигримом из Польши.

– А ты, все-таки, подумай, Василь, – не унимался Дмитрий.

Бурцев поморщился. Да думает он, думает… Не каждый день ведь встречается накачанный, как культурист, паломник. Но крест, даденный Болеславом, снимал с монаха все подозрения. Ну, или почти все. Аделаида подделку раскусила бы в два счета. Да и он сам тоже. Нательный крестик жены Бурцев изучил до мельчайших подробностей. Заметил бы, если б что не так.

Княжна вышла на порог первой. Не вышла – выскочила, козочкой сбежала. Радостная, веселая. От былой кручины не осталось и следа. И все тревожные мысли Бурцева вмиг улетучились. Улыбается Аделаидка – да и ладно! За то странному пилигриму многое простить можно. Эх, выведать бы еще, чем пронял так паломник нашу несмеяну.

Отец Бенедикт со своей котомкой появился следом. Неторопливый, но тоже довольный. Будто кот, слизнувший чужую сметану.

Бурцев попросил Дмитрия:

– Кликни какого-нибудь отрока из молодшей дружины – да посмышленей. Пусть пристроит гостя на отдых.

Добавил, подумав:

– Ну, и присмотрит пусть за святым отцом. Так, на всякий случай.

Новгородец понял. Правильно понял. Кивнул:

– Двух лучших отроков при латинянине поставлю. Глаз с него ребятки мои не спустят.

… А ночью было круто и страстно.

– Милый! Милый! Любый мой!

Только что народившийся молодой месяц тщился заглянуть за мутный бычий пузырь окна, а Аделаида, охладевшая в последнее время ко всем радостям жизни, словно пыталась наверстать упущенное.

– Милый! Милый!… А-а-ах!

– Ну, ты даешь, подруга! – Бурцев, обессиленный и счастливый, едва дополз со смятого ложа до братины с медовухой. – Откуда такая ненасытность-то? Прямо как последний день вместе живем.

В густом полумраке опочивальне воевода не видел, как посерьезнело и погрустнело лицо жены.

Глава 13

– Василь! Вставай! – кто-то яростно тряс его за плечо.

Утренние лучи только-только пробивали муть окна, после бурной ночи не хотелось шевелиться. Постель казалась просторной и уютной. Покидать ее? Неужто придется? Неужто заставят?

– Василь!

Он с трудом разлепил глаза. Проморгался…

Да какого тут происходит?! Совсем сдурели! Бесцеремонно вторгаются прямо в опочивальню княжеского полутысячника! Будят в такую рань без сигнала тревоги! Кто посмел?! Кого тут спустить с крыльца пинком под зад?! Вот ведь мля-размля! Пороть дружинников надо за незнание хороших манер!

– Дмитрий, ты, что ль?

Этот без причины тревожить не стал бы…

– Я. Поднимайся, Василь! Скорей!

– Да тише ты!

Бурцев проснулся окончательно. Правая рука рванула меч из-под ложа, левая торопливо шарила в полутьме по скомканной постели. Новгородец-сотник сопел как паровоз и говорил, не таясь. Не дай Бог, Аделаидку разбудит, напугает.

– Что стряслось, Дмитрий? Поход? Набег? Город штурмуют?

А родного, теплого, разомлевшего от сна тела в ночной сорочке рука никак не нащупывала. Там, где должна бы лежать Аделаида, валялись лишь смятые медвежьи шкуры.

И вот тут-то Бурцева словно из ушата ледяной водой окатили. Вскочил как есть – в исподнем. С мечом в руке. Готовый рубить и кромсать. Куда?! Где?!

– Не поход, не набег, Василь, и не штурм, – хрипел над ухом встревоженный голос новгородского сотника. – Монах! Латинянин!

– Какой монах?! Какой латинянин?!

Бурцев не понимал. Ничего н не понимал. «Куда?! Где?!» – билось в голове. Она ведь засыпала под утро на его плече. И должна спать сейчас вот здесь, на этом самом месте!

– Ну, тот самый, – бормотал Дмитрий. – Пилигрим. Бенедикт который. Сбежал. Ушел по Смоленской дороге с час назад, едва Смердьи ворота открылись.

К едрене матере пилигрима! Аделаида где?!

– Где она?! Жена моя где?!

Брошенный меч звонко грянул об пол. Бурцев двумя руками схватил сотника за грудки, будто тот и никто другой был повинен в исчезновении полячки.

– Пусти Василь. С ним супружница твоя ушла – с монахом этим.

– Как так ушла?!

– А вот так! Вдвоем вышли из города. На рассвете. С первым же купеческим обозом. Агделайда сказала страже, будто хочет проводить пилигрима и получить последние напутствия от святого отца. И…

– И?

– Не вернулась княжна.

– Погоди, а как же сторожа, которых ты к монаху приставил?

– Обоих отроков нашли в гостиной избе, куда определили Бенедикта. Мертвыми нашли, хоть и при оружии. У одного кадык сломан. У другого шея свернута. Напал, видать, нежданно латинянин этот и голыми руками с обоими управился. А уж потом с супружницей твоей встречаться пошел.

Бурцев тяжело опустился на постель. Вот тебе и падре, вот тебе и святой отец! Да, всякое у них с Аделаидой бывало, но чтоб княжну умыкнули прямо с супружеского ложа – такого еще не случалось. Хотя какое там умыкнули – сама ведь пошла. Как за Фридрихом фон Бербергом, что два года назад вскружил голову неразумной девчонке. Правда, сейчас было что-то другое. Сердцем чуял Бурцев – совсем иное сейчас было.

За окном на дружинном подворье уже царил переполох. Бряцало железо, ржали кони, суетились, кричали люди.

– Погоня? – коротко спросил Бурцев.

– Снаряжается, – так же кратко отрапортовал Дмитрий. – Общую тревогу я поднимать не стал. Тебя вначале разбудить решил, да ребят наших, да сотню Алексича.

– Я сам поведу! – Бурцев вскочил с ложа, подобрался. Не время сейчас раскисать.

Оделся быстро – по старой армейско-омоновской привычке. Штаны, сорочка, сапоги. Толстый стеганый поддоспешник. Кольчуга – не утопленная в Волхове неуязвимая фон Бербергова бронь, конечно, но тоже добрый доспех. Створчатые, будто гигантские моллюски, блестящие наручи. Куполообразный шлем с забралом-личиной – вроде княжеского, только без позолоты. Простые ножны на поясе. В ножнах – подобранный с пола меч. Распоряжения Бурцев давал на ходу – сбегая с крыльца.

– Коня мне. Нет, двух. И чтоб у каждого по загонному коню было.

– Стоит ли? – засомневался Дмитрий. – Агделайда с монахом пешком ушли. А купеческий обоз мы и так нагоним.

– А если Бенедикта сообщники дожидались с лошадьми?

Новгородец умолк. Бурцев продолжал:

– Со мной едут только наши.

«Только наши» – значит, старая гвардия – проверенные в Польше, Пруссии, на Чудском озере и под Дерптом ветераны. Надежный костяк всей его полутысячной дружины. Дмитрий молча кивнул.

– Всем быть при оружии. И знаешь, что еще… Скажи Сыма Цзяну, пусть прихватит самострелы-громометы, что выдал князь. И гранату тоже – ну, ту малую булаву, начиненную громом и молниями.

– Даже так?! – удивился Дмитрий. – Хочешь взять оружие «небесного воинства»?

– Да, хочу, – отрезал Бурцев.

Уж очень не нравился ему странный монах, профессионально расправившийся с двумя вооруженными отроками и одной-единственной беседой склонивший дочь Лешко Белого к тайному побегу. С такими «божьими людьми» ухо надо держать востро.

– Гаврила, стой! – Алексича, при доспехе и с булавой, он перехватил у конюшни. – Ты остаешься с гарнизоном. И сотня твоя тоже.

– Да как же, воевода?!

– А так! Пока меня не будет в Пскове – принимай команду над дружиной. Посадника поднимите. И всем быть начеку. Миша, дружок твой, путь помогает —, пешцев на стены выводит.

– Так ведь в дозоре Миша-то, – напомнил Гаврила. – У балвохвальской башни дежурит.

– Значит, без Миши управляйся. Все. По коням!

Глава 14

Небольшой вооруженный отряд с запасными лошадьми в поводу промчался под аркой Смердьих ворот, вылетел на накатанную обозами Смоленскую дорогу и скрылся в лесах по-над рекой Великой.

Новгородец Дмитрий вез воеводский вымпел. Треугольник алой материи бился на ветру. Рядом – в руках татарского юзбаши Бурангула – развевался сигнальный бунчук. Тесной группкой вокруг воеводы-полутысячника и знаменосцев скакали Освальд, Збыслав, дядька Адам и Сыма Цзян. Седельную сумку Бурцева оттягивали «шмайсер» и осколочная граната-колотушка «М-24». Китайский мудрец – единственный толковый автоматчик из всей дружины – тоже вез у седла «МП-40».

Чуть поотстав, следовало сопровождение: четыре десятка русичей и степняков-кочевников – немногие уцелевшие в битвах участники Силезского похода Кхайду-хана. Всего в погоню отправилась неполная полусотня.

Обоз настигли быстро. Расспросили. Узнали у перепуганных купцов: да, видели, да выходили из Смердьих ворот еще двое – странствующий монах-латинянин и красивая, но печальная женщина в рубище. Но оба отстали от обоза – свернули с дороги в лесную глухомань, едва скрылись из виду башни псковского Крома. А куда направились – неизвестно.

Для полноценной облавы людей не хватало. Но и вывести из Пскова всю дружину, оставив город без охраны, Бурцев не имел права. А ну как дерзкая выходка отца Бенедикта – всего лишь военная хитрость? Что если поблизости затаились ливонцы и ждут – не дождутся, когда, встревоженный похищением воеводовой жены, гарнизон покинет крепость? Да и возвращаться назад в Кром – значит терять драгоценное время.

Без толку кружили битый час, пока не отыскали, наконец, следы беглецов. Свежие отпечатки подкованных конских копыт… Лошадей – с полдюжины. Все-таки не один был Бенедикт! Ждали все-таки монаха в условленном месте верные люди и быстрые кони.

Двинули по следу. Вышли к единственной тропке в этих лесах. А узкая стежка вела к…

Стоп! Арийская башня! Уж не в ней ли кроется разгадка таинственного похищения? Только вот на кой сдалась Бенедикту эта башня? Зачем католическому монаху с чужой женой бежать к языческой святыне древних ариев? Ладно, по крайней мере, в бессмысленных блужданиях появилась хоть какая-то цель.

– К балвохвальской башне! – приказал Бурцев.

И опустил забрало-личину. Что-то подсказывало: будет жарко.

Коней пустили в галоп. Если дело, действительно, в ней, в этой треклятой башне, то – спасибо Александру Ярославичу – охрана там поставлена не зря. Добрая охрана, надежная… Сторожа-дружинники уже должны были скрутить святого отца и задержать спутницу Бенедикта. Опытные воины Миши Новгородца – лучшего друга Гаврилы Алексича всегда стражу несут справно. Это вам не пара беспечных юнцов-отроков. Да и сам Миша – парень не промах. Смышлен и силен наш Миша. И все-же…

– Дмитрий, – Бурцев повернулся к знаменосцу. – Возьми двух человек и скачи вперед. Сгоняешь к балвохвальской башне в дозор. Разведаешь, что, да как. И поосторожней в дороге. От латинянина этого чего угодно ожидать можно.

Дозорные вернулись через полчаса. Ошарашенные, взволнованные. «Беда!» – сразу понял Бурцев.

– Что там, Дмитрий?

– Миша убит. Ребята его – тоже.

– Что?!

Новгородец протянул руку:

– Вот, взгляни…

Ох, ни фига ж себе! Маленькая стрелянная гильза лежала на огромной ладони русича. Девять миллиметров – калибр «ПМ». Или «МП»… «МП-40» – «шмайсеровский» калибр!