Глава 4

Всего в колонне было восемь машин. Компактный, приземистый, оборудованный хорошей оптикой, быстрый и маневренный бронемобиль разведки, издали казавшийся небольшим подвижным холмиком. Схожий с разведчиком юркий командирский броневичок. Два легких бронетранспортера, набитых хэдами. Неповоротливая частично бронированная фура-вездеход, везущая основной груз группы. Три трес-транспорта – длинные и вместительные, напоминавшие огромные сдвоенные автобусы, этакие коробы на колесах с забранными решетками окнами и отделенными от просторных салонов маленькими водительскими кабинками.

Борис и еще пара новобранцев – Щерба и Крыс – сидели на броне замыкающего бэтээра, которым командовал безухий сержант. Остальных хуторян раскидали по другим броневикам.

Машина была широкая и сплюснутая, с невысокими, усеянными скобами и вырезами для стволов бортами, надстроенными над крышей и люками. Свежий ветер продувал открытый верхний ярус, и Борис был этому только рад. Он любил, когда вот так – ветер в лицо.

– За броню держитесь крепче, салаги! – с глумливой улыбкой проорал им хэдхантер. – А то потеряетесь по дороге!

Охотник засмеялся. Однако никто его веселья не поддержал.

– Слушайтесь дядю Гвоздя и не пропадете!

Гвоздь этот Борису не понравился сразу. Впрочем, хэд-старичок сильно не нарывался, и Борис старался не обращать внимания на неприятного сослуживца.

Проблем с дедовщиной в хэдхантерской группе быть не могло в принципе. Во-первых, в рейде ценится не стаж службы, а результаты, определяемые трес-баллами, набранными как каждым охотником в отдельности, так и группой в целом, а во-вторых…

Перед отъездом из Хутора, Борис успел выяснить, что из таких же, как он, новичков состоит значительная часть отряда. Хэдхантеры поступили хитро. Вместо того, чтобы полностью укомплектовать группу перед рейдом, они вербовали подходящих людей по пути. Причем, большей частью, в дальних Хуторах. Расчет прост: чем отдаленнее Хутор, тем меньшую зарплату можно предлагать потенциальному кандидату и с тем большим рвением он будет ее отрабатывать. В приграничье народ непривередливый. Там многого не запросят.

Хуторской центр, обнесенный внутренней линией укреплений, остался позади. Закончились небольшие, разбитые на квадратные делянки и оттого похожие на сюрреалистическую шахматную доску поля кукурузы, подсолнечника, пшеницы и картофеля, огородики, садики, лужки. Кое-где виднелась старая ржавая техника – жалкие остатки былого парка сельхозмашин.

Под присмотром охранников в полях копошились немногочисленные тресы. По соседству работали вольнонаемные хуторяне, не утратившие еще статуса свободного гражданина. Увы, машин и людей на полях было слишком мало.

Да, пока Хутор держался. Но так цепляется за жизнь смертельно больной человек, у которого еще много мучительных дней впереди, но дни которого все таки уже сочтены.

За возделанными полями лежали необъятные, давно заброшенные и заросшие сорняком Хуторские земли. Обрабатывать и защищать их не было уже ни сил, ни средств, ни возможности. Тягостное, гнетущее зрелище… Именно здесь теперь проходила внешняя линия обороны, которую совсем недавно патрулировал Борис.

Ржавая колючка на подгнивших столбах. Покосившиеся бетонные блоки. Ненадежные минные заграждения. Выработавшие свой ресурс камеры и детекторы движения, половина из которых не работала вовсе, а половина – барахлила и глючила через раз…

А ведь все это необходимо поддерживать хоть в каком-то порядке. Дикие словно чувствовали слабость приграничного селения и стервятниками кружили за внешним ограждением. Иногда целыми бандами набегали на поля. Порой, случалось, нападали на охрану, пытаясь отбить оружие. Диких приходилось отгонять, растрачивая дорогие боеприпасы. Расходы не окупались: захватить живым хотя бы одного дармового треса не удавалось пока ни разу.

Единственным способом повысить эффективность обороны было сужение оборонительной линии. Хуторские границы сжимались все сильнее. По ту сторону ограждения оставалось все больше и больше земли. Петля внешних укреплений затягивалась, как тугой аркан.

Рано или поздно внешняя заградительная линия подступит к Хуторскому центру вплотную и тогда… О том, что будет с Хутором тогда, думать не хотелось.

Борис прислушался к своим ощущениям: жаль ли ему уезжать отсюда? Ну хотя бы немного жаль? Малая родина как-никак, мать ее?

Нет! Никакой щемящей тоски. Ни малейшего сожаления.

А, может, ему должно быть стыдно удирать, подобно крысе с тонущего судна, оставляя односельчан, обреченных на агонию в несколько тяжелых лет?

Ничего подобного! Стыдиться было нечего. В конце концов, его присутствие в Хуторе ничего не решало. Как и его отсутствие.

И сейчас была только радость. Только надежда. Только счастье: выр-вал-ся!

Хотелось одного: поскорее убраться отсюда и всё забыть. Хотелось с головой окунуться в новую жизнь, которая сулила такое, о чем даже не мечталось в жизни прошлой.

У обочины перед открытыми воротами внешних заграждений их уже ждал вооруженный патруль. Хуторские пограничники. Два человека, собака. Пес заливался лаем. Люди молча, исподлобья, смотрели вслед удаляющейся хэдхантерской колонне. Такими взглядами, наверное, провожает уходящее войско группа прикрытия, которой отступить уже не суждено. Так смотрят смертники, чья смерть неизбежна, но непозволительно долго растянута во времени.

Люди у обочины оставались, и не были этому рады.

Борис отвел глаза. Он уезжал.

Ну всё, наконец-то! Проехали внешние ограждения. Закрылись завесой пыли от хмурых взглядов хуторских погранцов.

Борис вздохнул с облегчением. Вряд ли ему когда-нибудь захочется сюда вернуться.

Сразу за Хутором разведывательный броневичок оторвался от колонны и скрылся из виду. Остальные машины продолжали движение в прежнем темпе, ориентируясь на скоростные возможности грузовой фуры и тресовозок.

Бронетранспортер немилосердно трясло по старой раздолбанной трассе. Под колесами зеленела пробившаяся сквозь потрескавшийся асфальт трава.

Хуторской границы больше не было видно. Теперь путь лежал к другой границе. К условной, никем и ничем не обозначенной границе цивильных поселений, за которыми лежали дикие земли. Необъятные охотничьи угодья для хэдхантерских групп. Нужно только проехать буферную зону мертвых Хуторов и заброшенных сельхозугодий. Зону запустения, тревоги, опасности и безнадеги. Зону, внушающую мрачные мысли и неприятные воспоминания о не столь уж далеком прошлом.

Борис смотрел на плодородные поля, ставшие теперь пустынной целиной и на разрушенные фермы, некогда являвшиеся частью Хуторов. Он вспоминал, как все начиналось… Как кончалось то, что было прежде.

Финансовые кризисы накатывали волна за волной. И, в конце концов, именно они поставили цивилизацию на грань уничтожения.

По прихотливой иронии судьбы и эволюции привычную жизнь и общественное устройство разрушили вовсе не атомная война, не нашествие инопланетян, не взбунтовавшиеся компьютеры, не дрянная экология, не эпидемии, не астероиды, не вспышки на солнце, не глобальное потепление и не какие-нибудь катаклизмы, страшившие фантастов и футурологов-пессимистов.

Цивилизацию чуть не сгубила обычная человеческая жадность. Тем, кто уже имел многое, хотелось большего, хотелось всего и сразу. И, желательно, из ничего. И вот, пожалуйста…

Произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Цивилизация, породившая миллиарды ненасытных потребителей и потребительских кукловодов самых разных мастей, запуталась в собственных хитроумных финансовых путах и едва не утонула в стремительно обесценивающейся денежной массе, акциях, облигациях, векселях и прочих бумажках, вдруг, в одночасье ставших никому не нужными. Старый мир рухнул. И тряхнуло так, что мало не показалось никому. Но ведь кого-то всегда трясет сильнее других.

У Этой Страны попросту вытряхнуло почву из-под ног. Хреновастенько стало уже в первый кризис. А когда после недолгого затишья и пробудившейся, было, надежды страну начало накрывать снова и снова, и снова, и опять, – тогда дела пошли совсем скверно.

Жирок, накопленный за годы нефтяного благополучия, расходовался быстрее, чем приходило истинное понимание случившегося. Поначалу бюджетные средства щедро раздавались банкирам, крупным промышленникам и прочим деятелям, которые, возможно, не умели работать сами, но зато предоставляли работу тысячам людей, а значит, имели право на шантаж правительства, всерьез опасающегося недовольства населения и уличных беспорядков.

В непростые кризисные времена, когда впору потуже затягивать пояса и считать каждую копейку, вдруг ливанул неожиданный, однако весьма избирательный денежный дождь, увы, не приносивший облегчения.

Пели свои жалостливо-заунывные песни олигархи, жаждавшие попасть под живительные потоки. Словно жухлые осенние листья летели золотые парашютисты из старой гвардии высшего топ-менеджемнта. Множились и разбухали бонусы у новых управленцев загибающихся компаний. Росли запросы и доходы чиновников, заведовавших растекающимися во все стороны финансовыми ручейками.

Судорожно изыскивались и быстренько находились средства на спасение… Что именно тогда спасали? Борис усмехнулся собственным мыслям. Спасали фондовый рынок, к которому большая часть населения не имела никакого отношения. Спасали банковскую систему, в которой миллиардные суммы растворялись как в бездонной черной дыре. Спасали нерентабельную и неконкурентоспособную, загубленную нефтяным изобилием промышленность. Спасали неэффективные градообразующие предприятия-полутрупы. Спасали амбициозные проекты и очередные стройки века. Спасали монополистов, корешей-олигархов, забугорных друзей и союзников. И, разумеется, все это делалось во имя спасения Этой Страны.

Желающих получить госпомощь – таких желающих, без которых страна, якобы, ну никак не выживет, становилось все больше. И ведь помогали, не особо интересуясь мнением стремительно нищающих простых налогоплательщиков, чьи деньги, собственно, и тратились с рекордной скоростью. Помогали, помогали, помогали…

Не всем, конечно, но многим. Транши один за другим уходили в никуда, не принося результатов. Денежный дождь продлевал агонию, но не возрождал жизни.

Нет, конечно, пока были деньги, хоть чем-то реально обеспеченные, кое-что перепадало и народу. А народу в Этой Стране было много. Но народ на свою беду, был далеко от власти и столицы. Народ не был организован и настойчив, как приближенные просители. Поэтому народу доставалось так, на прокорм, ровно столько, сколько требовалось, чтобы не доводить дело до стихийных бунтов. На таких расходах экономить умели всегда.

Наверное, предполагалось, что денег должно хватить. Вышло иначе. Спасительная финансовая подушка сдулась. Деньги превращались в бумажный мусор, которым уже не было смысла накачивать экономику. Куда-то испарились запасы, прежде казавшиеся неисчерпаемыми. Начинался бардак. А в бардаке все заканчивается еще быстрее. Умирали наука, образование, производство, сельское хозяйство, транспорт, торговля. Всё умирало. Целыми отраслями. Те, кого не поддержали, сдохли первыми. Те, кого поддержали, немного потрепыхались и чуть позже сдохли тоже.

Несмотря на многомилиардные вливания, экономика встала. Вмертвую. Обвалились биржи. Бюджет опустел. Налоговые поступления прекратились. Социалка не финансировалась. Безработица росла. Спасительную нефть в прежних количествах и по прежним ценам никто покупать не хотел. Денег – настоящих, имевших хоть какое-то обеспечение – не было даже на самые неотложные нужды.

Своих служилых людей и свою бюрократию – главную опору в смутные времена – государство не давало в обиду до последнего. Но, в конце концов, средств, не стало хватать и на содержание раздутого аппарата. Были урезаны льготы, премии и зарплаты. Потом начались массовые сокращения чиновников, оказавшихся особой социальной прослойкой – самой, пожалуй, неприспособленной к полунищенскому существованию без намека на стабильность и без надежды на будущее.

Полку безработных резко прибыло.

Сначала без работы сидело полстраны. Потом без работы осталась практически вся страна. Авторитет власти упал ниже плинтуса. В конце-концов, начались волнения, которых так боялись и так старалось избежать обитатели высоких кабинетов. По регионам и столичным улицам покатилась волна погромов и мародерства. Поднял бритую голову криминал. И занялся та-а-акой пожар!

Заткнуть рот голодному народу было уже нечем. Прокормить обозленную армию безработных не представлялось возможным. Силовики, которым тоже вдруг оказалось нечем платить за лояльность, больше не были столь послушными и расторопными, как раньше. Они тоже начинали выходить из повиновения. Быстро залить недовольство деньгами или кровью не получалось.

Да, штормило везде, по всему миру. Лихорадило всех. Но до того, что творилось за рубежом, в Этой Стране никому уже дела не было. В Этой Стране общемировые проблемы отчего-то переживались острее и болезненнее. И Этой Стране как всегда нужен был свой особый путь.

А посему границы (пока еще были четкие границы) закрывались, иностранные каналы (пока таковые еще вещали) глушились, даже непотопляемый Интернет, (пока он еще работал) блокировался всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Америке, Европе, Китаю, арабам, еврям и латиносам предоставлялось право выкарабкиваться из разверзшейся задницы по своему усмотрению, но так, чтобы не мешать Этой Стране.

Мрачное веселье в которой продолжалось по-полной.

Инфляция, стагфляция, гиперинфляция, дефляция – все смешалось, все скрутилось в тугой узел кранты– и хана-фляции. Цены на продовольствие взлетели до немыслимых высот. На черном рынке резко подскочил спрос на оружие. Случилось неслыханное: начало обесцениваться даже золото. Люди стали понимать, что презренным металлом сыт не будешь.

Некоторое время печатный станок еще работал, и деньги по инерции перетекали из кармана в карман, но они больше не приносили ни прибыли, ни радости, не делали новые деньги и не кормили своих владельцев, нисходя до уровня дешевой, хотя и не очень удобной растопки.

Для сохранения (о преумножении уже никто не думал) пресловутого капитала, для обеспечения мало-мальской стабильности в обществе, для спасения от окончательного и бесповоротного краха и – главное – для удержания ускользающей власти хозяевам агонизирующей страны требовалось принципиально новое универсальное средство – мерило всех мер и спасительная панацея одновременно.

Нашли. В Этой Стране нашли и не прогадали. Самой надежной валютой в условиях полного и безнадежного упадка стала рабсила. Тресы. Трудовые ресурсы.

Рабы. Если уж называть вещи своими именами.

Работник-трес оказался мечтой работодателя. Еще бы! Такая экономия на зарплате и соцпакете! Ненормированный рабочий день. Минимальные расходы на кормежку. Максимальная отдача. Полное бесправие. Трудовой кодекс – побоку. Профсоюзы? Какие могут быть у рабов профсоюзы? В общем, идеальный вариант для скорейшего восстановления экономики без обременительных материальных затрат.

Да, конечно, вокруг и так полно было оголодавшего народа, готового работать за гроши. Но проблема заключалась в том, что нужно было как-то изыскивать и эти гроши.

Вкалывать же за идею, просто так, никто не желал: не те времена, не то общество. Да и трудно быть идейным, самоотверженным и просто лояльным гражданином, зная, что устоявшаяся жизнь рухнула из-за алчности тех, кто сидел где-то наверху, беззастенчиво хапал миллионы и ворочал миллиардами.

А вот трес – совсем другое дело! Трес работает бесплатно, работает когда нужно и работает сколько нужно, не предъявляя претензий. Одним словом: то, что доктор прописал. Спасти страну могло простое и старое правило: чтобы кто-то процветал, кому-то надо пахать. И чем тяжелее времена, тем больше пахарей требуется.

Вот только где их взять, столько-то?

Если очень нужно, ответ найдется на любой вопрос.

Время лопнувших финансовых пузырей и посыпавшихся денежных пирамид сменилось новыми временами. Теперь грандиозную пирамиду начали возводить из людей. Пирамиду, в основании которой горбатились тресы. Такая пирамида гребла под себя всех, до кого могла дотянуться.

Первыми стали заключенные. Но переполненные тюрьмы опустели слишком быстро. Арестантов, оптом проданных в рабство, оказалось недостаточно. Взялись за остававшихся на свободе оппозиционеров, потом – за бомжей, нелегалов-эмигрантов, всяческих маргиналов, мелкий криминал.

Не хватило.

Для восстановления рухнувшей экономики требовалось все больше и больше дармовых рабочих рук. Появилась нужда и в высококвалифицированных специалистах, которым тоже можно было бы не платить за труд.

Вспомнили о неплательщиках. Невозвращенные потребительские и автокредиты вышли должникам боком. Были подняты и тщательнейшим образом изучены ипотечные списки. Обанкротившиеся заемщики тысячами попадали в трес-рабство. Однако и этого было мало.

Из глубин бюрократической памяти всплыло подзабытое словечко «тунеядец». Появились законы, позволяющие вылавливать безработных. Общественные работы становились принудительными и неоплачиваемыми, тоже являясь, по большому счету, первым шагом к рабству.

В крупных городах стремительно развивалась торговля живым товаром. Появились первые трес-спекулянты. Вводились налоги на покупку и продажу людей. Новый рынок бурлил и рос как на дрожжах, пробуждая все, с чем соприкасался. Снова пошли поступления в бюджет. Жизнь налаживалась…

Вскоре тресы были объявлены главным стратегическим ресурсом страны. Оно и понятно. На былые доходы от нефти и газа в обновленном мире рассчитывать не приходилось. А узаконенное рабство, как бы оно не называлось и в какие бы одежды не рядилось, поглощает людские ресурсы в огромных количествах.

Народ, правда, довольно быстро смекнул, что к чему. Толпы непристроенные граждане ломанулись из мегаполисов. Беглецов стали отлавливать уже в открытую, пачками. Появились специализированные хэдхантерские компании, поставлявшие живой товар на формирующийся трес-рынок. Профессия охотника за головами становилась уважаемой, престижной и прибыльной.

Неорганизованные попытки сопротивления подавлялись в зародыше. Участники стихийных акций априори объявлялись наипервейшими кандидатами в тресы. А тресы все росли и росли в цене.

Охота за людьми становилась массовой. Общество раскололось на две части: граждан, сумевших влиться в новую систему и неграждан – объявленных вне закона диких, каковых было большинство и каких новое пирамидальное устройство государства могло принять только в свое основание.

Такая политика выхода из кризиса оправдала себя на все сто. Государству больше не нужно было кормить лишние рты – эту заботу брали на себя приобретатели и пользователи тресов. Не нужно было подавлять волнения рабов: тот же тресовладелец следил за своей двуногой собственностью лучше, чем это могли сделать все силовые структуры вместе взятые. А проблему уличных беспорядков, устраиваемых свободными гражданами, охотно решали хэдхантерские команды. Участников акций протеста можно было сразу, тепленькими, продать в тресы и неплохо на этом заработать. Так что протесты вскоре прекратились.

О затратах на пенсионное обеспечение, медицину и прочую социалку можно было забыть. Эти вопросы тоже находились в ведении тресовладельцев. Разумеется, тратиться на содержание престарелых рабов и калек никому не хотелось. От них предпочитали избавляться. Способы были…

Но самое главное: тресы поднимали на своих плечах рухнувшую экономику. В стране появился хлеб, и появились зрелища. Оживилась биржа. Проснулись рынки. Заново расцвел гламур. Безумство потребления вновь нарастало как снежный ком, только в еще больших масштабах, чем прежде.

Головокружительный рывок из упадка к роскоши многим посносил башни напрочь. Когда трес-проституция стала легальной, резко вырос спрос на секс-рабынь. В больших городах появлялись колизеи, оборудованные для гладиаторских боев. Эрос и Танатос рулили по полной. Угар нарастал.

Единственный недостаток нового порядка заключался в том, что для дальнейшего процветания требовалась постоянная подпитка трудовыми ресурсами. Махровое рабство вытягивало Эту Страну из пропасти, покуда были рабы. Но добывать рабов становилось все труднее.