– То есть, вы хотите сказать, что, намеренно садились за карточный стол, чтобы, проигравшись в дым, с особенным усердием трудиться за письменным столом? – поразился внезапной догадке Лотман.

– Тут вам, наверное, виднее, душа моя Юрий Михайлович. Ведь вы же пушкинист, а я, как стало модно выражаться после моей дуэли с негодяем Дантесом, теперь солнце русской поэзии. А взошло бы это ваше солнце без моей тяги к Игре за ломберным столом? Алкоголик не может без стопки, игрок без Игры, поэт без пера и листа бумаги. А что если эти опасные увлечения взять и совместить? Чтоб, как изволил выразиться один мой последователь, «ну-ка, солнце, ярче брызни».

– Это гибельная дорожка для любого поэта, – возразил Лотман.

– А может, служение страстям – самый верный путь поэта к бессмертию? – мрачно произнес Пушкин. – Я предпочёл бы лучше трижды умереть, чем не играть.

Пушкинист Лотман совершенно оторопел от нового знания не нашелся что ответить поэту.

– Да уж, Александр Сергеевич. Я, например, задолжав изрядно кредиторам, написал роман «Игрок» за 26 дней, – грустно покачал головой Достоевский.

Члены клуба заметно повеселели, выпив шампанского, или предвкушение большой Игры ударило им в головы. Только хмурый Германн, стоя у зеленой шторы и повернувшись к остальным членам клуба спиной, кажется, утирал украдкой слезы.

Заморский гость Хемингуэй, внимательно слушавший разговор загадочных русских игроков, лаконично поинтересовался на английском: «А можно ли сегодня мне сделать ставку на бегах?».

– Дай вам волю, господин иностранный писатель, вы бы и на лошади въехали в нашу гостиную, – смерил американца бесстрастным взглядом старшина клуба князь Темный. – Это вы у себя в Парижах на бега захаживаете как в банк за новыми банкнотами. Но ведь до смерти скучен праздник в виде верного выигрыша, который, к тому же, всегда с тобой.

Хэм в ответ осушил залпом стопку водки, словно пытаясь разгадать секрет русской души через дегустацию самого известного напитка чужой ему страны.

Федор Михайлович и домашний учитель Алексей Иванович стали громко ратовать за игру на рулетке, Александр Сергеевич предложил перекинутся в «Фараон», Германн не отходил от шторы, Лотман молчал.

И в этот самый момент Темный резко повернулся к Антону Ивагину, стоявшему у дальнего от всех окна и, глядя ему в глаза, металлическим голосом произнес: «А какую Игру предпочитаете вы, милостивый государь, и по какой такой особой причине играете?

В этот самый миг все члены клуба вдруг обнаружили в гостиной старинного особняка гостя из будущего и каждый из них на свой лад повторил вопрос Темного, протягивая желтые костлявые руки к горлу Антона Ивагина. Только филолог-структуралист, историк русской культуры Юрий Михайлович Лотман продолжал тихо сидеть в сторонке.

– Што-с, азарта и денег тебе не хватает, дитя 21 века? Ах ты, сукин сын! – больнее всего обжигало Ивагина прямым вопросом Солнце русской поэзии.

Ивагин силился ответить, что, мол, вы то чем лучше моего, Александр Сергеевич, да вы такой же азартный игрок, как и я. Ведь это вы написали, «двуногих тварей миллионы, мы все глядим в Наполеоны», и в то же время, всякий раз садились за карточный стол, чтобы убедиться в своей исключительности.

Но язык Антона предательски немел.

Именно на этом месте кошмара Ивагин всегда просыпался, но, тем не менее, отчетливо помнил выражение лиц каждого члена клуба Игроков и каждую их фразу, сказанную в Английском клубе.

Глава четвертая

Утро лимитчика

Наутро – 9 августа 2018 года – из кошмара Аглицкого клуба вернуться в реальность журналисту помог хозяин московской квартиры, где Антон снимал комнатку.

Стук был просящий. В день арендной платы хозяин трёшки – старый алкаш Петрович стучал в двери комнаты квартиросъемщика радостно и настойчиво, как заяц в барабан. Мол, давай-давай, открывай, настало время законного расчета: ты мне 15 тысяч рублей и живи себе дальше.

Расчет происходил первого числа каждого месяца. А вот просящий стук, напоминавший царапание кота по дверному косяку, в неурочное время означал, что Петрович пропил всю «аренду», как тот герой-стахановец и желает нового праздника раньше календарного срока.

Просящий стук в дверь также означал, что супруга Петровича, такая же перманентная ударница по стакану Варвара Сергеевна, не должна узнать о жгучем желании мужа опохмелиться в счет будущей арендной платы журналиста.

Это только кажется, что москвичи, даже потомственные, все сплошь благородные люди без известных слабостей. Хозяин московской квартиры всегда безработный Петрович вместе с супругой и двумя сыновьями-подростками жили в одной комнате, а две других сдавали гостям столицы.

В комнате Петровича сосуществовали с настоящими москвичами две дворняжки, конечно, Белка и Стрелка. Когда Петрович был навеселе, а пьян он был каждый день, до обеда дворняжки скулили радостно, а к вечеру выли протяжно, изрядно угостившись от пьяного в муку хозяина пинками под зад. Находясь в особом подпитии, Петрович пытался как-то запустить дворняжек в космос прямо с балкона лоджии, но вернувшийся с работы Ивагин спас собак от полета.

Но особое душевное паскудство Петровича было в его пьяном хвастовстве. Приняв на грудь и встретив Ивагина, он непременно кичился своим привилегированным положением.

– Ну что, лимитчик, опять к полуночи приперся с работы, – скалился Петрович. – Ну работай-работай, это нам, москвичам, работать не надобно, наши предки за нас отработали.

Антон давно хотел съехать от Петровича, но смирился. Арендная плата за комнату была невысокой, до станции метро Отрадное – рукой подать, ну и большую часть суток Ивагин проводил на работе. К тому же частые командировки минимизировали его общение с хозяином квартиры.

…Вытерпев две минуты просящего стука, Ивагин поднялся с дивана и открыл дверь.

– Слушай, журналист, займи две тыщи рублей до «аренды», – попросил Петрович и умоляюще, как его вечно голодные дворняжки, взглянул в глаза квартиросъемщика.

Антон молча порылся в карманах синих джинсов, и две смятые бумажки перекочевали в трясущуюся ладонь Петровича, смутно напоминавшему Ивагину пьяного лакея из кошмарного сна. По мнению Ивагина, для полного сходства с лакеем Петровичу не хватало только баков Кузьмича.

Антон закрыл дверь, присел на диван, вспомнил о вчерашнем поражении «Спартака» в Греции и начал подсчитывать убытки после неудачной ставки. До этого чертового дня московская жизнь Ивагина была вполне сносной.

Зарплаты, которую Антон получал в редакции Вечерней Москвы, вполне хватало и на хлеб с маслом, и даже на посещение столичных театров – имени Пушкина, имени Вахтангова и МХТ имени Чехова. На дорогие подарки Кате денег не хватало. Хотя девушка, казалось, была бесконечно рада и дешевой китайской заколке от любимого Антона.

Глава пятая

Первая ставка

Свою самую первую ставку Ивагин сделал в вонючей от пота и табачного дыма букмекерской конторе в Димитровграде в конце 20 века, когда на каникулах приехал домой из Москвы.

Злачное место располагалось в ДК «Строитель». Вход с торца.

Зачем пожаловал туда Антон? Просто захотел проверить: сложнее ли футбольные ставки, чем популярная в 90-е годы игра в наперстки.

К радости Ивагина ставка на любимый родной «Спартак» (коэффициент 1,50) сыграла. Красно-белые под руководством тренера Олега Романцева тогда громили в России всех. Поставив половину своей месячной «спартаковской» стипендии, Антон хорошо наварился. В ближайшей аптеке он купил маме новые очки, чтобы руки не были коротки во время чтения мудрых книг, а потом обзвонил друзей. Для них Ивагин закатил пир горой на берегу Большого Черемшана.

– Ну и везучий ты, Антоха, – в один голос удивлялись удачливости его товарищи по футбольному детству Димка Анисим (Анисимов), Саня Хром (Хромов), Серега Попяра (Попов). – Да ты всегда был везунчиком, что в чуньку-трясучку в школе, что в карты.

– Особенно с девками на раздевание, – многозначительно хихикнул Хром.

Серега Попяра, конечно, вспомнил, как однажды на автовокзале в Димитровграде Антоха Фарт (так звали Ивагина друзья) отыграл у наперсточников пару ручных электронных часов, проигранных пацанами: «Помнишь, Фарт, игру с шулерами: кручу-верчу, обмануть хочу, играть не заставляю, пистолет не наставляю? Колись уже, как тебе удалось часы наши отыграть?».

– Как с вами забудешь, – усмехнулся Антон, но колоться снова не стал. – Не играйте с шулерами, господа, останетесь при своих.

Ивагин хорошо помнил тот случай на вокзале, когда ему и его товарищам по команде было по 14 лет. Фокус подзабытой ныне в России шулерской игры в наперстки был в том, чтобы отгадать, под каким из трех наперстков окажется маленький шарик из черного поролона. Угадал – выиграл, нет – не взыщи. Наперсточник оценил часы ребят по 25 рублей за штуку, и через пару минут они перекочевали в карман его спортивных штанов.

Мошенник, естественно, нагло мухлевал, во время переката шарика между наперстками, незаметно для многих зрителей и участников игры прижимая маленький кругляш пальцем к своей ладони.

Попяра и Хром попались на обман и лишились своих котлов. Вернуть же часы ребятам помогли интуиция Антошки и тренеры юных футболистов.

Ивагин под прикрытием взрослых наставников дважды поднял именно те наперстки, под которыми прятался шарик. Конечно, шулер наверняка бы передернул шарик под другой наперсток, но тренеры пресекли эту попытку: «А ну, жлобяра, осади, пацан пусть сам отгадает фокус».

Антоха угадал дважды подряд. Часы вернулись незадачливым владельцам, а Ивагин после такого успеха лишился в детской команде прозвища Марадона, приобретя взамен громкое погоняло Фарт…

Надувшись до отвала «Жигулевским» и слупив по два шашлыка на брата в честь первой победы Антохи на ставках, друзья детства бесшабашно прыгали через костер, купались в Черемшане, утопили старую гитару, а по домам разошлись за полночь. Да хоть бы и под утро, уже ведь не пацаны, а вполне себе совершеннолетние парни.

В тот день Антоха не раскрыл секрета с наперстками своим друзьям, но поклялся маме никогда больше не связываться с азартными играми.

Как она узнала, что ее сын незаконно обогатился?

Догадаться несложно, если из кармана грязных джинсов Антона, вернувшегося домой за полночь, падают на пол футляр с новыми очками и смятые купюры. Их сумма превышала месячную зарплату библиотекаря в Димитровграде.

– Откуда у тебя такие деньги, сынок?

– Да это ж в футбольной академии игрокам премиальные выдали за победы нашей команды на первенстве России, – попытался увильнуть Антон.

Мама мгновенно уловила фальшь в его голосе.

– Ох, не ври мне, Антон, никогда мне не ври, иначе ты льешь воду на мельницу Сатаны.

Несмотря на атеистическое школьное воспитание Антон Ивагин благодаря маме верил в Бога, а стало быть и в существование его антипода.

– Мама, я больше не буду, – потупил глаза юный футболист и ушел спать в свою комнату.

Спать в родительской квартире можно было спокойно. Антон уже перерос отца, и угощать здоровенного сына ремнем, утяжеленным увесистой железной пряжкой, охранник Ивагин не рискнул бы, даже выпив цистерну коньяку.

Великие классики мировой литературы могли не страшиться Ивагина-старшего. Детские кошмары не беспокоили Антона, и даже пожелтевшие книги великих литераторов могли спокойно отдыхать на полках его комнаты. 20 век подходил к концу. Кому нужны были бумажные книги в эпоху наступающего по всем фронтам Интернета.