– Господь говорит с нами языком физики, грешники! – вопил божий физик из шаттла. – А физика говорит нам – узри пространство! Ибо, что есть пространство? Пустота? Ха! Пространство есть сосуд, наполненный событиями, которые единовременно происходят и не происходят, плюсами и минусами, которые в совокуплении своем рождают тот ноль, который вы, тупые людишки зовете пустотой. Это ли не знак! Это ли не знамение?
И так далее, в течении следующего получаса.
Честно говоря, мне было искренне жаль, когда шаттл все же вскрыли, и сопротивляющегося бедолагу выволокли наружу, в жадные руки медиков. Еще одно божественное откровение споткнулась об атеистическую силу медицинских препаратов.
Разумеется, я мгновенно забыл о желании напиться, и отправился в медблок.
Т.Х.: Гай, что случилось с этим парнем?
Г.Ф.: Божественное откровение.
Т.Х.: Это я и сам понял.
Г.Ф.: Нет, Том, это синдром, называется «Синдром божественного откровения». Характерен только для людей, проводящих много времени в космосе. Тебе бы с психиатром поговорить. Это его сторона поля.
Т.Х.: Нет уж, дружище. Я не стану обращаться к психиатру даже ради интервью. У меня на этих ребят стойкая аллергия. Давай ты мне расскажешь.
Г.Ф.: ОК, но мнение не будет профессиональным.
Т.Х.: Ничего страшного. Мне важно составить общую картину.
Г.Ф.: Ну… Короче, все дело в инстинкте самосохранения. Самом базовом инстинкте человека, из которого растут ноги всех остальных. Стремление к продолжению рода, выборы президента, мой дом моя крепость и так далее. В основе всего лежит инстинкт самосохранения, и моменты, нарушающие самовозводимую каждым человеком границу безопасности. Пока понятно?
Т.Х.: Пока да.
Г.Ф.: Человек, отправляющийся в космос, подавляет этот инстинкт. Без этого никак. Ведь там, куда он идет – все чужое. Чужая территория вокруг, нет даже гипотетической возможности выйти за рамки ограниченного пространства, а мир, в котором все правильно и всегда можно прибежать в слезах к мамочке, так далек, что его почти не существует. Мало того, если что-то случиться с двигателем разделителя, то слово «далек» можно смело менять на «недостижим». Конечно, в случае невыхода на связь будет послана спасательная экспедиция, но ведь нет стопроцентной гарантии в том, что она прибудет вовремя, или даже просто найдет потерявшихся. Гребанный космос почти бесконечный! А с точки зрения человека – просто бесконечный. Никаких стопроцентных гарантий тут не бывает.
Т.Х.: Вот сейчас ты испортил мне настроение.
Г.Ф.: Ты предполагал, что все иначе?
Т.Х.: Нет. В смысле… Понимаешь, есть вещи, которые лучше не формулировать.
Г.Ф.: В-нашем деле так нельзя. Человек, уходя в дальнюю разведку, должен отдавать себе отчет в том, на что он подписывается. Поэтому у нас нет долгосрочных контрактов, и каждый может уволиться в любой момент. Мы, как никто другой понимаем, что реальность – жестокая штука, и далеко не всегда оказывается такой, какой мы ее себе представляем.
Т.Х.: Хватит, у меня начинается клаустрофобия. Что там с «Божественным Откровением»? Только без терминов, так чтобы даже такой болван, как я, понял.
Г.Ф.: Ну… Короче, смотри, человеку необходимо отождествлять себя с тем местом, где он находится. Дому, городу, планете, игровой площадке, рабочему кабинету, неважно. При этом отождествление расходится кругами. Я живу в доме, в городе, на планете. Понимаешь? Но для нас есть каюта, корабль и все. Дальше заглядывать нельзя, там бездна. Потому что ты можешь как-то сформулировать для себя такую штуку, как дом, как город, можешь, пусть и теоретически представить себе планету, и определить ее, скажем, словом «огромная». Но как понять то, что там, за бортом. Как понять гребанное ничто, простирающееся на бесконечность? Это невозможно. Это выше человеческих сил, выше возможностей человеческого рассудка. Поэтому нельзя долго вглядываться в бездну. Но иногда люди не удерживаются. И тогда мозг начинает искать компенсацию. Не бывает непонимаемого, бывает то, что не можешь понять ты, но способен некто, чьи возможности безграничны, ибо только так можно осознать и понять бесконечность.
Т.Х.: Бог?
Г.Ф.: Да.
Т.Х.: То есть этот бедолага…
Г.Ф.: Труман. Анри Труман. Офицер навигации. Отличный парень. Это его четвертый рейд. Ну и, сам понимаешь, последний.
Т.Х.: Выходит этот Труман заглянул в бездну?
Г.Ф.: Дело даже не в том, что заглянул, мы все периодически туда заглядываем. А как иначе, ведь она вот тут, в нескольких метрах. Дело в том, что заглянув в нее, он не отвернулся, а продолжил смотреть.
Т.Х.: А как от нее отвернуться?
Г.Ф.: Секс, алкоголь или молитва. Нужно заставить твой инстинкт самосохранения работать в ближайшей перспективе, перенаправить его в понятные области.
Т.Х.: То есть, ты хочешь сказать, что бортовой бордель, капелланы и бары с выпивкой, это не просто для удобства и развлечения?
Г.Ф.: Нет. Их основная цель – терапевтическая. С физическими проблемами разбираемся мы, медики. А шлюхи, капелланы и продукты брожения спасают души экипажа.
Т.Х.: Парень… я всегда знал, что вы ходите по грани, но…
Ф.Г.: Мы ходим, Том, мы. До тех пор, пока длится этот рейд – мы.
Тишина. Пауза длится десять с половиной секунд.
Т.Х.: Мне надо выпить, чувак.
Г.Ф.: Так пойди и напейся.
Т.Х.: И трахнуть кого-нибудь из шлюх.
Г.Ф.: Хорошая идея, Том. Как врач говорю тебе – иди и возлюби ближнюю.
Т.Х.: Я только не могу вспомнить ни одной молитвы.
Г.Ф.: Ну, не все сразу Том. Лечиться надо постепенно. Начни с малого, накидайся и трахни девчонку. А уж потом, если не поможет, беги к капеллану. Они – тяжелая артиллерия, Том.
Т.Х.: Спасибо, чувак.
Г.Ф.: Нет проблем. Обращайся, Том.
Первая статья из заказанной серии о рейде дальней разведки закончена. Суперсовременный моджо-тайп, который по некоторым параметрам (да почти по всем!) умнее меня, тарахтит, переводя печатный текст на язык солнца. Стремительные фотоны понесут его сквозь вселенную, поделив на «да» и «нет», плюсы и минусы, «1» и «0»: двоичная система, самый простой код. Его придумали еще в те времена, когда науку называли натурфилософией. Понятия не имею, откуда у меня в голове эта информация. Видимо, когда я отсыпался на лекциях, умные слова зайцем проползали мне в уши. А может я прочитал об этом в одной из книг, или мне рассказал кто-то из друзей. Но как бы там ни было, фотоны несут первую часть рассказа о службе Дальней Разведки сквозь пространство, наполненное тем, что одновременно может и не может быть. Если вдуматься, даже сойдя с ума, Анри Труман не сказал ничего сумасшедшего.
Я же допиваю виски и отодвигаю стакан в сторону, потому что, к сожалению, помимо статьи у меня есть еще кое-какие дела на Джетро-Талле. И как бы я не хотел провести этот день с виски в одной руке и грудью Абигейл в другой, увы, это невозможно.
Пока я размышляю об этом, дверь открывается, и входит она. Моя командор, черная богиня, вышедшая из ледяного облака для того, чтобы вчерашней ночью быть жарче пламени и нежнее кошачьего подшерстка. К сожалению, она уже одета. Когда стану императором вселенной, первым делом запрещу красивым женщинам носить одежду.
– Абигейл, не смей так поступать со мной!
Ее губы касаются моего плеча, и я постыдно таю. Если вам нужна крепкая веревка, ловите момент и вейте ее из меня.
– Как поступать?
– Застегивать китель на все пуговицы. По крайней мере, в моем присутствии.
Она садится на стол и расстёгивает верхнюю пуговицу.
– Так лучше?
– Да, но все еще недостаточно хорошо.
Дорогой мой читатель, если ты думаешь, что я продолжу, и опишу в подробностях то, что происходило на столе в кабинете, потом на полу в кабинете, потом на кровати в спальне, и, наконец, в бассейне, то ты глупее, чем я думал. Хотя, признаюсь, рассказать очень хочется. Поверь мне, это стоит пера лучших из писателей. И тут нет моей заслуги, все она, моя прекрасная Абигейл. Но нет, стоп, немедленно прекратите протягивать мне ваши яблоки. Я не намерен лишиться этого рая.
Абигейл снова застегнула китель на все пуговицы и удрала из моих ослабевших рук в направлении регистрационного центра для представителей вооруженных сил. Я же повалялся немного в бассейне, позволяя своей отбеленной космосом шкуре темнеть. Все это время я тоскливо поглядывал в сторону номера, где, как я знал, стояли и ждали меня с нетерпением бутылки дунканского виски.
В конце концов, я крикнул себе: «Соберись, тряпка!» – и заставил себя действовать. Время приближалось к двум, и до назначенной встречи оставалось чуть больше часа. Я нацепил свой лучший костюм, чтобы подчеркнуть важность предстоящего интервью, но галстук оставил на перекладине, чтобы подтвердить неофициальность встречи.
У парадного входа отеля меня уже ждало заранее заказанное такси. Тоже, кстати, с эмблемой корпорации Ревущего Медведя на водительской двери. Как признался мне однажды сам Ревущий Медведь, он и сам не ожидал, что собственная логистика приносит немногим меньший доход, чем сам отель. Разумеется, такси я пользовался все по тому же карт-бланшу.
Не хочу тратить время на описание поездки, откройте любой туристический проспект, рекламирующий курорты Джетро-Талла, и получите то же самое. И даже больше, учитывая, что все дороги на планете либо спрятаны под землю, либо зачехлены в искусственные ферропластовые тоннели. Все, что я видел – это рекламные экраны, задние бампера и бритый налысо затылок моего водителя, так похожий на что-то неприличное, что я все время отводил глаза.
Двадцать минут спустя и за пять минут до назначенного времени я высадился у парадных дверей отеля «Симпсон Фэмили Мариот». Если вам лень загружать на свои консоли рекламные проспекты, или статьи из Википедии, то знайте, что более… скажем так, незаметного отеля на Джетро-Талле нет. Стандартный купол, размером примерно в треть отеля Ревущего Медведя, никакого показного шика, несколько чахлых пальм вдоль дороги, и вывеска, настолько невзрачная, что ее легко и вовсе не заметить. Почти пустая стоянка с несколькими машинами среднего класса и одним нелепым микроавтобусом. Отсутствующий швейцар на дверях и привкус неуместной на офшоре муниципальности во всем. Короче, я бы, находясь в здравом уме, никогда не остановился в этом отеле. Но вот в чем заноза. Даже если бы я захотел, мне бы этого не позволили. Не бросающиеся в глаза отели сети «Симпсон Фэмили» имеются на всех планетах-курортах, и вселяется в них особый тип людей, предпочитающих обходиться без рекламы. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю, потому что конкретнее объяснить я не могу, иначе однажды меня найдут в открытом космосе с бетонным тазиком на ногах и отрезанной лошадиной головой под мышкой. Но вы все прекрасно знаете и сами. Наверняка в вашей жизни случалось так, что идя мимо незаметных, казалось бы, людей, вы чувствовали, как по вашим холкам бегут мурашки беспричинного страха. Когда я подходил к отелю «Симпсон Фэмили Мариот» на Джетро-Талле, я был покрыт мурашками с ног до головы, и только усилием воли не давал своим зубам биться друг об друга в панической истерике.
Человек, на встречу с которым я поднимался по искусно выщербленным ступеням, имеет небольшую долю во многих крупных корпорациях. Но вы никогда об этом не узнаете, так же, как никогда не узнаете его имени. Мне придется заменить его на нейтральное Мистер Смит. Где Мистер – это имя, а Смит – фамилия.
Что же касается причины нашей встречи, то тут все банально. Мистер Смит спонсирует работу службы дальней разведки. Ходят даже слухи, что он был инициатором ее появления. А как же наши налоги и муниципальное содержание, возмутитесь вы? Да никак. Серьезно. Тех средств, что выделяет государство, едва хватает на содержание личного состава. Все остальное покупается за счет частных пожертвований. И самый крупный жертвователь – Мистер Смит. Кто-то тратит деньги на футбольные команды. Кто-то на сверхсовременные межпланетные яхты. А Мистер Смит – на службу Дальней Разведки. И это о многом говорит, потому что если с футбольной команды можно отхватить неслабые дивиденды, а возможность прокатиться от планеты к планете на собственной яхте – удовольствие, доступное избранное единицам, то, казалось бы, вкладывая деньги в дальнюю разведку, нельзя рассчитывать на какую-либо отдачу. И это вроде бы нехарактерно для таких вот Мистеров Смитов. Что не отменяет всего вышесказанного, и судороги животного ужаса начали сводить меня даже просто в непосредственной близости от отеля, в котором находился Мистер Смит. А я не самый пугливый человек.
Мне пришлось поторчать какое-то время перед входом – двери просто не желали открываться, а мертвый голос сказал: «Оставайтесь на месте». Куда ж я денусь? Видимо, меня исследовали скрытыми сканерами на оружие, жучки, излишнюю религиозность, склонность к ожирению и прочие опасные вещи. В конце концов, дверь сдалась, и два симпатичных швейцара в шапках-масках и с автоматами поперек груди вежливо попросили меня пройти за ними. Я улыбался, обливался ледяным потом, и пытался вести себя непринужденно, отчего у меня начался тик левого века и какие-то проблемы с дыханием.
В холле отеля было темно, прохладно и крайне неуютно. То ли оттого, что здесь мне явно были не рады, то ли от ощущения, что по моему лбу бегает красная точка. Широкая лестница, застланная ковром, пожирала звуки моих шагов. Из стенных ниш сквозь полумрак взирали каменные истуканы в одеждах всех времен, от римских тог до военных комбинезонов. Узкое и высокое окно было забрано витражом, и, видимо, в его планы не входила борьба с полумраком.
На лестничном пролете я вдруг постыдно вздрогнул, когда во тьме всплыли чьи-то настороженные глаза. Это был всего лишь еще один охранник в шапке-маске, но понял я это уже после того, как часть моих нервных клеток навсегда отправилась в поля большой охоты.
С лестницы меня проводили в коридор, наконец-то освещенный: огромные лампы-шары с плавающими на дне золотыми рыбками неровным светом заливали пространство, стоимость каждого метра которого, подозреваю, легко переплюнет годовой бюджет моего пустынного Бахрейна и еще пары таких же провинциальных планет. Вот где обнаружился шик, рассыпанный щедрой горстью. Шелк на стенах, хрусталь между деревянными панелями, и это было настоящее дерево, и настоящее дерево скрипело под ногами, а какие-то недоброжелательные граждане взирали с портретов в тяжелых позолоченных рамах. Часть стены слева была превращена в водопад, на дне которого сверкали перламутровые шарики жемчужин. Дьявол, подумал я, ведь этого никто даже не видит! И не увидит до тех пор, пока люди типа Мистера Смита предпочитают отдыхать в отелях «Симпсон Фэмили Мэриот»!
Коридор заканчивался чем-то вроде небольшой залы. Здесь было светло, и свет был явно дневной. Но окон я так и не увидел. Видимо, хитрая система зеркал. Вдоль стен залы стояли кадки с густоцветными растением, в центре журчал небольшой, но очаровательный в своем старомодном бесстыдстве фонтан, изображающий нагую деву, сжимающую груди, и испускающую из сосцов две звонких струйки воды. У фонтана, за небольшим накрытым столиком меня ждал сам Мистер Смит. Немолод, высок, благородно седовлас. На лице живут собственной жизнью не постаревшие ни на день глаза опасного зверя, привыкшего видеть все, и все контролировать. Единственной чертой, нарушающей, а впрочем, может и подчеркивающей холодную аристократичность Мистера Смита, был старый горизонтальный шрам на левой щеке. Я приказал себе не смотреть на него, и с этой секунды не мог смотреть ни на что иное.
Мистер Смит кивнул мне и жестом предложил занять кресло по другую сторону стола. Я проглотил мгновенно образовавшийся в горле ком и сел на указанное место.
– Его звали Ирёку Мизуми, – сказал Мистер Смит, и провел кончиками пальцев по шраму, – он бил наотмашь. Очень сильный боец, идеальный убийца. Если бы не яд, который я подсыпал ему чуть раньше, он бы не промахнулся. И, вероятно, сидел бы сейчас на этом стуле вместо меня.
– Я… – мои ладони вспотели и оставляют влажные следы на белой скатерти, – мне не стоит знать о таких вещах.
– Возможно. Но вы уже знаете. Мистер Хант, вы читали Достоевского?
– Да… Что-то… в университете.
– Бета-Массачусетс, да… Тогда вам должно быть известно, что граница между добром и злом – размыта. И одно, зачастую, порождает другое.
Я проглотил второй кусок, осознав, что люди Мистера Смита прошерстили мою биографию, и вероятно, вся моя подноготная известна этому человеку, о котором мне неизвестно почти ничего. И все же я попытался взять себя в руки.
– Мистер Смит… да, вы правы, но… дальняя разведка…
– Моя семья прилетела на «Федоре Достоевском», – Мистеру Смиту было наплевать на мои попытки направить разговор в нужное мне русло. Он заранее решил, что именно должно прозвучать. Он бы продолжал в том же духе, даже если бы я растворился в воздухе.
– Моя семья и Ирёку… И мы был на том корабле.
– Но… тогда вам должно быть…
– Очень много лет. Чудеса современной медицины, деньги и правильные связи. Мы с Ирёку были младенцами, когда корабль сел на «Спасении».
О проекте
О подписке