Посвящаю тем, кто, потеряв многое, не перестал верить в чудо…

«Я видел – спит у ног собака, Костер занявшийся гудит, И женщина из полумрака Глазами зыбкими глядит».

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Войдя в кабинет, Межиров бросил взгляд на большие настенные часы. Черные стрелки, как солдат на посту, выстроились в вертикальном положении.

18 часов.

Смена в морге у него начиналась в 19. Но армейская привычка неизменно приводила его на час раньше.

Так было и сейчас, в начале мая.

– Что сегодня у нас с горемычными? – бодро спросил Межиров медсестру. Ее звали Мадина. Она бесшумно появилась из соседней комнаты. Покойников Мадина называла горемычными.

– Один горемычный, – тихо сказала Мадина, присаживаясь на стул. – Карточка у вас на столе, доктор.

Межиров скинул рубаху. Надел медицинский халат. Взял со стола бумаги. Подошел к окну. Вечер наползал на город, но было еще светло. Мимо больницы сновали люди, вероятно, торопились домой.

– Владимир Сергеевич Жданов, – читал он с листа. – Шестьдесят один год. Инфаркт.

– Осматривать будете? – спросила Мадина.

– Нет, дорогая коллега, по нашей доброй традиции сначала попьем чайку.

– С ватрушками?

– Если сегодня будут ватрушки – не откажусь.

Вместе они дежурили часто. За глаза коллеги называли их Дон Кихотом и Санчо Пансой. Друг друга они понимали с полуслова.

Вот и сейчас Мадина включила самовар, принесла из соседней комнаты испеченные утром ватрушки. Положила в пиалы ароматный зеленый чай. Межиров пил только зеленый. Знойным летним днем, по ферганской традиции, в расшитом цветами теплом халате. Вечером – в медицинском халате.

Закипел чайник.

Сели за журнальный столик возле окна.

– Какие новости в городе, Николай Иванович? – спросила Мадина, заботливо подкладывая доктору на маленькую тарелку пару румяных ватрушек – Я ведь из дому никуда не выхожу: внуки, правнуки…

– А сейчас, дорогая моя коллега, выходить не безопасно.

– Слышала, узбеки устроили погром в турецких кварталах…

– Не только погром. Подожгли дома.

– Какой ужас! Чем же все это закончится?

– Не знаю. Наверное, введут комендантский час. Поговаривают, приедут следователи из Москвы…

Они еще долго сидели, вспоминая цветущую Фергану, щедрые базары, мир и покой на улицах, сияющие лица ребятишек.

Потом доктор пошел на осмотр.

***

Было уже темно. В больничном городке давно включили свет. Маленькие саженцы ели блестели миниатюрными иглами.

Межиров потянулся к выключателю. Подвальное помещение озарилось светом люминесцентных ламп.

Он спустился, держась за перила.

Шагнув на бетонный пол, подумал: ну вот, уже десятый год, подвал становится последним приютом умершим. И так получается, что поклон перед погребением отдает им он, Межиров.

Когда-то родители сказали сыну: анатомия не для него. Отец всю жизнь работал слесарем на заводе, мама – преподавателем немецкого языка в школе. Какая анатомия, какое врачебное дело? Опять же из Ферганы учиться надо ехать в Москву. Потом практика, масса посмертных процедур и за все это – мизерный оклад и, мягко говоря, плохие условия труда.

Вопреки родительскому «нет», Межиров поехал в Москву…

***

Он шагнул в холод подвала и направился к слабо светившемуся указателю с цифрой «7». Сюда, как сказала Мадина, уложили нового горемычного.

Межиров не поверил своим глазам. Полка была пуста. За годы работы вместе, Мадина никогда не ошибалась.

Зрение его не подвело. Покойника на полатях не было.

Межиров собрался уже подниматься наверх, как заметил в изголовье полки какой-то сверток.

Достал его. Развернул.

Это был длинный поводок с крупным ошейником. На ошейнике блеснула какая-то бляха.

– Что за дела? – вслух, спрашивая самого себя, сказал Межиров.

В коридоре, словно сотрясаясь от голоса, замигали люминесцентные лампы…

***

Мадина что-то писала за столом. Перед ней стояла пиала. Из включенного радио доносилась музыка.

Доктор буквально ворвался в кабинет.

– Как это понять?

Он держал в руках поводок.

– Что это Николай Иванович?

Женщина поднялась.

– Вместо покойника – вот это. – Межиров протянул Мадине поводок.

– Не может быть! – она взяла поводок. – Вы смотрели на седьмой полке?

– Именно это я нашел на седьмой полке.

Далее состоялся такой диалог.

– Здесь какая-то надпись, – сказала Мадина.

– Где?

– На бляхе. Здесь написано: Хан. Да всего три буквы: Хан.

– Что за бред? В какое время его привезли?

– Если вы имеете в виду покойника – в половине третьего. Никакого поводка при нем не было. Санитары уложили его на седьмую полку. Я видела сама. И сразу ушла оформлять карту…

– До моего прихода вы спускались вниз?

– Да. Один раз. Все были на месте.

– И новенький?

– И новенький тоже.

– Животных в здании не видели?

– Какие животные, Николай Иванович? Я бы сразу доложила.

– Посмотрите, какой мощный ошейник. Похож на медвежий. Или для очень крупной собаки.

За окном раздался мотоциклетный треск. Кто-то ехал не торопясь, поворачивая к больничному городку.

Через минуту яркий свет фары осветил соседнюю стену.

– Смотрите, Николай Иванович, что это? Оба прильнули к окну.

На стене, как на экране, черным пятном отпечаталась тень огромной собаки. Через секунду мотоциклист повернул и тень исчезла.

– Неужели он? – Мадину всю трясло.

– Скорее всего он, – сказал Межиров, потирая бляху на поводке – В моей практике это впервые. Звоните в милицию!

НА РЫНОК В ФЕРГАНУ

Вытолкнув мотоцикл из ворот, парнишка ещё долго катил его до пригорка, а потом запрыгнул сверху и завёл с толкача.

Обычно он заводил его сразу, разогнав до нужной скорости, но в этот, выходной день, он хотел уйти из дому незаметно.

Его сопровождал рыжий пёс. Весело размахивая хвостом, он добежал с хозяином до окраины кишлака, а потом вернулся домой.

Старый «Восход» тарахтел, и выпускал из трубы клубы белого дыма. Почти через день в нем что-то ломалось, но водитель всегда его ремонтировал, не давая возможности уйти на покой.

Он выехал из кишлака и покатился по пустынной дороге. В пути ему встретился торговец, ехавший на груженой лошади, за которой на привязи поспевал ослик с вьюком на спине.

Мужчина в такую рань, скорее всего, двигался на рынок в Фергану. Туда же ехал и Витя, но вначале ему нужно было забрать друга в соседнем кишлаке.

Добравшись до него, парень резко остановился. Клубы пыли устремились вдоль жёлтого глиняного забора.

Парень нажал на кнопку клаксона и стал ждать. Характерный, узнаваемый звук нарушил утреннюю тишину.

Витя заглушил мотоцикл и начал по привычке регулировать карбюратор, в надежде хоть как-то ускорить предстоящую поездку в город.

Его друг Амиран задерживался. Каждый его уход из дому сопровождался наставлениями от деда, который ни свет, ни заря уже сидел на крыльце. Уважение к старшим, привитое Амирану с молоком матери, вынуждало молча выслушивать длинные и скучные речи.

Наконец, когда дед утомился, парень выскочил во двор. Он бегом направился к месту встречи. Надетая на него белая рубашка, ещё больше оттеняла смуглое лицо, густые брови, соединенные в центре, мощная щетина и чёрные глаза выдавали в нём коренного жителя здешних мест. Амиран был от рождения коренаст, а сложный сельский труд сделал из невысокого парня идеальную машину для любой работы.

Тюбетейка, черные штаны и заношенная обувь позволяли ему с легкостью сливаться в толпе местных жителей.

А вот его друг Витя был светловолосым и к своим семнадцати годам, почти не имел растительности на лице, а голубые глаза и тонкий нос были отличительной чертой немногочисленных, ещё не ассимилированных русских переселенцев. Он был выше Амирана на пол головы, худощав, имел крупные передние зубы и оттого напоминал зайца. Вместе они смотрелись колоритно и знакомые узбеки на своем языке в шутку называли их зайцем и медведем.

– Привет урыс! – радостно сверкнув зубами, крикнул Амиран и пожал руку Вите.

– Что старик опять заставил лекцию выслушать? – спросил его Витя, снимая мотоцикл с подножки.

– Да, мне кажется, он еще моих внуков донимать будет своей болтовней. Хотя сегодня, как ни странно, даже интересно было. Я тебе потом расскажу, а теперь поехали, а то опоздаем.

Вместе они растолкали мотоцикл и поехали.

Витя, как обычно гнал что есть мочи, и уже через час дороги они въехали в город. Утопающий в зелени, с его многочисленными чинарами, строем высаженными платанами, он казался оазисом среди пустыни.

В тоже время монументальные здания университета, гостиниц и прочих административных сооружений, поражали своим масштабом, каждый раз вызывая у ребят восхищение.

Проехав вдоль канала, они остановились около одного из таких зданий. Это была гостиница «Зиёрат». Рядом с ней и находилась цель их визита – городской рынок.

– Езжай к выходу, жди там, мотоцикл не глуши, – сказал Амиран и, спрыгнув, пошёл в сторону толпы…

В ТЕНИ ЗЛАТЫХ КУДРЕЙ

Толстый журнал назывался так: «Книга приема и сдачи дежурств».

Журнал был новенький. От синего коленкорового переплета исходил приятный книжный аромат. Сторожа в главном корпусе ферганского завода азотных удобрений работали сплошь проверенные, согласно статусу заведения.

Дежурные, непосредственные начальники сторожей, не были слишком строгими к своим подчиненным. Они раскрывали прошитую белыми суровыми нитками и пронумерованную книгу, и вписывали на нужную страницу один и тот же текст: «Замечаний нет».

Сторожа, опять же согласно статусу завода, работали сутки через трое, являлись на работу вовремя, в служебной одежде и чисто выбритыми.

Журнал был исписан до тринадцатой страницы, когда на дежурство заступил Владимир Сергеевич Жданов, человек лет пятидесяти, сухощавый, коренастый, пользующий с юности исключительно одеколоном «Шипр».

Владимир Сергеевич тепло поздоровался с напарником, которого он пришел сменить, отнес в служебную комнату небольшую сумку с провизией и пошел в регистратуру, где сторожа несли посуточную службу.

Было раннее мартовское утро. Да что там говорить, была весна! Солнышко бросало на окна робкие лучи, пахло геранью и где-то вдалеке, напоминая о суетливых весенних буднях, раздавался пронзительный свисток уличного регулировщика.

День был воскресный, работники завода отдыхали. Дежурный являлся обычно к двенадцати, и Владимир Сергеевич подумал, что успеет не только позавтракать, но и почитать своего любимого Фета.

В его скромной однушке, или как он еще называл квартиру – одинокой берлоге, на книжных полках, теснились многочисленные издания поэта. Одну из книг он с боем выбил у знакомого букиниста. Тот сказал, что это прижизненное издание, и заломил за книгу баснословные деньги. Владимир Сергеевич едва выторговал какую-то смешную скидку, а потом выяснилось, что это репринтное издание стоит копейки…

Но все равно он открывал эту книгу и вдыхал аромат строк:

Не ночью, не лживо

Во сне пролетело виденье:

Свершилося диво —

Земле подобает смиренье!

В это момент для Жданова мир за окнами переставал существовать. Он часами теребил книжку и зачастую засыпал с сожалением, что родился не в том веке…

Жданов включил телевизор. Дальше последовал завтрак, обход территории, минутное ничегонеделание с закрытыми глазами на весеннем солнышке, после чего он вернулся в корпус, достал из пакета пару книг и с удовольствием растянулся на скрипучем диване…

Ровно в двенадцать двери корпуса распахнулись. Дежурный, заместитель начальника по режиму Сергей Александрович направился к журнальному столику, на котором лежала уже знакомая нам «Книга приема и сдачи дежурств».

Основной работы у Сергея Александровича было мало. Всю свою хозяйственную деятельность заместитель направлял…ну, как бы это точнее выразиться, на поиск недостатков у других сотрудников. Все это выливалось в рапорты, исправно предоставляемые начальству…

Жданов за пять лет работы на заводе узнавал приход дежурных по шагам.

Он вынырнул из коридора, как пловец из бассейна, отчего Сергей Александрович нервно вздрогнул. Но тут же совладал с собой и непринужденно сказал:

– А, Сергеич?! Ты сегодня?

Вообще-то, сторожа Сергея Александровича раздражали. Они всегда являлись вовремя. На дежурстве не происходило никаких ЧП. Никто не крал крышки от унитазов, не проливал соус на служебную скатерть, не бродил от безделья по цехам. Все было тихо – мирно, по графику, и это не могло не огорчать заместителя.

– Я сегодня, Сергей Александрович. Заступил ровно в восемь…

Черт возьми, зачем он сказал это слово – ровно! Сергей Александрович посмотрел на Жданова так, как смотрят следователи на подозреваемого, которого никак не могут уличить в преступлении.

Но делать было нечего, заместитель открыл служебную книгу и на странице тринадцать, крючковатым почерком написал: «Замечаний нет».

И поставил размашистую подпись.

***

Жданов одним глазом смотрел телевизор, тут же пытаясь открыть банку «Печени трески», но потом передумал и откровенно заскучал.

Его охватило то чувство, о котором Афанасий Фет писал:

И тут же ненарочно

В тени златых кудрей

Красотка Зинаида

Предстанет предо мной…

Правда, перед сторожем Ждановым однажды предстала отнюдь не Зинаида, а Валентина, точнее Валентина Павловна.

В один из сентябрьских дней, в начале восьмого, в корпус, где дежурил Жданов, вошла роскошная женщина. На ней была красная куртка, перетянутая лентой на поясе и красная шапочка, какие обычно носят лыжницы. Она сняла шапочку и на плечи нежно упали рыжие кудрявые волосы.

– Здравствуйте – сказала она, улыбаясь. – Меня зовут Валентина Павловна. Я ваша сменщица.

– Чего? – буркнул ошалевший Жданов, но тут же поправился: – Простите, что вы сказали?

– Я сказала, что меняю вас на посту. Вы можете идти домой. Инструктаж я прошла.

– А где Петрухин? – откровенно удивился Жданов.

– Петрухин? – опять улыбнулась незнакомка – Он, кажется, в отпуске.

– Да…он что-то говорил. Но женщины у нас не работали.

– Значит, я буду первой.