Свидетельства искусства

В научных исследованиях могут быть использованы, в частности, произведения искусства и методы искусствоведения. Тем более, когда речь идет о легендарной личности, об иконографии, возможности подделок, о предполагаемой «нерукотворности» изображения.

Мы уже упомянули, что неизвестно никаких художественных традиций, позволяющих отнести изображение на Плащанице к какой-либо школе живописи или конкретному художнику не только античности или Средневековья, но и более позднего времени. Однако все-таки не исключена возможность хитроумной подделки под «нерукотворный образ».

Не станем рассматривать почти неразрешимый вопрос о способе, которым удалось сделать изображение (если оно рукотворное). Обратим внимание на значительное сходство мужчины с Плащаницы с иконописными ликами Иисуса Христа.

Казалось бы, самые древние рисунки должны были отразить наиболее приближенный к оригиналу лик Христа. Но в действительности именно они выполнены в достаточно абстрактной античной традиции. Чаще всего это молодой безусый пастырь, похожий на героев греческих произведений искусств. Судя по всему, эти художники полагались только на свое воображение.

Каким мог быть облик Иисуса Христа?

Восстановить его по письменным свидетельствам практически невозможно. Ни евангелисты, ни историки или писатели того времени ничего не сказали о Его внешности. Подобное умолчание вообще характерно для древности.

Надо иметь в виду, что речь идет о человеке, слава которого распространилась по свету после его смерти. До этого только очень близкие к нему люди понимали – да и то не всегда – его величие. Однако среди них не было ни художников, ни скульпторов, ни писателей.

«Некоторые раннецерковные писания, – отмечал протоиерей Александр Мень, – ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем (Ис. 53), полагали, что уничижение Христа относилось к Его внешности. Св. Иустин, Климент Александрийский и Тертуллиан утверждали, будто Иисус был невзрачен лицом».

Римский энциклопедист Авл Корнелий Цельс, пытаясь опровергнуть идею божественной сущности Христа, во II веке писал, что тот, в ком присутствует Дух Божий, должен резко отличаться от других ростом, красотой, силой, голосом, способностью поражать и убеждать. Ничего такого в Иисусе вроде бы не было.

Правда, согласно преданию, Иоанн Креститель сразу же выделил Иисуса из толпы, а в последующем Иисус, безусловно, и поражал, и убеждал тех, с кем общался; при невзрачной внешности было бы очень нелегко обратить на себя внимание и быстро приобретать доверие незнакомых людей.

«Совершенно неосновательно мнение, – писал А. Мень, – будто Христос был хрупок и слаб от природы. Он многие годы занимался физическим трудом, немало странствовал, провел сорокадневный пост».

Аналогичное суждение высказывал Карл Адам, автор исследования о Христе: «Под палящими лучами солнца, по тропинкам, ничем не затененным, через дикое нагромождение скал Он должен был в шестичасовом переходе совершить восхождение более чем на 1000 метров. И самое удивительное – Иисус не был утомлен. В тот же вечер Он принимает участие в пиршестве, приготовленном для Него Лазарем и его сестрами… Нет сомнений, что Иисус сотни раз ночевал под открытым небом и отчасти потому так близко знал лилии в полях и птиц в небе. Только в корне здоровое тело могло соответствовать всем этим требованиям. К тому же эта жизнь странника была полна трудов и необычайных напряжений».

В чем-то, пожалуй, были правы те художники древности, которые изображали Христа сильным, стройным, красивым человеком. Только вот конкретные черты лица во всех подобных случаях отсутствуют: некая аллегория, и только.

Единственное исключение – зарисованная в XVII веке итальянским ученым Антонио Бозио фреска из катакомб Св. Калликста. На ней был запечатлен мужчина с длинными волосами и небольшой бородой. По мнению А. Бозио, изображение относилось ко II веку. К сожалению, проверить версию и увидеть фреску невозможно: она была разрушена.

«Самое загадочное в иконографии Иисуса Христа, – сделал вывод А. Мень, – это неожиданный переход от символических, условных изображений к тому образу, который с тех пор прочно утвердился в традиции. Его называют «восточный» или «исторический», и в Риме он стал известен уже с III века».

Как бы ни были разнообразны лики Христа в истории искусства – от мозаик Византии и мастеров Ренессанса до произведений Нового времени, – все они обнаруживают зависимость от этого прототипа…

Заманчиво было бы предположить, что основой для него явился какой-то «древний образ». Какой это образ? По-видимому, им вполне мог стать портрет, запечатленный на Туринской Плащанице (или на фреске из катакомб Св. Калликста?).

Показателен сам факт принятия древними живописцами за образец именно такого лика. Если бы прототипом послужила какая-то фреска или скульптура, то почему вдруг ее восприняли как наибольшее приближение к реальности? Тем более что речь идет не о единичных, а о массовых изображениях, да еще появившихся не сразу, а через несколько веков после казни Иисуса.

Со времен Византийской империи, примерно с VI века, лики Христа на иконах, монетах, скульптурах стали более или менее сходны: бородатый человек с длинными волосами, вытянутым красивым лицом, прямым носом, глубокими глазницами, широким и невысоким лбом. Понятно, что в империи естественна стандартизация, выработка единого канона. Но почему был избран именно такой образец? Почему люди поверили в то, что он, данный конкретный образец, единственно верный или, во всяком случае, более всех других может претендовать на сходство с оригиналом?

Логично предположить, что исходное изображение было необычайным, заставляющим поверить в его подлинность, нерукотворность. В таком случае на эту роль подходит единственная «картина» – Туринская Плащаница. Только она могла поразить воображение зрителей, пробудить в них ощущения чуда.

Ведь письменные соответствующие свидетельства – в Евангелиях – отсутствуют.

Американский ученый А. Вагнер сопоставил пропорции деталей лица с Плащаницы и лица Иисуса Христа на нескольких византийских монетах и иконах VI–VII веков. Совпадений оказалось так много (десятки!), что вряд ли можно говорить о случайности. Невольно вспоминается версия о находке Святой Плащаницы в Эдессе в VI веке. Вроде бы историческое свидетельство подтверждается?

Ну а если все-таки искусный мастер нанес на холст изображение Христа, использовав в качестве образца монеты и иконы?

Такой вариант невероятен. Ведь до VI века на позднеримских и ранневизантийских рисунках Иисус Христос изображался по-разному: безбородым, с усами, вьющимися короткими волосами, круглолицым… Художники вынуждены были полностью полагаться на свою фантазию. Чем объяснить, что в последующие века пользовался популярностью привычный нам образ Христа?

Наиболее разумный ответ на этот вопрос: была обнаружена Плащаница с нерукотворным, чудесным изображением. Она произвела, согласно письменным источникам, сильное впечатление на верующих. Художники использовали ее в качестве оригинала, модели. Обычно им удавалось увидеть только лицо, изображенное на холсте, который хранился в сложенном виде. Тогда-то и могло возникнуть выражение «лик нерукотворный». Ведь оно в наибольшей степени соответствует образу, запечатленному на Туринской Плащанице.

Откуда такое предположение?

Во-первых, средневековые источники упоминают о лике Христа на Плащанице.

Во-вторых, у мужчины, запечатленном на Плащанице, кровоточащие раны находятся не на ладонях (как обычно показано на иконах, картинах, скульптурах), а на запястьях. Это очень важное обстоятельство заставляет усомниться в поддельности Плащаницы. Ведь в таком случае было бы логично следовать иконописной традиции, изображающей раны на ладонях.

Если учесть все это, станет совершенно понятно то азартное, напряженное ожидание, в котором находились ученые, получившие возможность впервые детально обследовать загадочную реликвию, обнаружить новые уникальные факты и приоткрыть плотную завесу тайн и легенд, связанных с этим необычайным полотнищем.

Итак, если сопоставить письменные и устные свидетельства, а также анализ иконописи, история Туринской Плащаницы отодвигается в прошлое вплоть до VI века. А это уже датировки, приближающиеся ко времени евангельских событий. И вновь надо подчеркнуть, что тем самым ставятся под сомнения выводы новейших научных исследований, датирующих Плащаницу XIII–XIV веками.

Чудеса техники

Первая фотография Плащаницы была сделана в 1848 году итальянцем Секондо Пиа. Она со всей определенностью показала, что изображение негативное. Это сильно пошатнуло позиции сторонников «поддельности» реликвии. Зачем художнику понадобилась совершенно чуждая искусству негативная картина? Да еще в Средние века, когда ничего подобного не было известно и вряд ли могло прийти кому-то в голову, если не предполагать существование в те времена какого-то необыкновенного гения, оставшегося неведомым.

Благодаря фотографиям изображение на Плащанице выглядит более контрастным, отчетливым и совершенно натуралистичным. Получается самая настоящая фотокопия с оригинальнейшего негатива древности.

Сфотографировали также и обратную сторону Плащаницы. На ней не оказалось никаких следов изображения человека или его фрагментов (одно уже это колеблет версию чуда, ибо нерукотворный образ мог бы вполне пронизать полотно насквозь). Только в тех местах, где находятся потеки и пятна, предположительно крови, отмечаются темные следы. Эти пятна вполне обычны на вид, позитивны в отличие от негативного отпечатка фигуры. И это тоже странно. Для чего безымянный умелец сделал изображение тела негативным, а пятна крови – позитивными? Или пятна были нанесены позже? Но почему тогда они точно соответствуют ранам на негативе?

Был сделан и ряд цветных микрофотографий. Они подтвердили версию о том, что темные потеки и пятна пропитывают ткань насквозь, проходя между нитями. Пятна имеют, во всяком случае местами, красный цвет и даже визуально напоминают кровь. Но могла ли кровь так хорошо сохраниться за многие века? Чтобы ответить на этот вопрос, хорошо бы иметь достоверную историческую реликвию подобного возраста со следами крови. До сих пор такого предмета не обнаружено. Вообще, многое свидетельствует о том, что Туринская Плащаница – уникальный объект, не имеющий аналогов.

Возможно, микрофотографии дали бы дополнительные материалы. Однако степень увеличения пришлось ограничить из-за недостаточно удовлетворительных условий съемки. Требуются особо оборудованные – с сильной подсветкой – подвальные помещения, потому что даже мельчайшие, неощутимые вибрации пола смазывают четкость микроизображений.

Тем не менее удалось показать, что там, где отпечатано тело, основа ткани остается без изменений, но лишь темнеют ворсинки. Вряд ли такого эффекта можно добиться с помощью какого-то красителя, который должен пропитывать ткань.

Очень показательны участки, подвергшиеся действию высокой температуры (по границе с обожженными местами). На микрофотографиях здесь не отмечено каких-либо изменений яркости изображения. А ведь на ворсинках, подвергнувшихся более сильному нагреванию близ пожогов, остался бы след. Температура, при которой обуглилась ткань, должна была бы изменить цвет пигмента (если исходить из предположения о «нарисованности» фигуры на Плащанице). Этого не произошло, что также опровергает версию о рукотворности образа.

Наконец, остались пятна от воды, которой заливали тлевшую ткань. Но и это воздействие нисколько не повредило изображение, как показали микрофотографии. Какой чудо-мастер сумел создать такое произведение искусства, секрет которого не могут раскрыть многие поколения специалистов и дальнейшие научные исследования? Остается совершенно неясно, каким образом этот феномен возник.

Следует еще раз подчеркнуть: версия о рукотворном изображении, искусной подделке практически невероятна. Было высказано предположение, что на Туринской Плащанице остался отпечаток нагретой металлической статуи. Тепловое воздействие могло изменить ткань в определенных местах, а кровавые пятна были нанесены на нее позже… Однако и эта версия вызывает много сомнений, а ни о какой скульптуре Христа, аналогичной образу на Плащанице, нет никаких сведений; не существует подобных копий или упоминаний о них. То же относится и к соответствующим картинам, гравюрам.

…Фотография настолько нам привычна, что ее научное значение обычно недооценивается. И дело даже не в специальных видах съемок: с особыми фильтрами, использованием микроскопов, различных приспособлений. На примере Плащаницы видно, что фотография в ряде случаев помогает отчетливее выявить малозаметные детали, воспринять цельное изображение наиболее полно, ясно.

Неслучайно для исследований земной поверхности используется аэрофотосъемка, а теперь еще и съемка из космоса. Она помогает выявлять геологические структуры, особенности геологического строения, которые другими способами определяются с большим трудом. В этом отношении пример фотографий Туринской Плащаницы показателен.

Однако каким бы внимательным, обстоятельным, детальным ни был внешний осмотр, он не позволяет ответить на многие вопросы о химическом составе, возрасте и некоторых других свойствах изучаемого объекта. К счастью, современная научная техника, разработанные методики исследований дают возможность более или менее точно отвечать на подобные вопросы.

Явное и тайное

Для трех миллионов паломников, увидевших реликвию в 1978 году в соборе Святого Иоанна Крестителя, она оставалась загадочной уже потому, что внешний простой и беглый осмотр не позволял ясно и четко видеть запечатленный на ней образ.

Знаменателен сам факт более четкого изображения человека с Плащаницы на фотографии, чем видимое простым, невооруженным глазом. Тем самым подчеркивается материальная сущность объекта.

Если данная реликвия чудесна в мистическом смысле, то почему ее необычайные качества проявляются не при естественных для человека, а при искусственных условиях? То, что достигается с помощью техники, порой выглядит как чудо, но придавать этому сокровенный, мистический смысл по меньшей мере, наивно. Тем самым творения рукотворные, созданные благодаря уму, усердию и умению человека, обретают некую божественную сущность, а бренный человек обожествляется. Это уже настоящее суеверие, противоречащее и религиозному и научному мировоззрению.

Если же Туринская Плащаница была создана каким-то образом для грядущих поколений, то почему ее создатели рассчитывали на применение – в очень далеком будущем – технических средств, позволяющих видеть ее более отчетливо? Куда разумнее было бы сделать так, чтобы изображение оставалось позитивным, легко «читаемым».

Получается, что перед нами совершенно «нормальный» объект. Он достоин детальных исследований и даже поклонения, если наверняка определится его связь с Иисусом Христом.

Казалось бы, проблема настолько интересна и важна, что Церковь должна приложить все усилия для того, чтобы прояснить ее окончательно. Почему этого не происходит? Почему о Туринской Плащанице служители Церкви предпочитают либо умалчивать, либо отвечать уклончиво, либо и вовсе отрицать вероятность ее принадлежности Христу?

…Более двадцати лет назад я работал в Белоруссии над телеочерком о Туринской Плащанице и познакомился с настоятелем минского православного храма. Мне показалось странным, что священника не интересует тайна этой реликвии. Сказал он примерно следующее: «Очень хорошо, что никакого определенного ответа до сих пор нет. И не надо. Пускай остается тайна».

Покров тайны, окутывающий некоторые эпизоды жизни, смерти и воскрешения Христа, по мнению некоторых – если не большинства – представителей христианства, а тем более официальных церковных организаций, совершенно необходим. Тем самым за ликом человека Иисуса сохраняется незримый и таинственный образ Бога Христа. И если Бог непомерно превосходит человека по всем своим качествам, если нашему ограниченному уму не постичь Его, то лучше не докапываться до истины там, где она может раскрыть нечто, не отвечающее церковным канонам.

Об этом приходится говорить вовсе не потому, что мне чужда христианская церковь (тем более – русская православная). Напротив, было бы замечательно, на мой взгляд, поднять авторитет Церкви на более высокий уровень, приблизить ее к чаяниям народа, а не к потребностям имущих власть и богатства. Богословие следовало бы привести в более гармоничное соответствие с наукой и философией, вместо того чтобы вступать в необязательные противоречия с ними. Что для этого необходимо? В первую очередь, с полной определенностью различать методы науки и религии.

Все, что можно безукоризненно или вероятностно доказать (или опровергнуть), относится к ведению науки. Смешно и глупо верить или не верить в то, что убедительно доказывается. Это приходится принимать как объективную реальность – во всяком случае, до тех пор, пока не удастся столь же основательно такие выводы опровергнуть или дополнить, изменить, уточнить.

Скажем, имеется материальный объект – Туринская Плащаница. Великий грех перед Истиной (значит, и перед Богом), если она не будет тщательно изучена. Все, что будет при этом определенно (или – не очень) выяснено, перейдет из области веры в научную. С этими данными религиозные деятели должны считаться, если они чтят искру Божьего разума, дарованную людям.

При этом некоторые церковные (не божественные, подчеркиваю) догматы могут и не устоять под напором научных фактов и обобщений. В прежние века многие деятели Церкви шли на любые самые крутые меры, вплоть до преступлений, желая сохранить старые догматы, вступившие в противоречие с новыми научными данными. Они словно забыли слова Христа о том, что не следует вливать новое вино в старые мехи.

Крупнейший ученый и мыслитель ХХ века В. И. Вернадский посвятил специальное исследование («О научном мировоззрении») взаимоотношению науки с философией и религией. Отметим: он с одинаковым уважением относился ко всем упомянутым способам познания.

«В течение многих веков, – писал он, – различные формы христианских церквей выставили в культурной жизни европейских народов учение об едином религиозном мировоззрении, заменяющем вполне и исключительно все формы мировоззрения научного и философского. В результате получилась только многовековая упорная борьба людей науки с притязаниями христианских, отчасти мусульманских теологов, борьба, в которой окончательно определилась область, подлежащая научному ведению, и в результате которой религия, несомненно, очистилась от приставших к ней исторических нарастаний, по существу ничего с ней общего не имеющих».

Некогда верующие понимали буквально, например, библейские мифы о сотворении мира или Всемирном потопе (заметим: эти мифы не оригинальны и были заимствованы у других народов). Предполагалось поначалу, что Земля плоская, а над нею – хрустальный свод небес. Даже во времена Колумба и Магеллана, когда шаровидность нашей планеты была доказана, очень немногие мыслители осмеливались рассуждать – вопреки церкви – о бесконечности Вселенной и множестве обитаемых миров.

Но вот благодаря успехам геологии и астрономии были опровергнуты древние мифы. Рухнули от этого устои христианства? Нет.

В наше время, когда распространилось множество суеверий, порой достаточно диких, появились некоторые священники, отвергающие идею эволюции жизни на Земле ради утверждения мифа о чудесном творении. Но ведь существуют неопровержимые данные палеонтологии, геологии, биологии, свидетельствующие о последовательном развитии живых существ за сотни и тысячи миллионолетий. Если какой-то человек не может или не желает этого знать, это его личное дело, недостаток его ума, ограниченность разума. Тут нечем гордиться и незачем распространять свое невежество на окружающих.

Поколеблет ли идея эволюции истины, которые провозгласил Иисус Христос? Так может произойти лишь с теми, кому очень хочется верить во все чудесное без разбору, не считаясь со здравым смыслом и поистине удивительными, великолепными достижениями научной мысли. Получается настоящее мракобесие, а не просветление. Очень печально, если вера в учение Христа определяется не склонностью души и доводами разума, а только лишь упованиями на чудо.