Глава 7

ПОЖИЛАЯ дворничиха Люба любила порядок. И сейчас, увидев, как неаккуратно сложили ее коллеги по «уличному цеху» скребки и метлы, а точнее, торопясь домой, побросали все в одну кучу, – женщина, охая при каждом наклоне (радикулит – профессиональное заболевание дворников), стала раскладывать инвентарь по разным углам хозблока. Но боль в спине неожиданно так скрутила, что Любе пришлось присесть на стоящий рядом табурет и прислониться к стене. Придется подождать, пока не отпустит. Иначе до дома не дойти.

На улице потихоньку темнело. И в дворницкой предметы потеряли свои очертания, но у Любы нет сил встать и включить свет. Неожиданно в замочной скважине повернулся ключ, хлопнула, открываясь, дверь. Послышались шаги, чья-то тень проскользнула в дальний угол. Люба замерла: что еще за привидение? Воров она не боялась, ну чем тут поживиться: лишней метлой? Вот какой-нибудь алкаш, которого жена из дома выгнала, вполне мог забраться, надеясь перекантоваться ночь. Комнатенка не отапливается, но поклонников бутылки холод не пугает. Чиркнула спичка, и в пламени разгорающейся свечи Люба увидела знакомое лицо. Это была Оля – самая младшая из их разновозрастной бригады. Теперь понятно, почему девушка легко вошла: у каждого дворника ЖЭКа есть ключ от пристройки. Оля между тем поставила на стол принесенную с собой авоську и по очереди доставала продукты: «треугольник» молока, батон хлеба, докторскую колбасу, яйца. Включила электроплитку, поставила сковородку, бросила на нее кусок сливочного масла.

– Оля, – окликнула нежданную посетительницу Люба.

– Ой, кто тут? – вскрикнула девушка, и расколотое яйцо, которое должно было стать яичницей, вместе со скорлупой плюхнулось на сковороду.

– Да я это, Люба, – дворничиха оттолкнулась от стены и встала. – Разбирала инвентарь, но спину вот прихватило, сидела, ждала, когда полегчает. А ты никак ужинать собралась?

– Садитесь поближе, сейчас и чайник вскипятим, – успокоилась Оля. С Любой они, можно сказать, дружили. Добрая женщина подарила зимой девушке пуховой платок, чтобы уши на холоде не мерзли, когда по утрам снег приходилось расчищать.

– А чего домой не идешь, к своему студенту? – Люба знала историю про счастливую встречу в поезде.

– Я тут уже вторую неделю живу, – Оля нервно скребла ложкой по сковородке.

– Тут? Так холодно ведь! – возмутилась пожилая женщина.

– Совсем нет, – стала оправдываться девушка. – Есть пара тулупов и валенки, вполне хватает. Да и потом скоро лето. Начальница поставила в очередь: как только комната какая освободится, ее мне обещали.

– А жених в курсе, где обитаешь? Или поругались?

И вдруг Оля, уткнувшись в плечо Любы, горько зарыдала. Она две недели не плакала, слово себе дала больше мокроту не разводить, и терпела, но тут настойчивость старшей подруги сломала стену, и девушка не могла больше сдерживаться.

– Девочка моя, что ж так убиваться? Ну, ладно, поплачь, поплачь, потом расскажешь.

Оля села на табурет и обхватила голову руками. Люба погладила ее как ребенка по голове и поторопилась на импровизированную кухню. Нужно срочно снять сковородку с плитки, пережареная яичница начинала дымиться. Люба сложила обратно в авоську продукты: молоко, колбасу, хлеб. Увидела в углу старый потертый чемоданчик, подхватила его под мышку и направилась к двери.

– Как успокоишься, – обернулась она к Оле, – приходи. Я в пятом доме на первом этаже живу. Комната небольшая – 15 метров. Зато есть раскладушка для гостей. Все лучше, чем под тулупами спать. Да не тяни, – предупредила «сурово» дворничиха. – Яишня твоя сгорела, а у меня на ужин картошечка с селедочкой. Опоздаешь – все съем, тебе не достанется.

Оля по-прежнему каждое утро вскакивала в 4 утра, объяснив Любе, что, мол, привыкла и просыпается на автомате. Умывалась, пока остальные соседи по коммуналке досматривали сны, и тщательно мела свой участок. Потом летела в знакомый двор и, встав под деревом, всматривалась в родные окна седьмого этажа. Она представляла, что в этот час может происходить. Вот, например, сейчас Паша, наверное, ищет рукой будильник, чтобы выключить проклятый «генератор звука». Потом поворачивается на другой бок, лежит еще «минутку, другую», затем вздыхает и нащупывает на тумбочке зеленый пластмассовый футляр. Достает очки и, водрузив стекла себе на нос, торжественно хрипит: «Ну, здравствуй новый день! Здравствуйте все!» Именно так он просыпался каждое воскресенье, когда Оля лежала рядом с ним. А «здравствуйте все» относилось к ней и к рыбкам. Сейчас (она надеялась) только к рыбкам.

Оля стояла под окнами и ждала, когда Павел выйдет из подъезда. Пристроившись чуть поодаль, ровно 10 минут она шла за ним до метро. Целых 10 минут – утром и столько же вечером, когда он в одно и то же время возвращался домой. Эти 20 минут принадлежали только ей. Прохожие, которые иногда встревали между парнем и девушкой, не мешали. Паша высокий, его прямую спину не возможно потерять из виду.

Оля мечтала, что однажды он остановится, почувствует, что она рядом – говорят, влюбленные ощущают друг друга на расстоянии, – и обернется. Подойдет к ней. Обхватит за плечи и заглянет в глаза. Она молча протянет ему конверт, в котором лежит листочек, вырванный из школьной тетрадки. На листочке – 12 строчек, написанных от руки. Ее стихи.

Я сгораю, высыхаю, растворяюсь, опадаю.

Я крошусь, я разбиваюсь, истончаюсь, измельчаюсь.

Я прошу – меня не просят. Я кричу – меня не слышат.

Я зову – проходят мимо. Нет надежды. И не будет

Я теряюсь, осыпаюсь, распадаюсь, расплавляюсь.

Я болею, я страдаю, я старею, облетаю.

Я ищу – меня не ищут. Плачу я – не пожалеют.

Слезы лью – не замечают. Нет мечты. Ее не будет.

Я краснею, я пылаю, я белею, замерзаю.

Я горю, я леденею, стекленею, холодею.

Я люблю – меня не любят. Каменею – нет, не видят.

Рассыпаюсь – и не вспомнят. Нет любви. Ее не будет.

Она написала стихи в тот день, когда они с Пашей так глупо, так бездумно расстались, даже толком не поговорили. Он прочтет 12 строчек, всего 12, поймет как ей плохо и…

Но дни пробегали один за другим, а он не оборачивался.

Оля ненавидела выходные: когда Паша не ходил в институт. И поэтому она лишалась своих страстных, томительных 20-ти минут. Она пыталась себя чем-то занять, помогала Любе по хозяйству: ездила на рынок, варила борщ, стирала, иногда дворничиха выгоняла девушку в кино, пару раз даже в театр, у них на работе распределяли билеты. Но где бы не была Оля в воскресенье, что бы не делала, в ее голове постоянно щелкал счетчик, отсчитывающий часы, оставшиеся до понедельника. Люди называют понедельник тяжелым. Глупые, они ничего не понимают в понедельниках. Наоборот, именно он самый счастливый день недели. День, который дарит надежду. Оля вновь видела прямую спину Паши впереди и чувствовала себя счастливой. Пусть всего 20 минут, но ей хватало и такой малости.

И однажды ЭТО ПРОИЗОШЛО.

Павел остановился, обернулся и зашагал прямиком к ней. Она замерла и дрожащими руками держалась в кармане за конверт.

– Ты шпионишь за мной? – раздался рядом любимый голос. Голос, который она так жаждала услышать.

– Паша, – выдохнула родное имя Оля, но… уперлась в незнакомый ледяной взгляд.

– Что ты задумала? Говори, – он обхватил ее за плечи, так как она и мечтала, но только почему-то было неимоверно больно.

– Я хочу помириться. Мне плохо. Я не могу жить без тебя, – тараторила она слова, которые повторяла каждую ночь, уткнувшись в подушку. Может быть, ледяной взгляд -случайность?

– Нечего нам мириться, – жестко прорычал Паша. – И вообще, я жениться собрался. Родители настаивают. Им опять за границу предлагают ехать. И сильно мешает в анкете пункт про взрослого неженатого сына. Но не тебя же в загс вести, – вдруг захохотал Паша, наконец, отпустив ее плечи. – Ты – дворничиха, наличие такой родственницы не украсит семью дипломатов. Поэтому я Лариску выбрал. Ты сама виновата, – хмыкнул парень. – Помнишь, я с ней в кино ходил, когда ты в очередной раз ныла. Так что не бегай за мной с видом побитой собачонки. Я – не герой твоего романа.

У Оли вдруг закружилась голова, и девушка невольно прислонилась к дереву. Мысли путались в голове. Что за странная метаморфоза? Перед ней стоял тот самый Павел, ошибки нет: именно с ним она познакомилась в поезде, потом они встретились на Калининском проспекте и долго гуляли по Москве, милый и веселый парень, который в незабываемые минуты близости проявлял к ней необъятное море нежности и теплоты. Но откуда в его словах столько злобы?

– Давай, сядем на скамейку, – Павел увидел неестественную бледность девушки и буквально силой притянул на лавку.

– Я ничего не понимаю, – откровенно сказала Оля. – Не узнаю тебя!

– Испугалась?! – вдруг улыбнулся Павел.

– Так ты пошутил? – вздрогнула девушка. – И про женитьбу выдумал? Догадалась: ты меня проверял? Таким садистским способом?

Конец ознакомительного фрагмента.