«Так говорил Заратустра⁴⁸»

Едва Эскобар раскрыл побуревший фолиант, как его сознание соскользнуло в бездонную пропасть. Великий провидец, создавший лирическую философию духа за 10 дней, провозгласил эру ubermensch⁴⁹ и нарек человека мостом между первозданной природой и Богом.

«Человек есть „мыслящий тростник⁵⁰“, но плоть его полна животных страстей и низменных инстинктов. Все мысли и деяния даже наиболее благородных из рода людского суть отчаянная борьба за выживание. Удел Homo Sapience – сотворить СверхРазум и сойти на обочину эволюции. Я превозношу и лелею лучшие черты в человеке, зная, что их унаследует Сверхчеловек.» – вещал мудрец.

Книга захватила Пабло целиком. Он читал до тех, пока багряное солнце не запустило тонкоруные золотые пряди сквозь дымчатое оконное стекло и окутало комнату мягким волшебным светом.

Кто-то положил ему на плечо руку. Пабло вздрогнул и обернулся: позади стоял смотритель, – тщедушный старик, с редкой шевелюрой и черепаховым пенсне поверх переносицы. Чем-то он напоминал призрака, стерегущего древние знания от простых смертных.

– Час поздний, пора закрываться – сказал старик.

Эскобар кинул взгляд на последние строки в книге:

«Вперед! Явился лев, близко дети мои, созрел Заратустра, настал мой час: это мое утро, мой день загорается: вставай, поднимайся, Великий Полдень!» – так говорил Заратустра, покидающий пещеру свою, сияющий и сильный, словно утреннее солнце, восходящее из-за темных гор.»

Пабло медленно приподнялся – лицо его сияло светом отрешенности.

– Что с Вами? Вы больны? – испуганно спросил смотритель.

Не вымолвив ни слова, Эскобар выбежал вон из комнаты.

***

Мысли гнали его прочь, вдоль грязных улиц, на самую окраину города. Под ногами лениво чавкала вязкая жижа, наполняя воздух тошнотворным зловонием и миазмами сточных нечистот. Над головой тускло горели звезды, новорожденный месяц отбрасывал бледный полусвет на глухое предместье. Тени перекошенных домов окрест напоминали слепых циклопов, с зияющими черными глазницами поперек замшелых стен. Задыхаясь, Пабло остановился и разодрал удушаще тугой воротник на рубашке. Затем побрел, уже неспешным шагом, по кривому переулку Святой Магдалены, силясь осмыслить прочитанное.

– Как явится миру Сверхчеловек? Из живородящего лона женщины? Но разве не будет он простым смертным? Или философ заблуждался? Нет, это невозможно. Ницше был пророком, с каллиграфической точностью выводящим знаки на новых скрижалях завета. За его метафизикой скрывалось нечто большее, – платоновское яйцо познания, хранящее страшную истину от малодушной толпы. Дни человека сочтены…

Пабло забрел в «El cabron⁵¹», – захудалый трактир в злачном районе города. Трактирщик Себастьян Гарсиа тут же увлек гостя к барной стойке, где с потолка свисал плазменный телевизор. Гарсиа радушно потчивал Эскобара, хвастаясь сколько песо он выложил за экран и как неистово торговался с проезжим коммивояжером за каждый сентаво. Он был весьма докучлив и порядком надоел крестьянину. К счастью, в дверях возник новый посетитель и Гарсиа оставил Пабло в покое.

Крестьянин заказал очередную кружку пива и уселся в дальнем углу зала, исподволь поглядывая в сторону бара. Там, во всю ширь экрана, взмывала в небо двухступенчатая ракета.

– Где это? – вслух спросил Эскобар

– Как где, дурень, в США, где же еще. Мыс Канаверал, НАСА, неужто не слыхал? – ответил Диего Лопес, сидящий поблизости владелец автомастерской.

Пабло медленно покачал головой.

Автомеханик был довольно пьян, и язык его заплетался после седьмой порции «Dos Equis⁵²» в перемешку с мескалем⁵³. Лопес считал себя прогрессивной личностью, бездарно прожигающей жизнь в унылой сельской глуши. Мировую скорбь и тоску по утерянной молодости, он еженощно заливал водопадами ледяного пива и заедал подносами дымящихся буррито, которые, следует признать, отменно готовила Лучиана, дочь хозяина заведения. Без лишних церемоний Диего уселся за столик Пабло и добродушно уставился на горбуна.

– Ты что, телевизор никогда не видел?

– Нет, – признался крестьянин.

– И не знаешь ребят из НАСА?

– Не знаю, – вздохнул Пабло.

Диего взахлеб принялся выкладывать все, что ему было известно о космической отрасли США. Познания его были ничтожны и целиком основывались на научно-популярных передачах канала «Discover», но для неискушенного Эскобара косноязычный треп механика (некогда с позором изгнанного из училища за пьянство и кутежи) стал настоящим откровением. Эскобар слушал его с неподдельным восхищением, внимая каждому слову. Впрочем, Диего довольно скоро утомился: буйная голова механика запрокинулась назад и трактир наполнился его громогласным храпом.

В знак благодарности Эскобар оплатил счет Диего (как оказалось, кутила изрядно задолжал заведению) и спросил у хозяина дозволения менять каналы «говорящего ящика» по своему усмотрению.

– Послушай, приятель, наши кампесинос захаживают сюда после тяжелой пахоты в поле и их едва хватает на то, чтобы поболеть за «Dorados de Sinaloa⁵⁴», да пропустить пару-другую кружек холодного пива. Наука слишком обременительна для их мякинных голов, – ответил Себастьян. Потом задумался и, наконец, сказал:

– Впрочем, ты можешь смотреть телевизор по ночам. Но за это придеться раскошеливаться или помогать по хозяйству.

– Я готов работать, – улыбнулся Пабло.

– Хорошо, приходи в субботу.

Даже такой скряга и сребролюбец как Себастьян не решался открывать лавку по воскресеньям, опасаясь лишиться доброй половины католической паствы. Поэтому, в ночь с субботы на воскресенье, затевалась большая уборка и двери трактира запирались раньше обычного.

Каждую субботу Эскобар отправлялся в город. До трактира он добирался с наступлением заката, когда выпроваживали последних посетителей. Эскобар расставлял опрокинутые стулья, подметал пол и помогал женщинам с мытьем полов. Заправляла уборкой хозяйская дочь Лучиана, – дородная девица с пышными бедрами и томными, с поволокой, глазами. Всю ночь после Пабло, не отрываясь, сидел у экрана телевизора, в то время, как женщины домывали кухню.

За час до рассвета, Лучиана распускала прислугу и приходила за барную стойку. Нарочито громыхая стеклянной посудой, она всем видом выказывала явное нетерпение. Если Пабло оставался безучастным, то девушка делалась капризной: ее пухлые губки распускались как розовые лепестки, бирюзовые жилки на шее нежно вздрагивали, а роскошная грудь вздымалась так высоко, что казалось еще чуть-чуть и заденет старинную люстру на потолке. При этом Лучиана то и дело бросала многозначительные взгляды на крестьянина, ритмично отбивая пальцами хабанеру из оперы Кармен. Воистину, природа женской страсти не поддается логике: уродливый и нищий горбун неодолимо привлекал красавицу Гарсиа, до недавней поры отвергавшую всех завидных женихов в El Estiercol de Oveja.

Эскобар вел Лучиану на конюшню и с жаром бросал ее в душистый стог сена, где молодые любили друг друга до первых петухов. Крики и стоны пылкой девушки заглушались одобрительным ржанием жеребцов под скрежет несмазанной калитки амбара.

Снаружи слышался нежный звон колокольчиков, – то юродивый пастух Матео выводил стадо коров на выпас, а значит, пора было собираться в дорогу. Эскобар натягивал штаны, тщательно отряхивался от соломы и отправлялся в «Treintetresratos», а тем временем, умиротворенная Лучиана спешно поднималась наверх, собираясь принять ванну до того, как проснутся домочадцы. Гарсиа были благочестивым семейством и, если верить церковному пастору, еще ни разу не пропустили воскресной службы.

***

Минул год. В одну из бессонных ночей Пабло впервые познал Саммита, сверхкомпьютер мощностью в один зеттафлопс⁵⁵. Машина создавалась в рамках программы «Криогенные компьютерные структуры» с использованием сверхпроводниковых логических элементов. Огромный зал с множеством машин, излучавших мягкий неоновый свет, произвел неизгладимое впечатление на крестьянина. Бросалась в глаза абстрактная безликость и математически безупречная архитектура ЭВМ – в Саммите не было ничего человеческого.

Конец ознакомительного фрагмента.