Приподнимаюсь на локтях и смотрю на Самойлова исподлобья, плотно сжав зубы и не скрывая всю свою ненависть к нему.

– Держи ногу так, – проговаривает и, развернувшись, уходит по коридору, ведущему к спальням и ванной комнате.

Вернувшись с аптечкой в руках, мужчина усаживается на диван и устраивает мою ногу на своём бедре. Со знанием дела Самойлов промывает мою рану, аккуратно сушит ватным тампоном, обрабатывает антисептиком и в конце накладывает повязку с помощью стерильного бинта. Я наблюдаю за этим округлёнными глазами, ведь не так давно этот человек грозился протереть мною пол, а сейчас он бережно занимается моей раной.

Что ты за человек такой? Может, твоя грубость всего лишь маска?

– Теперь иди в свою комнату, – приказным тоном произносит, отпихнув от себя мою ногу.

А нет, никакой маски, всё как есть.

Не имея желания с ним контактировать и лицезреть его морду, я встаю с дивана и, хромая, ухожу, чувствуя взгляд серых глаз на себе. Комнату я выбираю самую дальнюю, ещё год назад я убирала её и восторгалась.

Она чем-то похожа на люксовые номера в гостинице, где я работаю. Сразу, как заходишь, попадаешь в небольшой коридор, где по левую сторону дверь в ванную комнату с угловой ванной, душевой кабинкой и мраморной раковиной. Дальше идёт зона отдыха с небольшим диваном, журнальным столиком и телевизором метра на два. Так же у стены есть рабочая зона – письменный стол, кожаное кресло и полки для книг. Спальная зона находится дальше, и она разделена перегородкой, за которой скрывается круглая кровать с высоким изголовьем, обращённым к панорамным окнам. А так как эта комната находится на углу дома, получается, что окна тянутся с правой стороны и до левой стены.

Ещё тогда я представляла, как хорошо просыпаться утром и видеть город как на ладони, особенно прекрасно то, что окна выходят на реку. Если лечь на кровать, то кажется, что ты витаешь в воздухе. Осматриваю всё, и улыбка на лице расползается, наверное, впервые за этот день.

Но на часах время уже позднее, усталость и пережитые потрясения дают о себе знать, и, зевнув, я решаю лечь и отдохнуть. О том, что будет завтра, подумаю завтра. Снимаю с себя помятую блузку и, немного её встряхнув, аккуратно раскладываю на спинке дивана, то же самое делаю с брюками. Других вещей у меня нет, так что придётся утром одеть то же самое.

Я уже направляюсь в ванную комнату, когда дверь открывается и без стука заходит хозяин этих хором. Самойлов открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрывает, когда замечает полуголую меня.

Жадный, голодный, пожирающий взгляд прошёлся по мне от пальцев ног до кончиков волос. Кожа начала гореть, щёки пылать, но вместо того, чтобы прикрыться, я стою истуканом. Неожиданное вторжение застало меня врасплох, но в голове щёлкает, словно кто-то по виску стукнул, призывая прийти в себя.

– Вы совсем обнаглели? – возмущаюсь и, отмерев, стягиваю с дивана блузку и пытаюсь хоть как-то прикрыться. – Собираетесь всё контролировать? Даже как я переодеваюсь? – смотрю на него с неприкрытой злостью.

У Самойлова такое лицо, словно он первый раз девушку в белье видит: глаза загорелись, рот приоткрыт, вот-вот и слюну пустит.

Ты слишком много о себе возомнила, Лина, – раздаётся насмешливый голос в голове.

– Твои вещи, – буквально цедит сквозь зубы, возвращая уже знакомого Марата.

Замечаю сумку в его руке, только когда он бросает её на пол, а едва я перевожу взгляд с мужчины на брошенную вещь, дверь с грохотом захлопывается, заставляя меня вздрогнуть. И этот человек орал на меня и обвинял, что я невоспитанная девица без чувства такта. А сам вломился в моё личное пространство без стука и капли смущения.

Дабы избежать подобных «конфузов», а точнее, не позволить кое-кому ворваться в мою комнату, я запираю дверь на защёлку. Схватив сумку с пола, ставлю на диван, а открыв молнию, недовольно морщусь. Вещи мои, но это в основном невзрачные футболки, спортивные штаны, леггинсы и свитера свободного кроя. Не знаю, кто собирал мою одежду, но выбрали они не ту сторону шкафа.

В этом я могу только по дому ходить, но у меня ведь работа! Где форма? Белые рубашки? Туфли? Нижнее бельё, в конце концов? В сумке его не обнаружилось, но с другой стороны, не хотелось бы, чтобы кто-то трогал мои трусики.

Ладно, всё равно лучше, чем было пять минут назад, а возмутиться я могу и завтра. С утреца, чтобы кому-то жизнь мёдом не казалась. Схватив чёрную футболку, я направляюсь в ванную комнату смыть с себя напряжение этого дня. Если честно, я бы устроилась в этой огромной ванне, наполнила бы её пенкой, какими-то ароматными маслами, зажгла бы свечи и расслабилась. Но я не на курорте, так что быстро освежусь и спать.

Очень надеюсь, что Самойлов выспится, и завтра я получу ответы на свои вопросы, а лучше всего, если он отпустит меня домой жить дальше своей жизнью. Эта комната, бесспорно, шикарная, но я люблю свою, нашу квартиру и наш двор без охраны, шлагбаумов и подземной парковки.

На удивление после горячего душа я уснула быстро на мягком матрасе. А проснувшись, почувствовала себя на вершине мира в лучах осеннего солнца, пробивающихся через панорамные окна. Встав с кровати и широко улыбнувшись, поправляю своё спальное место и занимаюсь утренними процедурами, после чего надеваю леггинсы чёрного цвета и широкий трикотажный свитер, что прикрывает попу. Перед выходом из комнаты глубоко вдыхаю, мысленно посылаю себе терпения и сдержанности.

Едва оказавшись в коридоре, слышу доносящиеся из кухни голоса. Один точно принадлежит Самойлову, а вот второй – женский, мелодичный, даже немного писклявый. Выглядываю за угол и вижу статную девушку в чёрном костюме, состоящем из юбки-карандаша и приталенного пиджака с широким вырезом, который подчёркивает внушительную грудь. Ярко-красные пухлые губы, тёмные длинные волосы собраны в конский хвост, на носу очки «кошачий глаз» в чёрной толстой оправе.

Девушка замечает меня и то, как я осматриваю её. Из-за высоких каблуков она выше меня на полторы головы, и её надменный взгляд свысока меня немного напрягает: смотрит на меня, как на насекомое под ногами. Знаю я подобных девиц, обычно они приходят под руку с каким-то седым и пузатым дядей в нашу гостиницу, снимают номер на пару часов или на всю ночь и думают, что они очень важные люди, а на деле как одноразовые салфетки.

– Доброе утро! – вздёрнув голову, говорю я, и на меня резко оборачивается Самойлов, который до этого был увлечён какими-то бумагами.

– Доброе, – как-то задумчиво говорит, словно забыл о моём существовании.

Самойлов с девушкой стоят у кухонного островка, на котором два стаканчика с логотипом всем известной кофейни и пара папок разного цвета, бумаги одной из них, собственно, и изучает Самойлов. Девушка бросает последний взгляд на меня, с трудом скрывая свою неприязнь, и возвращает своё внимание к Марату.

Нет, ну что за отношение? Мы не знакомы вообще-то, откуда это выражение лица, словно ей лимонный сок дали выпить?

– Встреча в “Розалии”, в час дня, – обращается к Самойлову девушка. – В десять собрание, в двенадцать машина уже будет нас ждать, – продолжает верещать деловым тоном.

Услышав знакомое слово, я даже подбираюсь. Надеюсь, встреча у него не с моим боссом? Не хватало, чтобы Самойлов и в мою работу влез.

– Хорошо, – кивает Марат, кладёт бумаги в папку, закрывает её и, схватив пиджак со спинки барного стула у островка, надевает его.

Смотрю и понимаю, что он собирается уходить, а это значит, я опять остаюсь без ответов и, наверняка, запертой.

– Мы можем поговорить? – тут же громко выпаливаю.

Эта девица поворачивает голову ко мне, опять осматривает с головы до ног.

– Вам такси вызвать? – интересуется она и уже что-то нажимает на экране своего телефона.

Не знаю, как можно в принципе что-то делать такими ногтями, и как она себе глаза не выколола ими.

– Я не к вам обращаюсь, – отвечаю недовольным тоном и перевожу взгляд на Марата.

– У меня нет времени, – сухо бросает Самойлов, рискуя разбудить во мне ту бунтарку, которая начнёт разбивать всё, что под руку попадётся.

В несколько шагов преодолеваю расстояние до двери и встаю перед ними, закрывая собой выход.

– Значит, я могу идти? – смотрю на него с вызовом.

Самойлову явно подобное не нравится, особенно при посторонних, это видно по его лицу, потемневшим глазам и плотно сжатой челюсти.

– Нет, ты останешься здесь, – сквозь зубы отвечает он.

– Мы либо поговорим сейчас, либо ты меня отпускаешь сам, чтобы я в окно не вышла, – срывается с моих губ раньше, чем к языку подключается мозг.

Я не идиотка, никогда бы и не подумала выйти в окно с двадцать пятого этажа, но, судя по всему, эта угроза возымела на Самойлова эффект.

– Марина, – обращается к девушке он, продолжая испепелять меня взглядом серых глаз. – Подожди меня в машине.

– Мы опоздаем, нам нельзя задерживаться…

– Я сказал подождать меня в машине! – рявкает на неё так, что я сама вздрагиваю.

Ничего не ответив, лишь обиженно надув и так надувные губы, она отпихивает меня и спешно выходит из квартиры. Не успеваю опомниться, как меня хватают за локоть, больно впившись пальцами, и тянут к дивану.

Позволяю Самойлову отвести меня к дивану, словно капризного ребёнка. Хотя, вряд ли у меня была бы возможность не позволить, сил мне не хватит даже его пальцы от своего запястья отцепить.

– Ты заставляешь меня жалеть, что я тебя сюда привёз, – рычит, подтолкнув меня к дивану и нависая надо мной с грозным лицом.

– Ну так не надо было привозить, – пожимаю плечами и встаю на ноги, не собираясь разговаривать с ним, оставаясь внизу.

– Я сделал это для тебя! – рявкает так, что уши закладывает.

– Не надо на меня орать! – кричу ему в ответ, сжав кулачки от злости. – Я требую объяснений, а не половину вашего состояния!

– Объяснений, значит, – кивает со вздохом и, развернувшись, скрывается за углом коридора, чтобы вернуться через минуту с папкой в руках. – Вот твои объяснения, – бросает её у моих ног, словно кость собаке. – Внимательно прочитай и запомни, что я твой царь и бог. Ты больше шагу не сделаешь без моего ведома, смирись с этим и завязывай выносить мне мозг, пока я не разозлился, – от нервов у него даже лицо изменилось, исказив его красоту.

Полегче, Лина! Какая ещё красота? Стокгольмский синдром развивается?

– А то что? – вздёргиваю подбородок я.

– А то на цепь к батарее посажу, – абсолютно серьёзным тоном отвечает, и у меня даже дыхание перехватывает.

Сказать что-то ещё я не успеваю, Самойлов разворачивается и быстрым шагом выходит из квартиры, громко хлопнув дверью. Долго не раздумывая, я наклоняюсь за папкой, а открыв её, падаю без сил на диван.

Внутри находятся бумаги, подтверждающие его опекунство надо мной, и оформлено оно не вчера, как я думала, а семнадцать лет назад с согласия моей мамы, даже подпись её стоит. Другая бумажка подтверждает, что я невменяема и недееспособна, по этой причине Самойлову пришлось продлить опекунство.

– Бред какой-то, – бурчу себе под нос, смотря во все глаза на эти чёртовы строчки.

Я бы подумала, что эти бумаги для меня, только, фэйк, напечатанный на компьютере, если бы не куча подписей и печатей. Но как такое возможно? Если всё официально, то как я в университет поступила, и, тем более, как невменяемого человека взяли на работу?

Не понимаю, почему семнадцать лет не нужна ему была, а сейчас, когда я взрослая сформировавшаяся личность, он решил, что я нуждаюсь в опеке?

Почему, раз он не просто работодатель мамы, не приходил к нам в гости, не показывался мне на глаза и не проявлял свою чёртову опеку, когда я была ребёнком?

Зачем забирать меня против воли? Запирать в своей квартире и вести себя со мной так, словно я ему что-то должна? Или я как-то перед ним провинилась?

Эта папка только вопросов прибавила, и легче мне не стало. Ясно одно – никто меня домой возвращать не собирается. Теперь мне остаётся выбрать для себя метод проживания с Самойловым: либо я буду выносить ему мозг, как он сам говорит, и требовать, чтобы меня отпустили домой, либо смирюсь, что навряд ли. Я могу только вид сделать, что смирилась, и утихомирить его бдительность.

Да, так и сделаю. Буду максимально его игнорировать, из комнаты своей не выходить, от еды откажусь. Нет, покушать я люблю, лишать себя этого удовольствия не буду.

Как вспомню, что я отдала этому человеку свою девственность на этом самом белом кожаном диване, так волосы на затылке дыбом встают. Даже самой с трудом верится, что мы с ним переспали. Тогда я и думать не могла, что окажусь в этом доме снова, и не просто маму подменить или в качестве гостя, а как пленница.

Кстати об этом, я не слышала, чтобы Самойлов дверь на ключ запер. Возможно, я могу и выйти, домой поехать, запереться там. Что он сделает? Дверь выломает? Не совсем дикарь ведь.

Подхожу к входной двери, хватаюсь за ручку, нажимаю и толкаю. Открывается. Но едва я высовываю голову, как передо мной встаёт охранник под два метра ростом.

– Что-то случилось, Каролина Павловна? – спрашивает лысый мужчина в чёрном костюме и такого же цвета водолазке под пиджаком. Ночью, наверное, только его голову видно.

– Меня держат здесь против воли, – отвечаю, скрестив руки на груди. – Поможете сбежать? – понизив голос, я подаюсь вперёд.

– Лучше вернитесь в квартиру, для вашей же безопасности, – говорит он и сразу поджимает губы.

Кто-то сказал лишнее?

Что с моей безопасностью? Что-то случилось, и я об этом не знаю? Вроде, ничего не происходило, кроме аварии, в результате которой погибла моя бабушка, а мама оказалась в больнице. У меня никаких проблем не было и нет, спокойно работала в гостинице на ресепшене вместе с Юлькой. Иногда в выходные дни гуляли по торговому центру, но в основном я готовилась поступать в магистратуру. Не хочу всю жизнь работать портье в надежде выслужиться до администратора гостиницы. У меня была абсолютно спокойная и мирная жизнь, так что же случилось такого? Что сподвигло Самойлова притащить меня к себе и запереть в четырёх стенах?

Ладно, не четырёх, квартира будет побольше, чем загородный дом. Два этажа, пять спален, почти в каждой своя ванная комната, не считая общей, кабинет Самойлова, размером как две моих комнаты. Гостиная есть и на втором этаже, правда, скромнее, чем на первом, ведь здесь поместились открытая кухня с островком, столовая и зона отдыха с диваном, журнальным столиком и телевизором во всю стену. Я и не знала, что такие существуют. Так что грех называть эти хоромы четырьмя стенами, Лина.

– Мне угрожает опасность? – прищурившись, спрашиваю охранника.

– Да, – отвечает, даже головой не пошевелив, только рот двигается, как у робота. – Вы рискуете быть прикованы цепью к батарее, если слушаться не будете, – ошарашивает меня этими словами.

А ты уже надумала себе бог знает что, Лина.

Не найдя, что ответить, да и смысла вымещать свою злость на подчинённого Самойлова нет, я захлопываю дверь перед носом охранника.

Лина, спокойно, держи себя в руках, ничего не разбивай и не ломай, – мысленно себе говорю, но руки так и чешутся. Нужно чем-то себя занять, например, пошариться в вещах Самойлова, выяснить чем живёт и какие у него грехи, чтобы знать врага в лицо. Жаль, я не знала, что за мной наблюдают со всех уголков дома, и мой обыск не останется незамеченным.