Посвящается

Генералу сэру Брайану Хорроксу, кавалеру ордена «Бани» 2-й степени, кавалеру ордена Британской империи 2-й степени, кавалеру ордена «За отличную службу», почетному доктору гражданского и канонического права, радиопередачи которого так много способствовали ознакомлению неподготовленного человека с основами военного искусства

RONALD FREDERIC DELDERFIELD

NAPOLEON’S

Marshals

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2022

Предисловие

Империя Наполеона I, основанная им в декабре 1804 года, рухнула в конце июня 1814 года. За это время двадцать шесть лучших генералов Франции получили от Наполеона маршальский жезл, который, по его словам, лежал в ранце каждого рядового французской армии. Однако господство Наполеона над Францией и большей частью Западной Европы не было ограничено во времени только этими десятью годами. Его основы были заложены восемью годами ранее после вереницы одержанных им блистательных побед в Северной Италии; окончательно оно было закреплено после захвата Наполеоном власти в ноябре 1799 года в результате coup d’etat^[1], известного как брюмер. Когда Наполеон стал во главе государственной власти, люди, которых он впоследствии произведет в маршалы империи, уже находились в высоких чинах, хотя многие из них происходили из низших слоев общества и своим выдвижением были обязаны революции.

В книге рассказывается о жизни двадцати шести полководцев, державших в повиновении Европейский континент в течение почти двадцати лет. История этой эпохи написана в расчете на читателя, достаточно хорошо знакомого с последовательностью ее основных событий и с основными причастными к ним лицами, так что данная книга вовсе не ставит своей целью предложить читателю еще одну легенду Первой империи. Чтобы понять воздействие Наполеона на людей его поколения и на политическую ситуацию в Европе, закончившуюся драмой Ватерлоо, быть может, потребуется целая жизнь. Эта книга предназначена для читателя со средним уровнем подготовки, которому захочется побольше узнать об этих храбрых и честолюбивых людях, поддерживавших груз наполеоновского трона, понять, с чего они начинали, как относились к власти, с чем пришли к концу жизни, какими начальниками они были для своих подчиненных и как вели себя по отношению к человеку, который поднял их с уровня конюха или бродячего торговца и дал им в истории такое место, что их имена стали легендой при жизни.

Конечно, повествовать о маршалах Наполеона было бы совершенно невозможно, не рассказав хотя бы в краткой форме о битвах и кампаниях, в которых они участвовали в течение более двадцати лет. Однако на протяжении всей моей работы над книгой я не забывал, что читателей биографической литературы в основном интересуют личные качества конкретных лиц, а не их успехи и неудачи в войнах, происходивших за сто пятьдесят лет до взрыва в Хиросиме, сделавшего способы их ведения такими же устаревшими, как при Цезаре.

Для того чтобы успешно отслеживать изложенные в книге события, достаточно иметь перед глазами карту Европы и руководствоваться прилагаемым ниже перечнем главных действующих лиц этой исторической драмы.

Генералы, произведенные в маршалы декретом императора в 1804 году:

КЕЛЛЕРМАН, начинавший службу в регулярной армии в ранге субалтерна;

ЛЕФЕВР, начинавший службу гусаром;

ПЕРИНЬОН, начинавший службу гренадером;

СЕРЮРЬЕ, начинавший службу младшим лейтенантом;

БЕРТЬЕ, начинавший карьеру инженером и ставший профессиональным военным;

МЮРАТ, сын трактирщика, первоначально собиравшийся стать церковнослужителем;

МОНСИ, собиравшийся стать юристом;

ЖУРДАН, сын врача, бродивший по дорогам с мешком торговца вразнос;

МАССЕНА, начинавший юнгой, контрабандистом и торговцем фруктами, а уже впоследствии ставший офицером;

ОЖЕРО, первоначально зарабатывавший себе на жизнь в качестве лакея;

БЕРНАДОТ, сын юриста, ставший профессиональным солдатом и дослужившийся до старшего сержанта;

СУДЕТ, собиравшийся стать деревенским пекарем;

БРЮН, начавший изучать право, но всегда хотевший стать писателем;

ЛАНН, начинавший учеником красильщика;

МОРТЬЕ, полу англичанин, сын мелкого фермера;

НЕЙ, поставленный работать бочаром, но сбежавший из дому, чтобы стать гусаром;

ДАВУ, вступивший в королевскую армию в чине младшего лейтенанта;

БЕССЬЕР, поначалу работавший цирюльником.

В 1807 году Наполеон начал дополнять этот список, наметив для внесения в него нескольких заслуженных генералов. Первым к списку был добавлен:

ВИКТОР, революционно настроенный сержант королевской армии.

В 1809 году Наполеон вручил маршальские жезлы еще трем генералам. Это:

МАКДОНАЛЬД, сын шотландского эмигранта, ставший кадетом офицерского училища в возрасте двадцати двух лет;

МАРМОН, начинавший службу кадетом артиллерийского училища;

УДИНО, предполагавший унаследовать у своего отца пивоварню, но вступивший в армию с началом революции.

С 1811 года и вплоть до падения империи Наполеон ежегодно вручал жезл только одному из генералов. Ниже приводится их список:

СЮШЕ, сын владельца шелкоткацкой фабрики;

СЕН-СИР, начинавший жизнь изучением инженерного дела и прирабатывавший уроками черчения;

ПОНЯТОВСКИЙ, племянник польского князя и всю жизнь – профессиональный военный.

В течение краткого периода, закончившегося Ватерлоо, маршальский жезл получил еще один генерал. Это был

ГРУШИ, сын маркиза, записавшийся после начала революции волонтером в республиканскую армию.

Вот эти двадцать шесть героев, которым предстоит протягивать руку к коронам, ссориться, интриговать, сражаться, совершать тяжелые походы и умирать под руководством величайшего из полководцев всех времен. Они пришли из всех слоев населения: аристократии, средних и нижних классов. Общими у них были три качества: честолюбие, удивительная храбрость и тот род гордости, который или ведет человека к вершине успеха, или низводит степень его умственного развития до уровня восьмилетнего ребенка.

Глава 1
Барабаны забили

Во второй половине дня 12 июля 1789 года неподалеку от Пале-Руайяля собралась возбужденная, но не вполне уверенная в себе толпа парижан. Едва ли хоть один из тех, кто в ней находился, отдавал себе отчет в том, что же они здесь все-таки делают. Каждый был притянут сюда тем побуждением, которое движет отдельным человеком, лишь только он завидит собирающуюся толпу, и подчас доводит горожанина, наблюдающего проходящее мимо шествие, до состояния беспричинного волнения. В этом случае не было никаких процессий – просто топчущаяся на месте толпа мастеровых, лавочников и плохо одетых лиц свободных профессий, которые, видимо, были озабочены исключительно одним, а именно обсуждением недавно принятого Генеральными штатами решения: самостоятельно преобразовать себя в постоянно действующее собрание, которое не может быть распущено королем.

Очевидно, это сборище отличалось от любой другой уличной манифестации. Не было ни записных ораторов, ни флагов, ни эмблем на шляпах или лацканах; не было никаких беспорядков, из-за которых стоило бы вызывать полицию или войска парижского гарнизона. И вдруг настроение собравшихся неожиданно изменилось. Через толпу рука об руку пробирались трое молодых людей, время от времени выкрикивавших: «К оружию!» В этот же момент еще один молодой человек в довольно бедной одежде запрыгнул на стол и начал произносить перед толпой зажигательную речь. И через несколько минут площадь перед дворцом Пале-Руайяль просто закипела от возмущения. Французская революция, которая ныне считается одним из самых важных событий XVIII века, началась!

Никто не знает имен этих троих молодых людей, призывы которых побудили четвертого произнести свою речь, но имя оратора дошло до нас как имя человека, который первым начал серию революционных взрывов, которые с некоторыми интервалами будут продолжаться до наших дней.

Его звали Камиль Демулен. Это был двадцативосьмилетний адвокат и весьма остроумный и язвительный журналист. Его слов никто не записал, но их сила, заключенная в самой их сущности, была такова, что осознать ее пока не мог никто, и меньше всего он сам. Через сорок восемь часов после его выступления громадная, нависающая над Парижем крепость Бастилия, символ абсолютизма Бурбонов, была взята штурмом. Вулканы народного гнева, рычащие уже более ста лет, взорвались над этим зловонным, задыхающимся от самого себя городом. Подобно потоку лавы гнев обездоленных катился, все сметая перед собой, по государственной машине и Церкви, по королям, королевам, аристократам, священству и сотням лет привилегий.

Прежде всего привилегии! В течение многих и многих поколений продвижение по службе во всех профессиях, и прежде всего в военной среде, зависело от происхождения, и только от этого. Ни один рядовой солдат, какие бы способности или рвение он ни демонстрировал, не мог рассчитывать, что поднимется выше уровня старшего сержанта полка, да и то если выкажет глубочайшую верность престолу. Солдаты, отвечавшие за безопасность королевской особы, даже не были французами – это были швейцарские наемники. Патриотизм не стоил ничего, благородное происхождение – все.

И все это должно было измениться в течение нескольких месяцев. По всей Франции мужчины увидели открывающуюся перед ними надежду на более быстрое продвижение по службе, и никто так не был уверен в ней, никто так ей не радовался, как те, кто жил в казармах. Войска, вызванные, чтобы загнать толпы в их трущобы, соединились с революционерами. В Париж одна за одной прибывали депутации из провинций, чтобы выразить свою лояльность по отношению к новой власти. Одна из таких депутаций играет важную роль в нашем рассказе, и ее история и станет отправной точкой для нашего повествования.

Анализируя период времени длиною более ста пятидесяти лет, можно ошибочно предположить, что французская революция поддерживалась исключительно мощью и боевой энергией парижских толп. Это не так. Эти толпы и их часто сменявшиеся вожди не играли столь уж важной роли в последовательности восстаний и переворотов, начавшейся нападением на Бастилию в июле 1789 года и закончившейся захватом власти Наполеоном за несколько недель до конца столетия. На самом деле побудительный стимул для революции был создан двумя социальными группами: недовольными монархией лицами свободных профессий, из среды которых вышло большинство политиков того периода, а также младшими офицерами и сержантами армии. Прояви вторая из этих групп лояльность к короне, революция была бы подавлена за несколько недель и Франция в течение всего XIX века вполне могла бы оставаться монархической державой. Именно присутствие в армии смелых и умных людей, настоящих мужчин, ненавидевших деспотизм и неэффективность режима Бурбонов, позволило сформироваться «пятой колонне» и дало возможность парижским идеалистам и краснобаям превратить слова в дела, которые в конечном итоге и повергнут троны европейских монархов.

Одним из таких недовольных был некий девятнадцатилетний лейтенант из Бургундии, воинская часть которого стояла в Аррасе. Его звали Луи-Никола Даву, и он происходил из аристократического семейства, обосновавшегося в Осере. Когда в Аррас из Парижа прибыл курьер с последними новостями о падении Бастилии, никто не расспрашивал его с большим тщанием, чем Луи Даву. Этот младший офицер был серьезным молодым человеком, глубоким знатоком государственного права, хотя и несколько педантичным в своей профессии.

Насколько могут вспомнить его современники, Даву посвятил себя профессии военного, однако ко времени описываемых событий ему не удалось произвести большого впечатления на своих начальников. Его единственной отличительной особенностью была манера неряшливо одеваться и презрение к попыткам пощеголять со стороны его сотоварищей-субалтернов. Начищенная медь и напудренные парики совсем не представляли для него интереса. Совершенного полководца он представлял себе как человека, который интересуется исключительно профессиональной стороной своего дела и переходит к действию, только тщательно оценив каждый из возможных для него вариантов: стремительную атаку, упорное сопротивление и, если необходимо, отступление с боем и в полном порядке. К девятнадцати годам он заслужил репутацию несговорчивого упрямца. В офицерской столовой его речи никогда не заканчивались смехом. На ухаживание за женщинами, как и на карточные игры, он не считал нужным затрачивать ни времени, ни денег. Показную сторону военной жизни он также презирал, очень многое держал про себя, не заводил друзей и не лебезил перед теми, кто мог бы продвинуть его по служебной лестнице.

Он, видимо, был самым непопулярным младшим офицером в полку, но, хотя многие и смеялись над его необщительностью и плохо завязанными галстуками, это делалось только за его спиной. Никто не осмеливался высказать эти претензии ему в лицо, поскольку в натуре Даву было нечто такое, что внушало хоть и недоброжелательное, но уважение. И когда через несколько недель после падения Бастилии этот многими не любимый молодой офицер вошел в столовую и холодно предложил послать офицерскую депутацию в Париж, чтобы заявить о лояльности Королевского Шампанского полка новому правительству, никто и не подумал арестовать его как мятежника и предателя дела короля. Офицеры выслушали все, что он собирался сказать, и затем избрали его своим представителем – честь, которую он принял, коротко кивнув.

Новости об этой попахивающей мятежом выходке вскоре просочились в сержантскую столовую, где немедленно были встречены с одобрением. В казарме сержантов был свой собственный «законовед», готовый сопровождать лейтенанта Даву в Париж, и к жесткому, лишенному чувства юмора офицеру тотчас же присоединился человек, бывший ему противоположностью во всех отношениях, кроме одного – радикализма, который и удерживал их рядом друг с другом.

Представитель интересов сержантского состава был полноватым розоволицым маленьким человечком, который, бывало, восхищался звуками собственного голоса и с радостью принимал весь риск бунта взамен на значимость связанных с ним событий. Его подлинное имя звучало как Клод Перрен, но он, вероятно, считал его слишком простым и предпочитал называть себя Виктор. Его граничащее с агрессивностью осознание собственной роли уже позволило ему пройти путь от мальчишки-барабанщика до сержанта, и теперь на фоне потока новых идей, катящегося по Франции, он мог рассматривать себя как особого уполномоченного, равного в правах с поджимавшим губы Даву.

Они направлялись по дороге на Париж; Даву – в молчании и даже более задумчивым, чем обычно. Сержант же Виктор-Перрен без умолку болтал, рассказывая о том, что у него на сердце, и прикидывая, какие награды могут свалиться на голову здравомыслящих сержантов, вставших на твердую почву успешно развивающейся революции. Так они и ехали бок о бок – два будущих маршала Франции… Даже в своих самых фантастических снах они не могли представить, какую славу, какие богатства и какие различия в понимании верности уготовили им грядущие годы. Не могли они и представить, что более чем через двадцать лет славы один из них ради спасения чести пожертвует всем, а другой начнет охотиться за своими бывшими друзьями и продавать их роялистам.

Даву оказался не единственным находящимся на службе офицером, разглядевшим возможность сделать карьеру за дымом праздничных фейерверков.

По меньшей мере еще в пяти городах, где имелись гарнизоны, нашлись люди благородного происхождения, открыто вставшие на сторону революционеров, выдвигавшиеся на первые роли и заявлявшие, что служить следует Франции, а не ее жалкому королю.

Когда пала Бастилия, Франсуа Келлерману, ветерану Семилетней войны, было пятьдесят четыре года. Сын процветающего купца, он начал служить субалтерном и теперь уже был близок к пенсионному возрасту. Он был высокорослым и добродушным человеком, привыкшим и встречать и наносить удары. Кроме того, он одинаково хорошо говорил по-французски и по-немецки, поскольку происходил из Страсбура, на северо-восточной границе Франции. Келлерман не был человеком, который стал бы играть только в беспроигрышную игру, дожидаясь, пока парижские демагоги сделают ход первыми. Он с рычанием появился на политической арене, как законченный радикал, и с этого момента уже не оглядывался назад. Если бы кто-нибудь шепнул ему, что революция сделает его герцогом, он бы онемел от изумления.

В доме другого профессионального солдата можно было наблюдать свидетельство еще более глубокой преданности идее. Друзья двадцатитрехлетнего Эмманюэля Груши были потрясены, услышав, что сын маркиза не только отдался делу революции, но и ушел добровольцем в армию рядовым! А молодой Груши сделал именно это, намеренно отвернувшись от богатства и привилегий, и вскоре затерялся в рядах патриотов. Ему еще раз предстоит затеряться через двадцать шесть лет, но на этот раз с маршальским жезлом в руках и во главе 33 тысяч вооруженных солдат.

В это лето костры революции загорались в самых неожиданных местах, и пример с Груши является не столь уж удивительным, каким он мог казаться. Скоро даже самым реакционным представителям уходящего режима стало ясно, что эти выступающие перед толпой ораторы обратили в свою веру также и некоторых весьма известных лиц из привилегированных кругов и что не все из новообращенных – жители трущоб и недовольные сержанты.

Когда Серюрье услышал вести из Парижа, ему было уже сорок семь лет. Граф раздумывал над ними несколько недель – он был большим тугодумом, а затем объявил, что радикальное изменение характера власти – это прекрасная вещь для его любимой страны и его в равной мере любимой профессии. Заявив это во всеуслышание, он тем самым соединил свою судьбу с судьбой революции. Он стал солдатом в тринадцать лет и майором – через тридцать четыре года службы. Теперь продвижение было быстрее. Дивизионным генералом он станет через несколько недель.