В квартире было пустынно. Большая часть мебели отсутствовала. То ли выбросили, то ли мать вывезла. И ведь к нему не обращалась даже. Ну, солдат там попросить… Андрей прошелся по комнатам. В спальне осталась лишь старая железная кровать с никелированными шарами на спинках. А в гостиной – только древний диван, стол с совершенно испорченной столешницей и старый книжный шкаф со скрипучими дверками. Пустой. Да еще пара фотографий на стене. Старых, очень старых… в простых сосновых рамках… и именно поэтому, возможно, так и не привлекших внимание матери. Обе были еще фронтовой поры. На одной из них был дед, еще совсем молоденький лейтенант, запечатленный среди своих бойцов. Андрей знал, что этот снимок делал корреспондент дивизионной газеты, когда готовил заметку о подвиге разведчиков, захвативших «языка» и подорвавших почти сотню фашистов в их собственных блиндажах. Подкрались ночью, сняли часового, забрались на земляные крыши блиндажей и ухнули в печные трубы по противотанковой гранате, те разорвались внутри массивных чугунных печек, посекли осколками чугуна все живое… Дед рассказывал ему об этом случае. Андрей вообще любил слушать рассказы о войне. У них с дедом это называлось «быль»… А на втором снимке – дед и бабушка. Дед уже чуть постарше, на один военный год, с усами, с орденом и парой медалей на груди. В сорок втором еще не очень щедро награждали. И бабушка, молоденькая, в простом ситцевом платьице и вроде как несколько испуганная тем, что такой статный офицер и настоящий герой (вон сколько наград) обратил на нее внимание…

В прихожей скрипнула дверь. Андрей обернулся. В коридоре пробежал по стенам луч фонаря, а затем в комнату осторожно просунулась чья-то физиономия.

– А-а, это ты…

Человек шагнул вперед, бросил на пол большую сумку, которую нес в левой руке, и осветил себя. Это оказался Венька Гриценко из соседнего подъезда. Они вместе ходили в первый класс. Мать тогда еще только заканчивала институт (поступить в который ее заставил как раз дед), так что Андрей по большей части жил у деда. Чтобы не мешать учебе. Так и отучился первые три класса. А потом перешел в другую школу, уже рядом с домом родителей.

Венька огляделся.

– Тоже ищешь, чего продать, или так зашел?

Андрей непонятливо нахмурился:

– Как это?

– Ну… многие свои старые вещи не стали брать, так здесь и бросили. А мы с ребятами надыбали канал. Финны на нашу старину очень даже нехило западают. Вот мы и таскаем им – керогазы всякие, утюги старые, зеркала, стулья. Кое-что, конечно, приходится почистить там, подшаманить, но ничего, нормальные бабки платят.

– Да нет, – качнул головой Андрей. – Я так… прощаюсь.

– Понимаю, – после короткой паузы кивнул Венька, затем внезапно оживился: – А знаешь что, давай помянем Петра Демьяныча, хороший человек был. – Он наклонился к сумке и извлек оттуда початую бутылку водки, пару помятых кружек и завернутые в одну газету кусок колбасы и полбатона. – Это я греюсь, – хохотнул он. – В квартирах-то холодно, отопление еще на прошлой неделе отключили.

Они уселись на заскрипевший диван. Молча разлили водку, хряпнули не чокаясь и торопливо зажевали, попеременно откусив от колбасы и батона. Венька вальяжно откинулся на спинку. Похоже, он уже до того порядочно «погрелся».

– Ну а ты сам как? – спросил он.

– Что как? – переспросил Андрей.

– Чё дальше делать думаешь-то? Все так же служить?

– Ну… да.

– Зря, – авторитетно заявил Венька. – Я тебе скажу, сейчас в погонах – никаких перспектив. А вот на гражданке такие возможности открываются, – он округлил глаза, – такие бабки делать можно, и совершенно просто.

– Просто даже кошки не родятся, – хмыкнул Андрей.

– Брось, – Венька пренебрежительно махнул рукой, – надо только отбросить все эти сопли, которыми нас пичкали в школе и… в комсомоле, и рубить деревянные. Время сейчас такое, что можно нехило приподняться. Надо только первоначальный капитал накопить…

– И как же ты его накопишь? – усмехнулся Андрей.

Венька внезапно выпрямился и испытующе уставился на него:

– Слушай, а хочешь со мной хорошие бабки заработать? Не обижу. Дело есть – верняк. Заодно и за деда твоего отомстим.

– Как это? – слегка севшим голосом спросил Андрей.

– А вот так, – возбужденно заговорил Венька, – мы этих ребят, что тут химичили, на хорошие бабки выставим. Вот смотри. – Он потянулся к сумке, извлек из нее толстую папку, торопливо развязал шнурки и, наклонившись к свету, продолжил: – Они же нас тоже обжулили. Обещали новую трешку, а предоставили такое дерьмо… да еще на предков так наехали, что те и рот открыть боятся… Ну ничего, я с ними посчитаюсь. Я всю их химию раскопал, вот смотри: Аникеевым из второго подъезда – ну помнишь, у них еще собака Жулька была? – обещали двушку, а заселили в полуразвалившуюся общагу на Советской. Баба Тоня Полуянова вообще нигде не числится, так же и Сумина, Постышев дядя Женя… да у меня тут вообще таких сорок семь фамилий, ну, которые нигде не значатся, понимаешь?

– Они их что, всех убили? – глухо спросил Андрей.

– Да кто их знает, – отмахнулся Венька. Его глаза возбужденно блестели. – Да и не в этом дело. Они-то думают, что все замазано, ан нет… я их за всё заплатить заставлю… они мне такие бабки отвалят…

Андрей вздрогнул:

– Ты что, не пойдешь в милицию?

– А толку? – Семен махнул рукой. – Что это даст? Ты думаешь, милиция не куплена? Все вокруг куплены. Да и вообще, никого уже не вернешь. А вот заработать можно легко… Так что давай вместе. Ты все-таки военный. У тебя же, наверное, и пистолет есть. А деньги поделим. Я знаю, кто у них главный, и адрес имеется. Он себе такую домину отгрохал в Заречье! Ну, где обкомовские дачи… Его дом сразу видно – огромный такой, из красного кирпича с зеленой крышей. Три этажа и пять окон по фасаду, с башенками. Он там один такой.

Заречье Андрей знал. У них там был танкодром. Конечно, не в самом поселке, а подальше, километрах в пяти. Туда вела проселочная дорога, проходящая в полукилометре от зеленого забора, отгораживающего поселок от простых смертных. И дом тот он вроде как видел…

– Ну как, входишь в долю? Четверть отстегну!

Голос Веньки вернул Андрея в эту комнату.

– Дурак ты, – устало произнес он, – так они тебе и заплатят. С чего бы? Сам же говоришь – у них все куплено.

– Так пусть и меня купят! – совершенно искренне удивился Венька его непониманию жизни. – Я ведь много не попрошу. Штучек этак тридцать – сорок.

– А если они тебя просто грохнут?

– Э-э нет, – засмеялся Венька, – меня так просто не возьмешь! Я не дурак, свою папочку с собой тащить не собираюсь. Схороню ее у надежного человечка да накажу ему, если со мной что-нибудь случится – тут же передать ее куда следует. Ну как, вступаешь?

– Нет, – мотнул головой Андрей, – я с ними ни в какие финансовые дела вступать не собираюсь. Они мне по-другому заплатить должны.

Венька окинул его снисходительным взглядом:

– Ну и дурак… – Он закрыл папку, засунул ее обратно в сумку и повернулся к Андрею с посуровевшим лицом: – Только уговор: о моих делах – молчок. А за это я тебе потом, когда все проверну, свою папочку отдам. Сам с ней по милициям бегай. Посмотрим, чего выбегаешь. Лады?

Андрей молча кивнул…

Венькина мать появилась у них дома через полторы недели после этой встречи. Андрей как раз ненадолго забежал домой, чтобы поспать перед дежурством. Едва он вошел в прихожую, как по ушам резанули сдавленные рыдания, доносившиеся из кухни:

– …Я уж и не знаю, что и думать…

– Андрей, это ты? – послышался с кухни голос матери. – Зайди к нам.

За кухонным столом сидела мать Веньки с красным носом и зареванными глазами и мяла в кулачке мокрый платочек.

– Андрей, это мама Вени Гриценко. Ну ты помнишь… Веня пропал неделю тому назад…

– Да-да, – мелко закивала мать Веньки, – неделю уже. Я уж всех обегала. Из его знакомых ребят никто не знает. Только вроде как Веня говорил, что скоро заработает много денег. Я и к Тане ходила, это его девушка. Так и Таня говорит, что ничего не знает, только мне показалось, она вроде как напугана очень…

Андрей медленно покачал головой:

– Я тоже ничего не знаю. Мы с ним виделись где-то недели полторы назад. Случайно встретились. В старом доме. Деда помянули, поговорили и разошлись.

– Да-да, мне Венечка рассказывал, – вновь закивала его мать, – я поэтому и пришла. А вдруг ты знаешь что-то? Я уж не знаю, что и делать. В милиции говорят – должен месяц пройти, прежде чем заявление примут…

На следующий день, сменившись с дежурства, Андрей отправился к следователю. Он рассказал ему все, что узнал от Веньки. Следователь слушал его, нейтрально отводя глаза. А когда Андрей закончил, поинтересовался:

– А папочки этой у вас не осталось?

– Да нет же. Я же говорю, он мне после обещал отдать…

Следователь кивнул и глубокомысленно задумался.

– Что мне вам сказать, гражданин… информацию вы принесли интересную, но подтверждений ей никаких. Так что тут скорее вам обвинение грозит – за клевету. И не думайте, это я не грожу и не пугаю, а просто констатирую факт. Потому как доказательств у вас никаких. Одни слова.

– Но это же просто! – вскинулся Андрей. – Достаточно проехать по адресам, по которым они людей переселили, и все станет ясно.

– Ездили, гражданин, ездили, – пояснил следователь, – не по всем, конечно, но по многим. И не выявили никаких правонарушений. Все переехавшие довольны предоставленным жильем и претензий к фирме не имеют.

– Да их просто запугали!

– И вы готовы это доказать? – усмехнулся следователь. – Причем в тот момент, когда те, кого вы пытаетесь защищать, будут в голос утверждать, что они всем довольны и всё, что вы говорите, – это просто ваши фантазии?

– Ну… – Андрей запнулся. – Вы же можете…

– Мы можем только то, что написано в Уголовном и Уголовно-процессуальном кодексе. А там написано, что если нет пострадавших и признаков преступления, то нет и самого преступления. А пострадавших – нет. И признаков преступления нам тоже обнаружить не удалось.

– А как же дед?

– А это совсем другое дело, – развел руками следователь, – и никаких железных, юридически выверенных оснований, каковые в любом суде ни один адвокат оспорить не сможет, у меня нет. А твои или, скажем, мои умозаключения я использовать не могу. Потому что если я это сделаю, то любой мало-мальски грамотный адвокат не оставит от моих выводов камня на камне… Пойми, – начал он другим тоном, – вот, скажем, ты машину водишь?

– Можно сказать и так, – угрюмо усмехнулся Андрей, представив свою «машину».

– Что у тебя в цилиндрах горит? Бензовоздушная смесь, так ведь? А что, к примеру, будет, если у тебя в цилиндрах окажется самый что ни на есть лучший бензин, но почти без воздуха?

– Заглохну.

– Вот! – Следователь поднял палец. – Так что какая бы отличная у нас ни была милиция, без воздуха, то есть всемерного содействия граждан, ничего у нас не выйдет. А граждане боятся или не хотят. Мол, ничего не знаю – моя хата с краю. Вы милиция, вы и работайте. А как? Мы же не бандиты, которым никакой суд не указ и никакой адвокат не помеха. И сделать что-то мы можем, только если сам гражданин озаботится соблюдением закона и восстановлением справедливости – время свое потратит, показания даст, да не откажется от них в суде, да не испугается, когда бандюки на него первый раз наедут. Потом-то мы можем охрану дать, потому как опять же основания появятся, а не просто умозаключения, а вот в первый раз ему самому придется натиск выдержать. Вот тогда мы и победим.

– Если милиция хорошо работает, то и граждане… – начал Андрей.

– А мы что, в другой стране живем? – перебил следователь. – Что, если в стране такое творится, причем с одобрения с самого верха, у нас все в порядке будет? Ну ничего, – его глаза зло сверкнули, – они еще наплачутся. Они думают, если бабок нарубили и пару мордоворотов в охрану наняли, так теперь всё – в безопасности? А вот хрен! Настанет день, и они еще заплачут горькими слезами… над своими могилами…

Уже прощаясь, Андрей не выдержал и спросил:

– А что там с дедовым делом?

Парень пожал плечами:

– Работаем, отрабатываем версии… – И по его тону Андрею стало ясно, что никакой надежды нет…

Еще через день рота должна была ехать на танкодром. Последнее время такие выезды стали очень нечастыми. Да что там говорить – почти совсем прекратились. Из механиков-водителей последнего призыва на танкодроме еще не был ни один. Как учить солдат в таких условиях, Андрей не представлял. Армия разваливалась, постепенно превращаясь из серьезной боевой силы в скопище насильно или от безысходности собранных людей, влачащих полунищенское существование. Честнее было бы оставить от дивизии батальон для охраны складов и парков – во всяком случае, пока не отправят технику на переплавку, – а остальных отпустить на гражданку, честно сказав: «Живите как хотите, а на то дело, что вы выбрали как дело всей своей жизни, у этого государства денег нет». Но так тоже не поступили, поэтому оставалось только терпеть и надеяться. И радоваться тому, что время от времени случаются чудеса вроде сегодняшнего выезда на танкодром.

Когда они проезжали мимо обкомовских дач, Андрей вылез из люка и, поднеся к глазам бинокль, уставился на дом, о котором ему рассказывал Венька. Дом был огромный, аляповатый. Данилыч, старшина роты, называл такие «пережравшими коммуналками». Вокруг дома шел пижонский забор из красного кирпича, а въезд перекрывали кованые ворота на кирпичных столбах с фонарями. Да и кирпич был, судя по цвету, не простой, а финский…

Вождение отработали плохо. Кармазин, из молодых, даже умудрился слететь с колейного моста, да так, что его танк пришлось стаскивать буксиром. Ротный обматерил Андрея и в наказание заставил остаться после всех и собрать матбазу. Так что обратно в парк Андрей ехал один. Вечерело. Когда они выехали на проселок, ведущий мимо обкомовских дач, небо на востоке уже потемнело. В домах зажглись окна. И в том тоже. Обед на танкодром привезли скудный, едва хватило на солдат, поэтому у Андрея уже сосало под ложечкой. И он вдруг ясно представил, как некто, жирный наглый боров, вылезает из ванны, надевает махровый халат и шлепает босиком вниз, в кухню, чтобы залезть в холодильник, достать оттуда финский сервелат, черную икру, масло, и, усевшись за стол, мажет себе бутерброды… А потом вдруг навалилось осознание, что этот жив, а деда уже нет и никто за это не ответит! Андрей вздрогнул, стиснул в кулаке застежки шлемофона и внезапно глухо произнес в микрофоны лингафона:

– Стой!

Танк остановился.

Несколько секунд Андрей прислушивался к себе, выясняя, насколько он готов к тому, что задумал, что собирается сделать. Ведь этот поступок разрушит всю его жизнь, все планы, которые у него были, все его надежды. А может быть, и вообще отнимет эту самую жизнь. То есть, если верить гуманистам, – самое ценное, что только есть в мире. Но ведь если он его не совершит, то…

Андрей глубоко вздохнул и бросил уверенным голосом:

– Экипаж из машины!

– Товарищ лейтенант! – испуганно охнул снизу Яковенко, механик-водитель, но Андрей полоснул по нему бешеным взглядом и, нырнув на место башнера, включил привод, разворачивая башню. Ствол пушки пополз назад.

Яковенко и Таджиев выбрались из танка и стояли у обочины, испуганно жались друг к другу. Андрей выскользнул из башенного люка, захлопнул крышку и, громыхая сапогами по броне, забрался в люк механика-водителя.

– Стоять здесь, понятно? – буркнул он и опустил сиденье механика-водителя в боевое положение. Глухо звякнул люк, будто отрезая всю прошлую жизнь. Андрей поудобнее перехватил рычаги и влип лбом в рубчатое ограждение смотровых приборов. Верный «Т-72» взрыкнул мотором и, перевалив через кювет, ходко пошел по заснеженному полю.

Перед самым забором Андрей слегка притормозил и чуть повернул танк, чтобы ударить по кирпичному столбу лобовой броней корпуса. Крылья над гусеницами сделаны из довольно тонкого металла, и если врезаться в столб гусеницей, то они непременно погнутся, да и сама гусеница тоже может порваться.

Удар был не слишком сильным – так, вроде как снес ствол нетолстого дерева. По броне глухо застучали обрушившиеся кирпичи. Андрей подал назад левый рычаг и, развернув танк, двинул вдоль забора, снося его, будто картонную перегородку. В смотровом приборе нарисовалась дверь гаража, из которой выскочил какой-то мужик. Разинув рот в безмолвном крике, он суматошно взмахнул руками и рванул куда-то в сторону. Андрей хищно ощерился. Гараж, значит, а там никак крутой «мерседес» стоит? Ну-ну… «Т-72» крутанулся на пятке и вломился в стену гаража. К грохоту осыпающихся кирпичей прибавился визг сминаемого железа. Ого! Да гаражик-то здоровенный, на три машины. Танк провернулся на месте, превращая искореженную груду железа, кожи и лакированного дерева в этакий плоский блин, а затем, радостно взревев мотором, двинулся к следующему сверкающему чуду немецкой инженерной мысли…

Он как раз заканчивал с третьим, когда слева, со стороны башни, послышался ритмичный приглушенный звон. Андрей развернул танк. Ого, противник открыл огонь на поражение. Он издевательски захохотал:

– А вот это зря-а-а, пацаны… Для того чтобы пробить мою броню, надо иметь калибр не меньше ста миллиметров, а не сраные девять.

Он зло рванул кулису. Танк захрустел гусеницами по битому кирпичу и буквально прыгнул вперед. Трое придурков, лупящих по танку из пистолетов, вопя, брызнули в стороны. Андрей притормозил, примерился и направил свой «Т-72» в ближний угол ненавистного дома. Тот задрожал и осел на танк всей своей немалой массой. Торсионы заскрипели. Андрей переключил передачу и рванул кулисы. Старина «Т-72» не подвел. Взревев дизелем, он выкарабкался назад, сопровождаемый грохотом осыпающихся кирпичей. Андрей развернул танк, нацелившись на соседний угол, и остановился. Он не хотел убивать тех, кто в доме, а значит, надо было дать им время выскочить. Через несколько мгновений на двор вывалилась целая толпа орущих полуодетых женщин, вопящих детей, кутающихся в халаты и пледы мужиков. Андрей газанул, ревом дизеля подгоняя тех, кто еще задержался в доме, и уже положил руку на рычаг переключения передач, как вдруг его внимание привлек какой-то тип в вызывающе элегантном костюме и с «испанской» бородкой, стоявший в стороне, у бассейна. В отличие от остальных, он не орал, не бегал и вообще стоял совершенно спокойно, будто наслаждаясь всем происходящим. Видно, почувствовав, что Андрей на него смотрит, тип поднял руки перед собой и несколько раз торжественно приложил ладонь к ладони, будто демонстрируя аплодисменты, а затем скрестил руки на груди, как бы давая понять, что готов и дальше наслаждаться зрелищем.

Андрей хищно усмехнулся и включил передачу…