4

Убитый «пазик» трясся по проселочной дороге. Михаил, сидевший у окна, покосился на деда, дремавшего рядом. В этот богом забытый угол Подмосковья Мишка попал по просьбе Седого.

В тот день он зашел к нему еще утром. Седой был один. Открыв дверь, кивнул Михаилу:

– Проходи на кухню. Чай будешь? – спросил он, когда Михаил опустился на табуретку у стола.

– Ну, можно.

Седой поставил чайник на плиту.

– Слушай, – осторожно начал Миша, – я вот тут подумал, если, как ты говоришь, какие-то инопланетяне уже вступили в контакт с нашими правительствами, то они должны были…

– Кто тебе сказал? – перебил Седой.

– Что?

– Что вам кто-то и что-то должен. И что кого-то вообще интересует, чего вы хотите.

– То есть как?! – не понял Михаил.

Седой некоторое время молча смотрел на него, будто выглядывая какие-то знаки на лице собеседника, а затем жестко произнес:

– Вам никто ничего не должен и просто так вам ничего давать не будет. – Затем его губы прорезала насмешливая улыбка и он продолжил: – Ну подумай сам… вспомни вашу историю. Кого интересовало, чего там хотели индейцы или негры, когда к ним приплывали те, кого в то время называли цивилизованными людьми? Для них главным было то, что считалось ценностью в их представлении, – золото, алмазы и другие драгоценные камни. Либо то, что можно было обратить в таковые, – слоновую кость, рабов, черное дерево. А аборигены… Если они мешали, их уничтожали либо, если уничтожение вследствие каких-то причин было затруднительно, обманывали или покупали. Причем покупали только до тех пор, пока не накапливали достаточно сил для уничтожения. Неужели ты думаешь, что с вами кто-то собирается поступить иначе? Вселенная – предельно прагматичное местечко, знаешь ли… – Он замолчал.

Михаил некоторое время сидел, оглушенный услышанным. Причем на этот раз вновь открывшаяся правда оглушила его много больше, чем тогда, когда он узнал о том, кто такой Седой.

– Но ведь у Марсиньяк… – начал он. Эту экзальтированную тетеньку ему посоветовал почитать Черный. Седой насмешливо хмыкнул:

– Каждая цивилизация использует для манипуляции аборигенами наиболее эффективные инструменты. Американские работорговцы тоже заключали «вечные договора» и брали в жены дочерей туземных царьков, каковых потом, по прибытии на Барбадос, Ямайку или в Саванну, совершенно спокойно продавали вместе с остальной партией рабов. Так и здесь… Если господствующий психотип американцев включает в себя непременное представление о собственной избранности, значит, легче всего манипулировать ими, поддерживая в них эту самую веру в избранность. Представь, насколько послушно эти глупцы будут исполнять волю тех, кого посчитают Посланцами Света? А что касается некоторых способностей… при вашей недоразвитости достаточно одарить вас очень малым, чтобы вы тут же почувствовали себя приобщившимися к неведомой силе или получившими нечто уникальное… ну, вроде как индейцы, продавшие голландцам Манхэттен за пару зеркал и пригоршню бус. С вами все будет точно так же, уж можешь мне поверить!

В этот момент старенький чайник, стоящий на плите, призывно засвистел. Седой поднялся и, сделав шаг к плите, снял с нее чайник, после чего молча налил себе и Михаилу кипятку, его чашку подвинул гостю, а в свою бросил пакетик, побултыхал там и, поймав на ложечку, обкрутил ниткой и аккуратно выжал. И этот совершенно обычный жест заставил Михаила вздрогнуть, уж слишком он контрастировал со всем сказанным.

– Но почему тогда мы еще не… – Миша осекся, не в силах озвучить страшную перспективу.

– А кто тебе сказал, что вы еще «не»? – снова усмехнулся Седой.

Михаил передернул плечами и, резко развернувшись, уставился в окно. Нет, никаких гигантских летающих тарелок над городом не наблюдалось. И зеленокожих инопланетян с бластерами типа тех, что он видел в американском фильме под названием «Марс атакует», также не наблюдалось. Он снова повернулся к Седому и напряженно уставился на него. Тот, сделав глоток, покачал головой:

– Ох, Миша, Миша… ну неужели ты думаешь, что все будет как в кино – только, мол, форма другого цвета и бластеры вместо автоматов? Пойми, наши армии устроены совершенно по-другому и мы устанавливаем контроль над территорией отнюдь не введением солдат. Да и нет у нас их практически… Вы же сами уже научились захватывать контроль над той или иной страной или территорией, просто перехватывая управление ею. Причем не обязательно устанавливая прямую зависимость, чаще всего косвенную, мотивационную. Ведь даже у вас Ирак прекрасно показал, что танки, пушки, самолеты – очень неэффективный инструмент контроля. Пусть и самые современные. А если ты еще вспомнишь, что большинство иных обладают настолько продвинутыми возможностями в маскировке, то как ты можешь быть уверенным, что ваши правители – люди? – Седой внезапно замолчал, некоторое время всматривался в Михаила, а затем махнул рукой и пробормотал: – Черт, кому я объясняю… – После чего сделал еще один глоток.

А Михаил напряженно размышлял над его словами. Спустя минуту его лицо озарилось пониманием, почти сразу перешедшим в испуг.

– То есть ты хочешь сказать, что Ельцин… – с замиранием сердца начал он.

И Седой поперхнулся чаем.

Миша несколько мгновений сидел, озадаченно пялясь на кашляющего инопланетянина, потом поднял руку и хлопнул его по спине. Седой громко кашлянул и остановился.

– Спасибо, – напряженно просипел он и кашлянул еще раз. – Уф, ну ты даешь!.. Не думал, что из моей информации можно сделать столь однозначный вывод.

– А какой еще? – угрюмо бросил Михаил. – Сам же сказал, что нами управляют…

– Ничего такого я не говорил, – примирительно улыбнулся Седой, – просто намекнул, что ты можешь о чем-то не знать, хотя на самом деле все уже происходит.

– Так может или происходит?

– Расслабься. – Седой хлопнул его по плечу. – Пока – нет. То есть некоторые из цивилизаций уже давно, несколько десятилетий, сотрудничают с вашими властями. Например, Эббо или Серые. Но пока вы и сами еще в игре.

Михаил облегченно выдохнул. Седой задумчиво качнул головой:

– Слушай, а почему ты так переживаешь-то?

Миша удивленно покосился на него:

– Ну как же? Будут еще всякие зеленокожие нами командовать! В рабство нас, того… ну, ты же говорил.

Седой усмехнулся:

– Ну, если ты опасаешься того, что попадешь на хлопковые и табачные плантации, где под палящим солнцем и понукаемый бичом надсмотрщика будешь собирать урожай, могу тебя успокоить. Такого рабства там, – он ткнул пальцем вверх, – уже давно нет. А то, что считается рабством у нас, могу сказать совершенно точно, тебе лично принесет столько и таких благ, причем благ именно в твоем представлении, что ты даже себе представить не можешь.

– Это каких таких благ?

– Ну, скажем, ты избавишься от большинства болезней, сможешь прожить лет на семьдесят – сто больше, тебе станут доступны путешествия не только на Оку или в Турцию, а в гораздо более далекие и интересные места… ну и многое другое. Скажу тебе честно, очень многие ваши политики, олигархи и светский планктон с радостью бы ринулись в подобное рабство. – Он замолчал, с интересом глядя на Мишу. А тот, наморщив лоб, напряженно переваривал услышанное. Что-то тут не стыковалось. Если рабство предусматривает все вышеизложенное, да еще и сверх того, что Седой скрыл под словами «и многое другое», то что же это за рабство получается?

– А где облом-то? – озадаченно спросил он.

Седой рассмеялся:

– Облом в том, что это все-таки рабство. Потому что, получая блага, ты отдаешь не абстрактную свободу, а самого себя. А если вам повезет остаться самими собой, то рано или поздно вы обретете все это и гораздо больше, не отказываясь от самих себя и… – Он задумчиво качнул головой и тихо закончил: – И в первую очередь от возможности самим определять, что и в какой момент будет вашими ценностями, а не принимать чье-то чужое определение таковых.

Миша снова наморщил лоб, но того, что рассказал сегодня Седой, и так оказалось слишком много для него. Поэтому он зло сморщился и потер виски.

– Черт, голова заболела…

Седой понимающе кивнул:

– Ладно, иди. Завтра и следующие несколько дней у нас дела, поэтому не ищи нас. А в субботу заходи – мы будем дома. И у нас к тебе будет дело.

Михаил поднялся, вышел в прихожую и начал одеваться. Уже вдев руку в левый рукав, он внезапно замер и, так и не натянув куртку до конца, пробухал надетыми ботинками к двери в кухню. Он решился спросить напрямую.

– Слушай, а зачем ты мне всё это рассказываешь?

– Что?

– Да всё.

– А откуда вопрос? – поинтересовался Седой.

– Ну… это… кто-то там умный говорил, типа ну если предупрежден, то тогда готов… или как-то так.

– Ах вот ты о чем… – Седой улыбнулся. – Praemonitus praemunitus, что означает: «Кто предупрежден, тот вооружен». Ну и как ты собираешься вооружаться?

Михаил озадаченно замер:

– Ну… я не знаю… но если правительство и эти, как их, фээсбэшники…

– А ты собираешься прийти в ФСБ и рассказать, что на Земле присутствуют несколько миллионов инопланетян? И как ты подтвердишь свои сведения?

Михаил озадаченно потер щекой о плечо. То же говорил и Черный. К тому же Седой вроде как считался корешем, а сдавать корешей считалось «в падлу». Но с другой стороны, если Седой не врет – а с чего бы ему врать-то? – опасность угрожала всей Земле.

– Нет, – Седой качнул головой, – мы с тобой в Кащенко не собираемся. Даже не проси.

– Куда?

– В психушку.

Михаил озадаченно уставился на Седого. Тот воздел очи к потолку и тяжело вздохнул, но затем все-таки пояснил:

– Именно туда тебя и отправят, если ты будешь настаивать, что знаешь о планах миллионов инопланетян захватить Землю, да еще утверждая, что тебе рассказал об этих планах один из потенциальных захватчиков. Так что мы в этом не участвуем и, уж извини, слов твоих подтверждать не собираемся.

Михаил снова наморщил лоб, оценивая логику Седого, а затем посмурнел:

– Так что, просто стебаешься, что ли?

Седой усмехнулся и махнул рукой:

– Иди, иди, до субботы…

В субботу Седой встретил его на пороге и уже одетым.

– Пошли.

Михаил безропотно двинулся за ним. Он уже успел пересказать Черному содержание предыдущего разговора и обсудить его, так что сейчас с нетерпением ждал продолжения. Но оно не последовало. Седой сел в свою «Ниву», кивнул Михаилу на соседнее сиденье.

– У нас есть для тебя работа.

– Чего делать надо?

– Съездить в одно место.

– Говно вопрос. Куда?

Седой назвал. Михаил наморщил лоб:

– Никогда не был. А где это?

– Часа три-четыре на электричке. Там тебя встретят.

– И что там делать?

– Позже расскажем, – отрезал Седой, выруливая со двора.

До Савеловского вокзала они добрались довольно быстро. Утром в субботу пробки на въезде в Москву бывают редко. Но только когда «Нива» Седого притормозила у вокзала, до Михаила дошло, что ехать нужно сейчас.

– Эй, Седой, а надолго ехать-то?

– Завтра вернешься, – сообщил тот.

– Блин, сказал бы сразу, я бы хоть зубную щетку из дома взял! – сердито пробормотал Михаил.

Седой насмешливо покосился на него:

– Да, гигиена – вещь очень важная… Ничего, одну ночь переживешь.

Михаил тут же опомнился. Да уж, нашел на кого бочки катить.

– Да я так, обойдусь, конечно…

Потом были несколько часов в электричке. Сначала в тамбуре, а потом, когда основная масса дачников, штурмовавших состав с саженцами наперевес, вязанками штакетника, лопатами, заботливо укутанными в холстину, и иным дачным скарбом, рассосалась по дачным платформам, Мишке нашлось место и в самом вагоне. В принципе поездка прошла довольно спокойно. Михаил купил пивка у вагонных разносчиков, сыграл в картишки со случайными попутчиками «на интерес по рублю», проиграл пару червонцев, но в общем все было рутинно.

На конечной станции к нему подошел дедок со всклокоченной бороденкой.

– Михаил? – несколько визгливым голосом поинтересовался он.

– Да.

– Меня зовут Никифор Петрович. Пошли.

И они двинули через пристанционную площадь, как и везде заполненную людом, торговавшим чем ни попадя. Единственным отличием было то, что в Москве эта торговля уже как-то обустроилась, а здесь по-прежнему торговали с пустых ящиков, раскладушек, а то и просто со старой клеенки, разложенной на земле.

Михаил завистливо покосился на бабок, расположившихся прямо у ступенек, ведущих на платформу, и выложивших на пустые ящики из-под яблок горки соленых огурцов и пакетики со свежеквашеной капустой. За весь день у него во рту маковой росинки не было. Только пиво. Но дед двигался вперед шустро и не оглядываясь по сторонам. По всему выходило – торопился. Так что Михаил счел за лучшее потерпеть еще немного. Сначала надо добраться до места, а там уж решать вопрос с питанием.

– Слава богу, успели, – шумно отдуваясь, сообщил ему дед, залезая в набитый народом пазик, – последний автобус ноне. Опоздали – пришлось бы на вокзале всю ночь куковать. А нам – нельзя. У нас – дело.

– Какое? – живо обернулся к нему Михаил. Но дед только сердито мотнул бороденкой.

До деревни добрались уже затемно. Дед выбрался из автобуса и столь же шустро двинулся куда-то в темноту. Михаил оглянулся по сторонам. Деревенька была небольшой, фонарь наличествовал только один, так что вокруг было темно хоть глаз выколи. Сразу за фонарем торчала покосившаяся изба с фанерной табличкой «Магазин» над полуразрушенным крыльцом. Миша покачал головой, недоумевая, как это он вот так просто согласился переться куда-то к черту на кулички, а потом спохватился и торопливо припустил за дедом. Не дай бог потеряет – и куда потом деваться в этой глухомани?

Дедова изба стояла на отшибе, за околицей. От автобусной остановки, обозначенной, похоже, только фонарем, они прошли почти километр. Михаил даже слегка пожалел деда, вынужденного при любой надобности проделывать подобный путь.

В избе было тепло. Дед включил свет и кивнул Михаилу в сторону стола:

– Садись, вечерять будем.

На ужин у деда были еще теплые щи, чугунок с которыми он вынул из печи. Щи Михаил не особо жаловал, но эти ему отчего-то понравились. И не то чтобы шибко наваристые, а вот есть в пище, приготовленной в настоящей русской печи, некая особенная прелесть, некое томление, недостижимое на газовой плите. Он и сам не заметил, как навернул полную миску. Дед, погремев посудой за занавеской, где, как видно, у него был устроен кухонный угол, вышел из избы. В туалет или покурить. Михаил же неторопливо смаковал «остатки сладки». Он только успел аккуратно слить в ложку последние капли щей и, сыто отрыгнув, откинуться на спинку стула, как сзади раздался голос Седого:

– Добрался? Отлично!

Михаил резко развернулся. Седой стоял в проеме двери, ведущей куда-то внутрь дома, поскольку входная дверь располагалась прямо перед лицом Михаила. Выходит, он уже был в доме, когда они приехали? Почему тогда не сел ужинать с ними?

– Значит, так. Нам нужно, чтобы через два часа ты вышел из дома и двинулся к лесу. На запад. Вот тебе компас, если вдруг в темноте заплутаешь. На опушке задержись. Когда увидишь нечто необычное, сделаешь вот что. – Седой опустил руку в карман и вынул знакомый мешочек с бриллиантами. Достав штук шесть, он положил их на стол перед Михаилом. – Положишь их себе на ладонь. Как-нибудь вот так. – Он поместил один камень в центр, а вокруг него пятиугольником разложил остальные. – А потом протянешь ладонь в сторону этого самого необычного. При этом внешний вид этого необычного может измениться. Не пугайся. Так и должно быть. После того как все закончится или если почувствуешь, что тебе очень уж страшно и больше терпеть невмоготу, уберешь бриллианты и можешь уходить. Все понял?

– Да, – кивнул Михаил. То есть на самом деле ни хрена непонятно. Но что делать, запомнил. – А если я какой-нибудь камень потеряю?

Седой окинул его цепким взглядом, но затем, видно поняв, что Михаил спросил именно то, что спросил, а не потому, что имеет мысль «замылить» камешек, смягчил взгляд:

– Постарайся не потерять. Этим ты нас сильно подведешь, – после чего повернулся и скрылся за дверью.

Михаил несколько мгновений сидел, глядя на дверь, потом встрепенулся, подскочил и бросился к закрывшейся за Седым двери. Он решил уточнить, что именно тот имел в виду, когда говорил, что он увидит нечто необычное.

Михаил распахнул дверь и едва не приложился лбом о противоположную стену. За дверью оказался узкий чуланчик, заставленный всяким хламом, всего в шаг шириной и пару шагов длиной. Михаил оторопело обвел взглядом дощатые стены, потом поднял голову и осмотрел низкий потолок. Седому здесь деться было решительно некуда. На всякий случай он протянул руку и потолкал торцевую стену.

– Эй, милок, – раздался из-за спины голос дедка, – там у меня чуланчик. Я и сам туда уже полгода не заглядывал. Ежели тебе до ветру, так это сюда. У нас городских туалетов нету. Все на улице…

Из избы Михаил вышел ровно через два часа, за час до полуночи. Небо было затянуто тучами, но не сплошь – кое-где проглядывали звезды. Так что в принципе дорогу и что творится под ногами, разглядеть было можно. До леса добрался минут за сорок. Вернее, до ближайших деревьев было рукой подать, и Михаил рассчитал, что достигнет их минут за пятнадцать неторопливым ходом, но, когда подошел поближе, оказалось, что эти деревья – всего лишь узкая лесополоса, разделяющая два поля. Так что он немного подумал, решил, что опушкой лесополосу называть будет неверно, поэтому сверился с компасом и двинул дальше по азимуту.

О том, что начинается нечто необычное, Михаил понял по тому, как заболели уши. Он торопливо поднялся с поваленного дерева, на котором устроился, добравшись до опушки, и полез в карман за бриллиантами, которые предусмотрительно завернул в обрывок газеты. Когда он развернул сверточек, ушам стало полегче, зато над лесом начало разгораться странное свечение. Оно было мертвенным и нервно мерцающим, как будто кто-то включил над лесом гигантскую, километров в пять, лампу дневного света и сейчас пускатель как раз пытался заставить светиться ионизированный газ. Михаил разложил бриллианты на ладони и завертел головой. Куда руку-то протягивать, вверх, что ли? Он осторожно поднял ладонь над головой – ничего не произошло. А ведь Седой говорил, что что-то должно измениться. Михаил подождал пару минут, но никаких изменений не заметил. Поэтому он сжал ладонь, стискивая бриллианты в кулаке, и решительно двинулся дальше в глубь леса.

Шагов через сто Михаил вышел на довольно обширную поляну. Мерцающий свет никуда не исчез, наоборот, он даже усилился. Впереди, над лесом, Миша увидел несколько огоньков. Они не были источником этого свечения, скорее наоборот, появились вследствие того, что этот мерцающий свет, будто бы некая жидкость, попавшая в несмешиваемую среду, сконцентрировался.

Михаил шумно выдохнул. Ему было шибко не по себе. Но куда деваться-то: если вышел на площадку – режь лед коньками и не зевай. Он раскрыл ладонь, торопливо поправил камешки, отчего-то сразу налившиеся этим самым призрачным светом, как будто кто-то включил внутри бриллиантов микроскопическую подсветку, и протянул ладонь в сторону огоньков. Несколько мгновений ничего не происходило, затем мерцающий свет вздрогнул и мгновенно померк. А над головой Михаила, заслоняя небо, буквально из ниоткуда возникла огромная летающая тарелка…