– Ну и слава богу, что никаких! – снова рубанул тот. – А случись что, не дай бог? А меня со Спиридонычем не окажется рядом?! Что делать будете?

– Бессистемные поиски, – высокомерно встрял родственник, – нарушают культурные слои и мешают будущим археологам, лишая их возможности…

– А может, вас без хабара оставляют?! – буквально ринулся в атаку на того преподаватель. – А то я смотрю, по лесам блиндажей да окопов вскрытых немерено! А в вашей лавке, я смотрю, не переводятся медали да скарб тех годов! Уж не из них ли, а?

– Простите, но я продолжать полемику в таком тоне не собираюсь, – с чувством оскорбленного достоинства родственник распрощался с коллегами и, не удосужив своим вниманием ни разбитого Бэкаэма, ни поникших хорьков, ни оторопевшего дьяка, важно двинулся прочь из актового зала.

– А цепа с серпами?! – в спину ему проорал Николай Сергеевич, да так, что тот, вжав голову в шею и прибавив ходу, засеменил к двери. – А исторические находки?! Кому плохо?! Школе? Так школа с того получала! И музей краеведческий для мальцов – наука! И по деревням походы! И миноискатель! И археологические экспедиции с привлечением известных ученых и исследователей! Вон за лето сколько насобирали! А докладов сколько на форумах от наших учеников-то! А грантов! И открытия, пусть и мелкие! И монеты, и гвозди, и клинки в музей!!! И прибыль какая-никакая! И по телевизору показывали! – он безжалостно добивал позорно тикающего с поля брани оппонента. – И не разовые-то акции были!!! Каждое лето!!!

– Администрацию родители жалобами забросали, – поняв, что его защита рухнула, и за себя, и за родственника попытался оправдываться Бэкаэм. – Мальчики очень уставали.

– Так и силой их никто не тащил ни в мастерскую, ни в походы; сами приходили! А неблагополучных среди них сколько было, кто считал?! Тех, на которых сладу до этого никакого не было?! Так шли! Занимались! Учились! Деньги какие-никакие, но домой несли! А тетешкался я с ними, как со своими! Уму-разуму учил! Это кто помнит?!! Только у меня эти неблагополучные с остальными дружбы водили. Вон, если надо, друг за дружку горой шли! Где такое еще было, а? А то что угомонились?! Вон, участковый, пока мастерская в школе была, и звать их как позабыл! А как в походы я их уводил, так на радостях всей администрацией помогали собираться; кто харч приносил, кто транспорт выбивал по линиям своим служебным!

А компьютерный класс на какие шиши обновили, а? А этот ваш, как его там? Ин-тер-нет… А ведь отобрали! И мастерскую оттяпать хотят! И этот на экспонаты, вон, – кивнул тот вслед громыхнувшему дверью родственнику, – пялиться повадился шастать! Уже и клиентов водить начал, пес!

– Экспонаты, Николай Сергеевич, не имеют никакой исторической ценности, – лысеющая голова родственника на секунду выглянула из-за двери, но тут же исчезла, напоровшись на яростный взгляд.

– Школа – не коммерческое учреждение и не ставит целью получение прибыли…

– Ну так и не пойте мне про ком-мер-ци-а-ли-за-ци-ю! – словно сплюнув, по слогам проорал тот ненавистное слово, да так, что, казалось, в зале задрожали стекла. – Коммерсанты, тоже мне, – чувствуя острую нехватку воздуха, сбавил обороты пожилой человек.

– Какое это имеет отношение к коммерциализации?! – попытался возразить Бэкаэм, попятившись назад, за спины вдруг ставших такими маленькими родственников, бояр и прочих холуев. Впрочем, те, засуетившись, быстренько похватав папочки да сумочки, по одному утекли прочь из зала, оставив своего покровителя наедине с разъяренным преподавателем. – Коммерциализация здесь при чем? – уже совсем жалобно, словно прося пощады, проканючил директор, но тут же пожалел.

– Так то у родственничка своего спросите! У уважаемого Вадима Николаевича! Он же теперь эффективный предприниматель! – картинно поклонился он пустующему теперь стулу. – И мастерская теперь его, и работают там вместо школьников гости из бывшего Союза! И управляющий барином ходит! Валенки нынче в моде! Особенно наши – девочки, вон, разукрасили, всякими блестинками пообклеили, так и покупателей сразу орава! – превозмогая боль, снова завелся он. – А как дело пошло, так и у предпринимателей ваших глаза загорелись! Теперь это авторские валенки по ценам по бешеным! Вон стоянка, что выставка; что ни машина – так джип, как рояль, блестящий!!! Кому мастерская мешала моя?! Почему задарма отдали?! – Все. Дыхание сбилось, и перед глазами потемнело. Тело разом налилось свинцовой тяжестью, и пожилой человек без сил опустился на стул.

– Но вам же объявлена официальная благодарность от администрации, – беспомощно озираясь по сторонам, словно ища защиты у присутствующих, залопотал разбитый в пух и прах Билык. Впрочем, бесполезно. Бабушки, потупив взоры, разглядывали собственную обувку да спинки кресел впереди сидящих. – И ценный подарок, – уже совсем некстати брякнул он.

– Нужна мне ваша игрушка, – со злобой прошипел в ответ тот, откидываясь на спинку стула. – Сдался мне ваш айфон. Скажи спасибо, что прямо там об бошку не разбил этому, – тяжело дыша, прохрипел Булыцкий, – как его, эффективному бизнесмену, – снова зло посмотрел он на стул, где еще совсем недавно восседал тот самый борзый молодец, что собирался эффективно обменивать опыт на что-то там еще.

– Кто-нибудь, дайте валокордин! Откройте окна! – забил тревогу Бэкаэм, видя состояние Булыцкого. – Да не суетитесь вы! Разойдитесь! И не охайте! «Скорую» кто-нибудь вызовите! – при всех своих недостатках директор отличался поразительной способностью в критических ситуациях моментально мобилизовываться, беря управление в свои руки, и живо разруливать все на свете, попутно заминая неприятные разговоры.

– Да какая, к черту, «Скорая», – когда первый приступ прошел, отмахнулся от всех Николай Сергеевич. – Окно откройте. Да не фрамугу, говорю, окно! – Паника улеглась, и теперь все действовали четко по указаниям Николая Сергеевича. – У меня внизу сумка, там – таблетки. Черная тряпичная. Сюда ее. Вот ключи.

– Марья Сергеевна, накапайте корвалола! У кого валокордин? Живо, живо! Да откройте кто-нибудь это чертово окно! – тут же распоряжался БКМ. В последнее время у него, похоже, и без того земля под ногами горела, а тут еще и преподаватель, на нервной почве богу душу отдавший, ему ну совсем некстати был, оттого и суету навел такую.

У Булыцкого в руках тут же возник стаканчик, который тот машинально опрокинул в рот. По горлу растеклась знакомо-обжигающая микстура. Тут уже и сумку притащили, и он, порывшись, извлек упаковку с горошинами нитроглицерина. Поморщившись, преподаватель забросил под язык пару таблеток.

– Да вы прилягте, прилягте, – пока все метались, директор, оказывается, распорядился сдвинуть стулья актового зала так, чтобы организовать лежачее место.

– Да уйди ты! – прошипел он на Бэкаэма, обмахивающего его, словно тренер боксера, полотенцем.

– И рот закройте, – оборвал директор. – Пока лицо не порозовеет, вы – в моей власти.

– Спасибо, – уже без злобы отвечал тот. Пешка он, хоть и директор. Хоть и родственников подтащил всех кого мог, введя, по сути, круговую поруку, а все равно – пешка. И если Николай Сергеевич мог позволить себе побушевать, выражая точку зрения, наперед зная, что ничего ему не сделают, – ну где вы найдете преподавателя труда и истории, да еще и классного руководителя в одном лице?! – то его оппоненту приходилось в буквальном смысле слова балансировать на лезвии ножа; чуть что не так, так и прощай и рубашка на запонках, и должность, и родственники при делах, и прочие прелести тяжкого, но сладкого бремени. И все его махинации, с рук сходившие до сих пор, тут же припомнятся, а Бэкаэму ох как этого не хотелось! От этих мыслей сердце снова зашлось нервным боем, и Булыцкий поспешил расслабиться, буквально силой заставив себя вспомнить дурацкую песенку: «Don’t worry, be happy». И хоть слов не знал, а все равно грела она ему душу так, что всегда легче становилось. Намного. Так же, как и в этот раз.

Приступ прошел, оставив слабость во всем теле. Едва поняв, что все утряслось, Бэкаэм растворился, оставив преподавательниц хлопотать над коллегой. Впрочем, пожилой человек, едва почувствовав себя лучше, отправил их всех восвояси: все равно толку от них никакого; суета одна, раздражающая только. Домой не хотелось. Совсем. Что делать там обозленному одинокому пожилому человеку предпенсионного возраста? Пить только если. Безбожно и нещадно. Нет, так не годилось. Поэтому, почувствовав себя нормально, он отправился в музей свой, по дороге заглянув в подсобку к Лехе. Уже там, в окружении экспонатов, распаковали дешевый магазинный рулетик и пачку сока с горделивой надписью: «Береги сердце».

– Сожрут они тебя, – с горечью сплюнул на пол Спиридоныч.

– Подавятся, – зло отвечал Булыцкий.

– И не таких жрали, – поднявшись на ноги, он подошел к столу и со злостью громыхнул по кнопке чайника, словно бы она оказалась виновницей всех его бед. Тот отозвался недовольным гудением потревоженной нагревателем воды. – Все равно по документам не оформлено это как музей!

– Не украдут же.

– Не украдут, – чуть подумав, согласился тот. – Полет не тот. Но по документам грамотно выведут. Так, что еще и тебя, не дай бог, крайним сделают. Тут – он задумчиво подошел к горделиво возвышающейся посреди кабинета миниатюре в масштабе штурма Тохтамышем^[4] Москвы^[5] (тоже, кстати, дело рук учеников Булыцкого), – как в штурме этом: не силой, так обманом.

– Псы, – зло процедил тот. – Зинку мою так в могилу и свели, – насупился он, вспомнив покойную супругу. – Одна осталась сердобольная на всю администрацию. Вот и затюкали! До инсульта довели. Даже похоронить нормально и то не вышло; хоть бы отпели по-людски да службу отслужили, а то все бегом, впопыхах, – вспомнил, каким ударом тогда оказалась для всех смерть Зинаиды Иосифовны. Сам Булыцкий, затюканный и едва не сломленный всеми свалившимися на него до того бедами, просто ушел в запой, окончательно надорвав и без того расшатавшееся здоровье, и всем занимались сыновья. А те, воспитанные в духе комсомола, как-то не озаботились церковными процедурами. Вот за это сейчас и грызла Булыцкого совесть больше всего.

– Как квартиры в том доме для интернатовских, так и с музеем вашим, – осторожно вставил Леха. – Вон, Мурзаеву все как товар. Это для вас с ребятами – экспонат такого-то века. Находка. А для него – антиквариат, который впарить кому-то можно. Хабар^[6]. Он спит и видит, как шильдик с описанием на ценник сменит.

– Слушай, Спиридоныч, – ожил вдруг Николай Сергеевич. – А давай это, да как пособие учебное оформим?! Чтобы как положено все было: номер инвентарный, по документам проведено. Ты, это, с девчонками из бухгалтерии перетолкуй! Тебе точно не откажут!

– А Мурзаеву с Бэкаэмом что с того? Спишут же по остаточной стоимости! Долго, что ли?

– Так хоть повозятся!

– И то верно, – чуть подумав, согласился тот. – Сергеич, – чуть помолчав, посмотрел на товарища физрук, – ты же уходить не собираешься?

– Ну щас! – фыркнул он в ответ. – Или глаза намозолил, аж невмоготу?

– Смеешься, что ли? Мне тут одному оставаться – совсем тоска будет смертная! С тобой хоть какая-то жизнь.

– А потому, что сам вечно прячешься; какая тебе жизнь?! Чего не пришел на собрание?! – набычившись, Николай Сергеевич уставился на товарища.

– Стар стал, – тот сразу же поник, уставившись на носки древних кроссовок.

– А вот потому и жрут, что все поодиночке, – зло бросил Булыцкий. – Уж давно и веков столько прошло, а ничего не поменялось. Все равно все порознь. Каждый сам по себе, да в дела чужие нос не кажет. Вот такие, как Бэкаэм, и лютуют!

– Отдохнуть не желаешь? – перевел тему в другое русло тот.

– Отдохнуть? Еще чего! Вас тут одних оставить – все равно что родственнику лично подарить все экспонаты.

– Прав ты, – угрюмо согласился Леха.

– Умные все, как после драки кулаками махать. Прав ты, – передразнил Булыцкий товарища своего. – На собрание бы пришел и сказал.

– Это тебе с рук все сходит, а остальным?! А случись чего, и я – на свалке, – снова сплюнул тот. – Это ты хоть на завод, хоть в «Скорую помощь» или вон в музей. А мне куда? Сторожем на стоянку? А жене на какие шиши лекарства покупать?

– Тьфу ты! – раздосадованно махнул рукой в ответ тот. – И жизнь собачья, и сами собачимся, а потом все удивляемся: чего неладно все так-то? Не брошу я тебя, Леха, – помолчав, добавил он. – Не уйду я на пенсию, не бойся ты так.

– Спасибо тебе, Сергеич, – растроганно отвечал физрук.

– Расплачусь сейчас, – проворчал в ответ тот. Потом, подумав, добавил: – Но приглашения не ждите! Один отдохнуть хочу.

– Так мы, по правде сказать, коллективом решили… Ну не отпраздновать, – замялся Алексей в поисках нужного слова, – а отметить это знаменательное событие, что ли. Юбилей такой, он, Сергеич, только один раз в жизни бывает.

– Ага, знаменательное, – проворчал в ответ тот. – Нет уж, спасибо! Как-нибудь обойдусь.

– Но мы тут подготовили кое-чего: стол, программа. Сувенир… – неуверенно продолжал тот.

– Еще один айфон? Так есть у меня уже один… Ценный подарок, чтоб его!

– Шутишь, что ли? – физрук подпрыгнул от неожиданности. – Откуда такие деньги? Ну так как? – чуть подумав, добавил он.

– Слушай, Леха, – зашипел тот. – Я же как человек хотел: по-хорошему. Манатки собрать и день на рыбалке провести. А вечером в баньку. И самогоночки тяпнуть холодненькой да с огурчиком хрустящим! Да с внуками потетешкаться. Как человек, понимаешь ты это?! Как человек!

– Так и мы ж как люди, – с жаром принялся увещевать тот. – По-хорошему. Курам ведь на смех, если не отметить. Мы уже и программу подготовили, и стенгазету… Силами и руками ветеранов школы. Опять же, Сергеич, перед учениками некрасиво получается. Они тоже сюрприз приготовили. Ну, Сергеич!

– А может, в другой день, а?

– Тут Бэкаэм телевизионщиков пригласил, – потупившись, покраснел Леха. – Просил очень с тобой поговорить.

– Ах ты, Иуда! – в сердцах сплюнул Булыцкий. – Так вот ты как?! – волна ярости снова захлестнула, аж в глазах потемнело. – Я-то, дурак, думал, они на самом деле устроить решили вечеринку. А они как обычно – под дудки пляшут чужие! Шельмы!

– Да ни при чем он здесь! – яростно принялся оправдываться физрук. – Мы сами хотели, без него. Без официоза. Так ты сам знаешь, стукачей хватает. Пронюхал, зараза, ведь!

– Хватает, – так же внезапно успокоился преподаватель. Чего он в самом-то деле взъелся? Как будто не знал, как оно все тут… – Показушники, – прошипел лишь он. – Давай еще этого, родственника пригласим, – усмехнулся он.

– Его-то зачем?

– Ну пусть его поснимают. В музее моем. Он счастлив будет!

– Да сдался тебе этот бандюга!

– Мне? Нет, – тот равнодушно пожал плечами. – Ему приятно. Пусть порадуется пилюле сладкой. Ему же тачку на днях спалили, – усмехнулся Николай Сергеевич. – А до этого сколько раз гопали? Мои же бывшие, – горько усмехнулся Булыцкий. – Как без дела остались, так и снова вразнос пошли. Вон, участковый уже горькую пить приходил. Все плакался: так, мол, хорошо было. А теперь…

– По делам воздастся вашим! – подняв указательный палец, наставительно отвечал Леха.

– Да что-то слабо верится.

– Верится или нет, так все равно. Должна же быть в мире этом справедливость.

– Справедливость – только в булгаковских сказках. И та – один раз в тысячу лет.

– Так договорились? – робко поинтересовался физрук.

– Куда от вас денешься-то? – вздохнул тот, глядя на реконструкцию. – Все! Баста! По домам. Мне на дачу завтра. Для вас, троглодитов, принести чего-нибудь к столу.

– Чувствуешь себя как? Сам домой дойдешь?

– Что, проводить хочешь? Лет на двадцать бы раньше предложил, так я бы подумал. А так, прости.

– Да ну тебя! – разозлился Леха. – Все, я пошел. Пока.

– Удачи.

Всю ночь не спалось Николаю Сергеевичу. Все кошмары мучали: Бэкаэм в шелковых нарядах, ведущий в бой армию родственников. Яростный штурм отгородившейся от всего мира деревянным частоколом крепости, внутри которой сам Булыцкий почему-то вдруг оказался. И то, словно наперед зная, куда ломанется армия родственников, преподаватель каким-то неведомым образом перераспределяет силы защитников крепости, подсказывая, поучая и советуя. И так и сяк ворочался преподаватель; капли успокаивающие даже принял, да без толку все! Вновь и вновь штурм ему этот проклятущий снился!

Утро, как и ночь, не задалось: сначала «ценный подарок» забарахлил. Сеть то видел, то не видел. Ладно, бывает – в районе, где жил Николай Сергеевич, со связью всегда беда была. Потом погода испортилась, с минус шести в плюс укатившись, да так, что воздух, отсырев, наполнился плотной-плотной дымкой.

– А может, ну его? – призадумался без пяти минут пенсионер. Идти не хотелось вообще никуда. В такую-то слякоть! Хотя, с другой стороны, после вчерашнего обострения да после ночи беспокойной этой проветриться надо было всяко. Вон, до сих пор колотило со злобы. Оно бы, конечно, на лыжах прокатиться, да не уверен был мужчина, что сердце такую нагрузку выдержит. Потому и решил, что прогуляется на дачу. Там, если что, сыновьям позвонит. Заберут, если потребуется. Уже собираясь, прикинул: а может, не стоит так тепло одеваться? Оно, конечно, если бы вчерашняя погода осталась, так и ладно. А тут и упреть недолго. Впрочем, подумав, решил он, что пропотеть лучше, чем померзнуть на фиг, тем более что погода вон как переменилась. Кто знает, как оно там дальше пойдет?

По лесу топая мерно, пришел он таки в себя. Успокоился, воздуху лесного полной грудью вдохнув. Аж так ему хорошо стало, что голова закружилась! Да так, что пришлось под елью раскидистой на пару минут остановиться, передохнуть. А там и сообразил, что с пути сбился. На радостях, что ли?! Еще с час потерял, по лесу плутая. Тут, правда, айфон спас: нащупал он таки связь и навигатором вывел пожилого человека прямо к улице знакомой.

Уже там, в домике своем дачном, обнаружил он следы аккуратного, но беспощадного налета на погребок. Почти все банки с разносолами исчезли. Разом. Ну за исключением забившихся в самые углы. По всему видно было, что здесь уже побывал кто-то из сыновей, а не зачастившие в поселок бомжи; аккуратно, без стекол разбитых да замков свороченных. Пашка же, вон, собирался заехать да банки позабирать, чтобы не померзли.