Четверть луны назад они с Сайторном, покрытые с ног до головы дорожной пылью, въехали в ворота крепости Горных Барсов. Позади было четыря дня сумасшедшей скачки. Грон катастрофически опаздывал. Но ему пришлось задержаться в крепости Горных Барсов почти на два дня, чтобы привести в движение гигантскую машину собственноручно созданной им административной системы Корпуса. Вечером того же дня из ворот крепости выехали гонцы и помчались в разные стороны, неистово погоняя коней. Все распоряжения Грон не стал передавать по гелиографу. Приказ, доставленный гонцом да к тому же собственноручно написанный Гроном, должен был произвести гораздо более быстрое воздействие на управляющих кузнечных цехов и начальников продовольственных складов, на командиров гарнизонов и конезаводчиков Корпуса, а также на главного казначея и ректора Университета. Хотя все они явно придут в недоумение от того, что командору вдруг пришло в голову бросить производство оружия и расходовать дорогое железо на изготовление тысяч кайл, каменобитных молотов и лопат, и от того, что ему зачем-то понадобилось столько продовольствия на самом краю степи. И насколько разумно вбухивать такие средства на строительство где-то в сердце степи чего-то, судя по расходам, столь грандиозного? А главное, никто не поймет, почему Грон изменил своему, ставшему уже привычным, правилу и поставил во главе этого дорогостоящего проекта человека, не имеющего отношения к Корпусу. Ибо во всех приказах говорилось, что до своего возвращения все полномочия, касающиеся контроля и уточнения отданных распоряжений, переходят к человеку по имени Сайторн. Однако приказы были получены, сомнения отодвинуты в сторону – и работа началась.

– Мой командор, разрешите поднять штандарт похода?

Капитан Гамгор, вытянувшись, стоял перед ним. Грон огляделся. Дирема вышла из гавани и шла вдоль строя унирем, ведя за собой пристроившихся к ней в кильватер семь остальных дирем.

– Да, флагман-капитан, поднимайте штандарт и сигналы эскадре.

Гамгор повернулся в сторону сигнальщика и энергично взмахнул рукой. Спустя мгновение на фале, закрепленном на верхушке мачты, ярко вспыхнула вереница сигнальных флагов. Раздался гулкий удар. Это тысячи весел разом вспенили воду. Поход начался.

В отличие от прошлого раза корабли шли не скрываясь. Сейчас флот двигался, широко раскинув впереди и по бокам основной линии щупальца из пятерок унирем. Первые гости стали попадаться, как только они прошли траверз Зубьев дракона. Повинуясь приказу Грона, униремы высаживали абордажные команды на борта всех кораблей, которые встречались по пути. Тех, кто сдавался сразу, отпускали практически немедленно, просто продемонстрировав ошеломленным морякам, что на морских просторах появилась новая и мощная сила. Тех же, кто пытался сопротивляться, как правило это были крупные корабли или небольшие караваны горгосских торговцев, уверенные в полном господстве своего флота в этих водах и обманутые скромными размерами унирем, мгновенно и жестко брали на абордаж. Стараясь, правда, принести наименьший ущерб команде. А когда по большей части просто отключенные защитники купеческого имущества приходили в себя, им объясняли, что впредь, едва завидев такой флаг, необходимо не рыпаться, а немедленно и четко выполнять команды. Иначе последствия могут быть гораздо неприятнее.

Спустя день после того, как архипелаг Зубья дракона остался позади, они встретили первый отряд горгосских триер. После Грон узнал из допросов пленных горгосцев, что исчезновение почти двух десятков триер заставило адмиралов горгосского флота приказать капитанам изменить своей привычке рыскать вдоль побережья Элитии в одиночку и даже мелкими группами. И ныне большую часть своих сил горгосцы сосредоточили в нескольких эскадрах напротив основных южных портов Элитии и только около трети кораблей оставили по-прежнему контролировать побережье. Но делали они это теперь только в составе отрядов из полутора-двух десятков триер. Правда, ни одному встреченному ими отряду горгосцев подобная предосторожность не помогла. Первая встреча произошла через три дня. Когда с триер заметили первую пятерку унирем, которые хотя и не походили на известные им боевые суда, но явно не напоминали торговцев, командир отряда отдал приказ захватить эти непонятные корабли. Униремы, заметившие горгосцев еще около часа назад, но, для того чтобы быть более заметными, нарочно не завалившие мачты, молниеносно развернулись и стали уходить, развивая едва две трети обычной скорости. Так что триеры хотя и медленно, но все же начали нагонять уходившие корабли. Это продолжалось до тех пор, пока кто-то из горгосцев не увидел три десятка унирем, которые, завалив мачты, уже заходили с тыла. Горгосцы заметались, стали разворачиваться, пытаясь стать под углом, при котором высоко вознесенная рулевая площадка не мешала бы баллистам и катапультам обстреливать корабли, стремительно приближающиеся со стороны кормы. А возможно, у кого-то из капитанов даже мелькала абсурдная мысль о таранном ударе или, того лучше, абордаже, но было уже поздно. Крутые носы унирем, имеющие точно рассчитанный угол наклона, который позволял им при ударе о вражеский корабль вползать вверх по борту, доставляя абордажную команду на палубу вражеского судна будто на неизвестном пока в этом мире лифте, и на этот раз сработали так, как надо. Недаром Гамгор последние две четверти до седьмого пота гонял экипажи унирем во время учебных атак захваченных триер. На этот раз каждую триеру атаковали две униремы. В общем-то в этом не было особой необходимости, ибо уровень боевой подготовки Корпуса не оставлял горгосцам никаких шансов, это было проверено еще во время штурма Эллорийского акрополя, когда «длинные пики» столкнулись с элитой армии горгосцев – золотоплечими, а обученность моряков и десантных команд у горгосцев всегда была хуже, чем даже у линейных армейских частей. Недаром они не рисковали вступать в схватки с ситаккцами по собственной инициативе. Но Грон знал, что соотношение сил влияет не только на конечный успех атаки, но и на количество потерь, а ему совсем не хотелось терять даже десяток воинов в самом начале похода. К тому же он поставил задачу – захватывать пленных, и потому бойцы были ограничены при использовании арбалетов. А посему соотношение сил по две униремы на триеру было наиболее оптимальным. Все было закончено всего за четверть часа. И полтора часа спустя семнадцать триер продолжили свой путь на север. Но уже под командой новых капитанов и с увеличенным экипажем, который теперь включал в себя более чем на треть больше рабов, чем раньше.

К исходу луны семь с лишним десятков триер уже закончили свое патрулирование, бросив якорь в гавани Герлена, или еще продолжали свой путь, собираясь достигнуть ее в самое ближайшее время. Правда, и флот Грона лишился дюжины унирем, экипажи которых были практически полностью переброшены на борт захваченных триер. Но дело того стоило. За эти дни практически каждый экипаж попробовал свои силы в бою, а последний вражеский отряд Грон просто отправил на дно, дав возможность попрактиковаться экипажам дирем. Несмотря на то что соотношение сил было более чем два с половиной к одному, так как на семь дирем пришлось восемнадцать триер. И каждая из них в конце концов получила свой удар в борт. Командир этого отряда оказался не таким тупым, как предыдущие. Потому что когда на плаву осталось двенадцать триер и он понял, что что-то не так и что перед ним не обычный противник, то попытался вывести из боя хотя бы один корабль. Чтобы тот под прикрытием остальных смог бы добраться до основных сил флота и предупредить адмиралов. Но этого сделать не удалось. Пытавшаяся оторваться триера сумела лишь отдалить свой конец на четыре часа. Однако Грон отправил командира горгосцев в Герлен с приказом держать его отдельно.

Наконец, спустя две четверти после выхода из Герлена, они встретили первую эскадру горгосцев.

Это произошло за два часа до заката. Грон только собрался спуститься с рулевой площадки, когда сигнальщик, стоящий на носовой абордажной площадке, взволнованно закричал:

– Сигнальные дымы с передовой пятерки!

Грон вскинул подзорную трубу и мгновенно увидел мчащиеся навстречу униремы. С головной вздымались вверх три плотных столба дыма. Капитан униремы стоял на палубе, направив окуляр подзорной трубы на флагманский корабль. Грон оторвался от своей трубы и бросил сквозь зубы:

– Сигнальщику дать отмашку флажками.

На передней площадке приближающейся униремы тоже возник сигнальщик и начал передавать сигналы семафора. Гамгор, за прошедшую луну успевший выучить все сигналы, старательно переводил вслух:

– Вражеские корабли… Преследуют… Оценочная численность… Менее… Ста… Расстояние до основных сил… Час хода… При встречном движении…

Сигнальщик на униреме дал отмашку окончания доклада и начал повторять его еще раз. Грон перевел окуляр подзорной трубы на морскую гладь у горизонта. Приблизительно в тысяче локтей за кормой унирем торопливо разворачивались два десятка триер. Грон опустил трубу и бросил взгляд на солнце.

– Сигнальщик, сигнал на корабли: «Убрать паруса, суши весла». – Дождался, когда его распоряжение будет передано, и продолжил: – Передать по цепочке: «Боковому охранению – дальняя разведка, уточнить численность приближающейся эскадры», «Быть в готовности перехватить оторвавшихся».

Он собирался дать возможность горгосцам приморить гребцов и с закатом предоставить униремам возможность сделать то, что они умели лучшее всего.

Солнце уже коснулось моря нижним краем, когда горгосские корабли вышли на рубеж атаки. Горгосский адмирал немного придержал корабли, выровнял линию, и триеры, до того лишь слегка шевелившие веслами, прянули вперед как атакующие носороги. Со стороны горгосцев стоял сплошной гул. Это боцманы, колотя в огромные гонги, задавали гребцам атакующий темп. Триеры мчались все быстрей. Обшитые медью тараны при каждом гребке жадно высовывали из носового буруна свои слегка позеленевшие, но все еще блескучие жала. Когда до линии унирем осталось не более двух сотен локтей и горгосские катапульты, гулко хлопнув тетивами из бычьих жил, дали первый залп, Грон оторвался от подзорной трубы и небрежно кивнул. Сигнальщик, сглотнув, рванул фал, и на мачту птицей взлетел сигнальный флажок. Тысячи весел гулко ударили о воду, и униремы рванули вперед. Следующий залп горгосских баллист и катапульт, который мог бы стать губительным для унирем первой линии, пришелся на вспененный кормовой бурун. Бой начался несколько неожиданно для горгосцев. Вместо того чтобы, как обычно, две первые шеренги кораблей сошлись друг с другом под грохот таранов, юркие униремы скользнули между разогнавшихся триер и устремились в глубь горгосского строя. Грон бросил еще один взгляд на запад. Солнце уже село, но небо все еще было окрашено вечерней зарей, кое-где заляпанной темными облачками.

Две первые линии унирем сделали резкий поворот и пошли почти под прямым углом к направлению движения триер. Это был сложный, но точно рассчитанный маневр. Униремы не могли в лоб взять на абордаж триеру, которая шла атакующим темпом. Удар при столкновении был бы столь силен, что просто бы унирема развалилась. Поэтому требовался маневр, позволявший бы униремам атаковать триеры с тыла. Однако этого не потребовалось. Когда униремы стали ускользать с линии таранного удара, боцманы горгосцев, чтобы окончательно не заморить уставших гребцов, резко снизили темп, ожидая, когда капитаны определят следующую цель и развернут тяжелый корабль. А капитанам унирем только этого и надо было. Спустя всего несколько мгновений с того момента, как боцман первой триеры прекратил отбивать атакующий темп, первая унирема уже грянула носом о крутой борт триеры. И бойцы, разрядив арбалеты, хлынули на палубу триеры. Некоторое время над морем стоял грохот боя, в котором можно было различить треск бортов сталкивающихся кораблей, гул тетив баллист и катапульт, резкие, звучные хлопки арбалетных залпов и рев и крики сражающихся. Откуда-то из середины послышался громкий треск и радостный выкрик на горгосском языке, на мгновение заглушивший звуки боя:

– Магр смотрит на нас!

Одна из унирем все-таки не успела увернуться от тарана. Грон направил трубу в сторону, откуда раздался треск, и какое-то время не отрываясь смотрел на тонущую унирему. Морские кольчуги были устроены так, что их можно было скинуть уже в воде, и сделать это даже одной рукой. Но некоторые из бойцов, скинутые в воду при таранном ударе триеры, так и не всплыли. Остальные поспешно сбрасывали кольчуги прямо на палубу, уже заливаемую водой, и, зажав нож в зубах и подвязав за спиной меч, прыгали в воду и плыли в сторону атаковавшей их триеры. А оттуда навстречу им летели тяжелые стрелы. Однако на триере слишком увлеклись расстрелом плывущих и прозевали еще две униремы, подошедшие с обоих бортов. Они с грохотом врезались в скулы горгосца у обрезов гребных камер, и спустя десять минут все было кончено.

Через два часа бой превратился в бойню. Около двух с половиной десятков горгосских кораблей попытались развернуться и скрыться в ночи, но уйти от унирем оказалось невозможно. Грон подал световой сигнал на пятерки боевого охранения, которые еще перед началом сражения далеко обошли горгосскую эскадру и теперь барражировали в тылу сражения, готовые к перехвату вырвавшихся из боя горгосских кораблей. И вывел из боя основные силы, пустив на преследование всего три с половиной десятка унирем. К рассвету все униремы возвратились к флоту. А на месте сражения остались только колыхавшиеся на волнах обломки и раздувшиеся трупы тех, кто успел освободиться от доспехов и выпустить стиснутый в руке меч.

К полудню Грон принял рапорт от командиров пятерок, переформировал некоторые из них, дал команду распределить по экипажам, понесшим наибольшие потери, спасенных бойцов с уничтоженных кораблей и отправился спать. Когда он уже лежал в небольшой каютке под рулевой площадкой диремы, то ему вдруг пришло в голову, что результаты первого боя оказались даже лучше, чем он предполагал. Вернее, у него сложилось такое ощущение, еще когда он закончил принимать доклады. Флот потерял пятнадцать унирем, но экипажи остальных были укомплектованы более чем на девять десятых. На кораблях по-прежнему было по две полные смены гребцов, правда, для этого кое-где пришлось задействовать и расчеты баллист и катапульт, ранее не входившие в гребной наряд. Кроме того, он со дня на день ожидал прибытия отряда не менее чем из восьми унирем, состоявшего из кораблей, экипажи которых конвоировали в Герлен захваченные триеры. Диремы вообще не понесли никакого урона, потому что их не пришлось вводить в бой. И, что очень важно, у них в рукаве еще оставался серьезный козырь. Перед самым отходом на диремы было загружено по пять десятков особых снарядов для катапульт, представлявших собой круглые горшки из обожженной глины, наполненные смесью керосина с загустителем. А главное, они уничтожили от четверти до трети всего горгосского флота.