Глава 2

– Алексей Александрович, свежие газеты.

– Спасибо, Дима, положи на стол. Я посмотрю позже.

Лейтенант Нессельроде, мой новый адъютант, молча подошел к огромному массивному столу и положил на него пачку свежих газет рядом с несколькими томами статистических сборников, каталогами промышленного оборудования и адресными справочниками, которые подрагивали в такт рельсовому перестуку. Классических для моего времени телефонных справочников в ходу пока что не было. Телефон здесь между деловыми людьми считался дорогой игрушкой с весьма сомнительной пользой, потому что вносил в принятую у местных степенную и неторопливую манеру решения всяческих торговых и деловых вопросов какую-то непонятную и никому не нужную суету. Ну кому понравится подскакивать как оглашенный от трезвонящего звонка, хватать трубку и выслушивать искаженный расстоянием и чудной техникой голос собственного приказчика или партнера, если все, что ты услышишь по новомодному аппарату, тебе расскажут и так, но вечером или там дня через три-четыре? А нешто тебе надобно ранее-то? Не пожар, чай, чтобы эдак полошиться…

Ходить и говорить я начал два месяца назад. Правда, до сих пор делал и то и другое довольно плохо. Зато читал уже почти свободно – взгляд перестал спотыкаться на всяческих «ятях», «фитах» и твердых знаках. Ну да еще бы, перелопатить за два месяца такой объем текстовой информации…

Мои планы посимулировать и за это время подкопить сведений пошли псу под хвост практически сразу. Врачи тут оказались вполне себе профессиональными, поэтому мои попытки скрыть прогресс в выздоровлении Боткин со товарищи раскусили на раз, даже без помощи массажиста, который лишь дополнительно подтвердил их выводы. Впрочем, на массажиста грех было жаловаться – ко мне привели дядьку из цирковых, с огромнейшим опытом, и он не только изрядно поспособствовал восстановлению подвижности моего тела и конечностей, но еще и хорошо намял мышцы и помог согнать жир. Сбрасывание такого количества килограммов за столь небольшое время обычно отражается на организме очень негативно – перегружается печень, прыгает гормональный фон, начинаются проблемы с суставами. Но благодаря циркачу я пережил этот процесс более или менее сносно. Во всяком случае, по сравнению со всем остальным. Ибо выздоравливал я плохо и медленно, а Боткин и его коллеги ломали голову над тем, что же я себе такое повредил при банальном падении с лошади, чтобы так тяжело и долго болеть. Я все еще передвигался с палочкой и на короткие дистанции, поскольку довольно быстро уставал. Что меня весьма напрягало. Нет, фанатом, двинутым на здоровом образе жизни, я никогда не был, но, так сказать, в форме себя старался держать. Несколько раз за зиму выезжал покататься на горных лыжах, в командировках специально подбирал отели с хотя бы двадцатипятиметровым бассейном (ну, где это было возможно), чтобы давать нагрузку мышцам, и довольно регулярно работал на тренажерах. Просто иначе было нельзя. С тем ритмом жизни, которого требует большой бизнес и при котором малейшая невнимательность может обернуться многомиллионными потерями, здоровье – такой же ресурс, как информация, связи или деньги. А никто не любит терять даже деньги.

Едва врачи вывели меня на чистую воду, слухи о том, что брат императора, великий князь Алексей Александрович Романов, наконец-то очухался от последствий неудачной конной прогулки, тотчас расползлись по Санкт-Петербургу, и ко мне начали ломиться все подряд: от родственников и знакомых до адмиралов и газетчиков. Впрочем, первые, самые опасные, визиты мне удалось пережить успешно. Я принимал всех. Лежа. Бледный. С дрожащими руками и покрытым испариной лбом. В любой момент каждой из десятков состоявшихся за те несколько недель бесед я мог слегка закатить глаза и тяжело задышать, демонстрируя собеседнику, что мне внезапно и резко поплохело. Чем я время от времени и занимался. Чаще всего это происходило, когда очередной посетитель задавал какой-нибудь вопрос, на который я не знал ответа. После чего посетитель, как правило, пугался и заполошно звал сиделку, а та выгоняла его взашей… ну, или выпроваживала со всем возможным уважением, в зависимости от статуса. Я же делал себе зарубочку в памяти и затем, принимая других визитеров, старался потихоньку выведать информацию, отсутствие которой и заставило меня срочно изобразить резкое ухудшение самочувствия. Естественно, предварительно прикинув, кто мне в этом может помочь. Чаще всего в роли «языка» выступал кто-нибудь из газетчиков. Ну да для этого я их до себя и допускал. Несмотря на то что репортеры вроде как должны были, наоборот, выуживать информацию из меня, в настоящий момент они служили мне наилучшими источниками. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Люди публичной профессии, да еще и обладающие повышенным самомнением (а иные в публичные профессии не идут), любят поразглагольствовать, поучить и так или иначе показать окружающим, насколько они умны, осведомлены, приближены и допущены. А уж газетчики-то среди таковых в отсутствие телевидения вообще в первых рядах. Просто грех было этим не воспользоваться.

Кроме того, за первые пять недель я сделал очень важное дело: разобрался с родней, то есть некоторым образом составил свое генеалогическое древо, причем никого не озадачив своим незнанием. И удалось мне это во многом потому, что меня посетили все мои родственники – от братьев до тетушек, дядюшек и племянников, как принадлежащих к нашей фамилии, так и чистых иностранцев из других царствующих домов, которых каким-то ветром занесло в Россию. Каждый из визитеров не преминул пройтись по остальным, лягнув или как-то иначе «приласкав» отсутствующих при нашем разговоре. В итоге не только состав, но и внутренний статус каждого родича, и его психологические особенности, и даже взаимоотношения внутри нашего многочисленного семейства теперь были более или менее ясны, хоть это и стоило мне почти двух недель бессонных ночей и беспрерывной головной боли, явившейся следствием того, что вместо отдыха я мысленно выстраивал сию громоздкую схему. Уверен, что человек, пусть даже из моего времени, но не имеющий моей привычки держать в голове огромные объемы информации и постоянно оперировать ими, здесь бы не справился. Мне самому это далось ну просто жутко тяжело. А что вы хотите? Романовы за последние почти триста лет, со дня восшествия на престол, оказались повязаны как с остальными правящими домами Европы, так и с российской аристократией таким количеством родственных уз, что общая численность этого объединенного семейства составляла едва ли не пять сотен душ. И это только по наиболее значимым фигурам. А если взять вообще всех – уже тысячи! Молодые отпрыски аристократических фамилий учат всю эту генеалогию годами, и накрепко, потому что иначе никакого общения в светской среде не получится. И хотя я намеревался в ближайшее время максимально дистанцироваться от высшего света и заняться чем-нибудь действительно интересным, генеалогия была мне совершенно необходима. Ибо забыть ее великий князь Алексей Александрович Романов мог бы только вместе с собственным именем. Так что, если я начну сильно путаться, это сразу вызовет множество вопросов и изрядно подмочит мне репутацию. Нет, великим князем я останусь, и сумасшедшим меня, вероятно, никто объявлять не будет, но… Короче, все как в анекдоте о трех типах полковников. То есть о том, что существуют «господин полковник», просто «полковник» и «эй ты, полковник». И за то, что позволено «господину полковнику», «эй ты, полковника» сожрут с дерьмом. Вот и мне требовалось четко отыграть свою партию и не превратиться в этакого «эй ты, Романова».

– Ваш чай.

Я оторвался от статистического справочника за 1882 год и поднял глаза на адъютанта. Дима был из тех самых Нессельроде, чей предок перешел на службу русскому императору из австрийского подданства. Причем Дима был родственником обоим ветвям Нессельроде, как тем, кои и далее продолжали дипломатическую карьеру, так и тем, что пошли по жандармской линии, и это могло неплохо помочь в дальнейшем воплощении моих планов. Ко мне в адъютанты он попал, отлично выполнив несколько несложных, но необычных поручений, с которыми мой прежний адъютант, тот самый мужик с бакенбардами, капитан третьего ранга Коломиец, похоже более служивший моей светской тенью и подручным для исполнения всяких деликатных поручений, связанных с дамами, чем реальным помощником военного управленца высокого уровня, коим и должен реально являться адъютант, не справился.

А поручения были вполне просты. Я попросил его пригласить ко мне кого-нибудь из толковых жандармских офицеров, опытного слесаря и ловкого стряпчего. Приглашенный жандармский ротмистр оказался беспринципным (что меня в общем-то не напрягло – на то, что удастся сохранить перчатки белыми, никаких надежд не было), бестолковым и – до кучи – ленивым лизоблюдом. Квалификацию слесаря мне проверить не удалось, поскольку тот был запуган до икоты. А вместо стряпчего ко мне ввалился сам владелец крупнейшей в Санкт-Петербурге адвокатской конторы и, утирая постоянно потевшую лысину, рассы́пался передо мной мелким верноподданническим бисером, уверяя, что его контора приложит все усилия, дабы полностью удоволить его императорское высочество во всем, чего он только пожелает. Например, быстро и в строжайшей тайне устроить, скажем, развод некой особы высшего света, дабы ее рука и, соответственно, сердце оказались свободны… Я тогда не заржал только потому, что это желание полностью уравновесилось желанием выругаться.

После сего фиаско я повелел прислать мне с десяток самых толковых слушателей старшего курса Николаевской морской академии. Причем на этот раз не вызывал Коломийца, а отослал письмо напрямую начальнику академии. Из прибывших офицеров после собеседования я отобрал троих, коим поставил аналогичные задачи. И Дима стал единственным, кто выполнил мое поручение с требуемым уровнем эффективности. После чего я поблагодарил остальных слушателей и отправил их обратно доучиваться. А затем вызвал Коломийца, торжественно выразил ему благодарность за верную службу и отрядил его в распоряжение управления кадров флота, явно нажив себе этим недоброжелателя. Уж больно взгляд у него был тяжелый, когда он уходил. Ну вроде как бывает у старого сослуживца, с которым ты и пил, и на рыбалки ездил, и гараж перекрывал, а потом вот так раз – и премии его лишил. И мало ли, что ты начальник, а он действительно работу запорол, но ведь пили ж вместе! После такой подлости как раз и возникает настоящая, незамутненная, долгая, мужская ненависть, которая заставляет в любой компании постоянно вспоминать о том, что «был Леха нормальным мужиком, а как в начальники выбился – такая сволочь оказался». Но плевать. В ближайшие пару лет их еще столько будет, с тяжелым взглядом. К тому же истинный великий князь Алексей Александрович Романов вряд ли обратил бы на чей-то взгляд внимание.

Диме же я предложил место своего адъютанта. К его чести, он долго отказывался – дескать, считает себя недостойным, еще не закончил учебу в академии… Однако скорее всего причиной его несогласия было то, что он предпочитал службу во флоте тому, что ему представлялось паркетной шаркатней. И это лишь выше подняло его в моих глазах. Так что пришлось слегка раскрыть карты, после чего он проникся грандиозностью задачи, которую я собирался взвалить на себя, и принял мое предложение.

– Спасибо, Дима. Скоро прибываем?

– Тверь проехали, ваше императорское вы…

– Я же просил наедине именовать меня Алексеем Александровичем, лейтенант.

Дима слегка покраснел:

– Прошу простить, виноват.

Я откинул плед, под которым возлежал на широком кожаном диване салон-вагона, и, нащупав палку, начал приподниматься. Нынешним поездам было далеко не только до скорости, но и до плавности хода «Сапсана», так что пить чай даже в салон-вагоне лучше было сидя за столом, а то могло так тряхнуть, что и обвариться недолго. Дима подскочил и помог мне выпрямиться.

– После Бологого никаких телеграмм не было?

– Нет, Алексей Александрович. – В голосе адъютанта послышалась обида – мол, если что, он бы немедленно доложил.

Я бросил на него насмешливый взгляд. И все-таки в расовых теориях есть зерна истины. Эвон, Нессельроде уже почитай пятое поколение – русские люди, а все одно просматривается в них этакая немецкая пунктуальность и педантичность.

За чаем я просмотрел газеты. Ничего особенно интересного, обычная светская хроника и происшествия, да еще пространные рассуждения либеральнообразной русской интеллигенции о том, как нам лучше обустроить Россию. Ох как любят эти товарищи покрасоваться, все равно где – на трибуне, на экране или вот так, в газете. И что самое грустное – они же, блин, и есть единственный доступный мне пул образованных русских людей. Других нет, и не скоро появятся. Да и в том, что эти самые другие появятся, есть большие сомнения. Конечно, работать над тем, чтобы они появились, я собирался не покладая рук. Но я – один, а вот таких любителей разглагольствований и поучений – море. И выглядят они очень импозантно. И на молодые мозги действуют сильно. Так что все мои старания могут привести к тому, что вместо профессионалов я получу горячих сердцем революционеров, совершенно не желающих заниматься производством, зато мечтающих осчастливить человечество. И как не допустить подобного развития событий, я пока себе не представлял…

Когда я уже слегка разобрался с текущей ситуацией и смог приступить к планированию на перспективу, первым вопросом, который передо мной встал, был вопрос, чем же мне здесь заняться. Нет, как выяснилось, я уже имел неплохой текущий статус – был не просто членом императорской фамилии и великим князем, но еще и самым главным военно-морским начальником. Чин генерал-адмирала мне присвоили буквально за несколько дней до моего злополучного падения с лошади. Так что на первый взгляд перспективы вырисовывались вполне приличные. И разнообразные.