Часть первая
Петербургское небо

Глава 1

Бред был качественный. Нет, не особенно четкий – перед глазами все расплывалось, но и того, что можно было различить, оказалось достаточно, чтобы признать это бредом. Ну а чем же еще, если я видел, как надо мной склонился человек в странной одежде, похожей на военный мундир с эполетами, и приблизил ко мне лицо, украшенное роскошными бакенбардами?.. Качественность же бреда воплощалась в том, что у меня всё болело. То есть вообще всё – кости, глаза, желудок, селезенка, печень. Кожа горела, будто я перележал на солнце где-нибудь на Сардинии, причем прилетев туда прямо из какой-нибудь Кандалакши. Но о том, что меня вышибло из седла, я помнил. И что подобное падение уж точно не могло остаться без последствий, понимал. А уж если принять во внимание, что поблизости околачивался придурок с пистолетом, то отсутствие ощущений от пребывания внутри организма инородного тела калибром как минимум девять, а то и все одиннадцать с лишним миллиметров объяснялось лишь тем, что я еще не до конца разобрался в своих болевых ощущениях. Ну не настолько же он урод, чтобы не попасть в неподвижное тело? А даже у понтового кольта сорок пятого калибра, каковым, судя по размерам, вполне мог оказаться пистолет в руках крысеныша, емкость магазина – семь патронов. Так что еще пара выстрелов у него была… Но вот такого, чтобы болел абсолютно весь организм, быть не могло. А у меня организм болел абсолютно весь. Я по своим болевым ощущениям мог собственную анатомию изучать – где какая мышца или связка расположена.

– …императорское высочество, вы меня слышите?

О как! Я в этом бреду еще и высочество!

Я попытался пошевелить губами, но у меня не получилось. Только лицевые мышцы свело очередным болевым приступом. Пришлось замереть – ну его на хрен, этот бред. Очнусь – разберусь. Если очнусь, конечно…

– …ское высочество, вы можете пошевелить рукой?

Я молча лежал. А что, с галлюцинацией разговаривать, что ли?

– …оргнуть?

Вот ведь привязался! Не могу. Ничем. Всё, развеивайся поскорее. Достал!

И в этот момент меня кто-то ухватил за шиворот, отчего мое тело пронзило такой дикой болью, что, если б мог, я заорал бы так, что все глюки мгновенно исчезли бы, как не бывало. Ну не выдержали бы они тот вопль, который рвался из моей глотки!

Когда я немного очухался, выяснилось, что меня держат не только за шиворот, но еще и за рукава, поясной ремень и брючины. И таким макаром куда-то волокут. Боль, накатив волной, едва не выбившей меня из сознания, немного схлынула, но не вернула меня в реальность, а, наоборот, придала больше резкости глюку. Так что, когда меня наконец уложили в допотопный тарантас, я очень убедительно ощутил сквозь боль толстую кожу, которой были обиты сиденья, а в ноздри мне ударил запах лошадиного пота и разогретой кожи. Тут что, какая-то тусовка этих, как их, реконструкторов? Так они вроде все больше в рыцарские доспехи рядятся или там в мундиры времен Наполеоновских войн. Впрочем, кто его знает, может, привидевшийся мне мундир с эполетами как раз и относится к наполеоновским временам, хотя я бы на это не забился. Он выглядел несколько более… современным, что ли. Если, конечно, так можно сказать о мундире с эполетами. Какой-то он был скромный, безо всяких там красочных отворотов, богатого шитья и типичных для той эпохи (естественно, по моему дилетантскому мнению) белых лосин.

– …оврежден позвоночник! – донесся до меня чей-то обеспокоенный голос. А следом за ним прорезались и другие:

– За доктором послали?

– Уже поскакал казак.

«Вот идиоты, – отстраненно подумал я, будто не имел отношения к данному обсуждению, – если есть подозрение на повреждение позвоночника, человека ни в коем случае нельзя трогать. А уж если надо, то перемещать его следует, уложив на твердую ровную поверхность. На толстую доску, к примеру, или что-то подобное. Это же основы первой медицинской помощи. Аптечки в машинах возим, а что делать в случае травмы – никто не знает…»

В этот момент рядом с моей головой опустилось чье-то грузное тело, судя по тому, как заскрипели подушки тарантаса, и властный голос приказал:

– Трогай!

И мы тронулись…

К тому времени, как тарантас добрался до дворца (ну а где еще могут жить императорские высочества-то?), я уже начал сомневаться, что вокруг меня глюк. Потому что трясло в тарантасе нещадно, вследствие чего боль накатывала снова и снова. Но похоже, с позвоночником у меня все было в порядке – кожа подуспокоилась, я начал ощущать ею одежду, так вот штаны у меня были сухими, что явственно свидетельствовало: если даже с позвоночником и есть какие-то проблемы, они не фатальны. Ну, как минимум пока.

Когда тарантас, въехав на эстакаду, остановился напротив широких двустворчатых дверей, вокруг меня снова началась бестолковая суета. Кто-то куда-то побежал, кто-то заохал, двери с грохотом распахнулись, из-за них послышался чей-то обеспокоенный голос, а затем женский крик, но не то чтобы испуганный, скорее дежурный – мол, что-то случилось, из-за чего требуется покричать, вот и закричала. Затем на тарантас забрались дюжие мужики, ряженные в странную одежду, тоже чем-то напоминающую мундиры, но совсем уж непонятные – не советские, не довоенные и даже не дореволюционные, а какие-то «времен Очакова и покоренья Крыма», как писал Грибоедов, зато коррелирующие с тем, первым, который был на человеке в бакенбардах. То есть эти тоже были с эполетами.

Меня довольно бесцеремонно сдернули с подушек, а уже знакомый голос прогромыхал:

– Да осторожнее вы, бестолочи косорукие, не трясите так…

После чего меня уволокли во дворец. Несмотря на не утихавшую боль во всем теле и почти полный паралич, я изо всех сил пытался косить глазами и разглядывать интерьеры. Они не представляли собой ничего особенного, бывали мы и в более роскошных, а по времени я бы отнес их веку к XVIII–XIX. Однако я не специалист.

Меня проволокли по анфиладе комнат и уложили на диван в одном из небольших залов или, возможно, в большой комнате, бог их разберет. И все тот же мужик с бакенбардами и в мундире с эполетами, руководивший моей энергичной транспортировкой, заорал:

– Ну где этот чертов доктор-то?!

Тут в распахнутые двери зала-комнаты влетел крупный грузный мужчина с роскошными усами и в… монокле. Впрочем, после всего, что я увидел с тех пор, как очнулся, лежа на земле, монокль меня как-то не очень удивил. В руках мужчина держал саквояж и летний дорожный плащ из брезента. Я скосил глаза на остальных присутствовавших. Судя по их реакции, мужик был врачом. И это было хорошо. Потому что лежать бревном мне было совсем не гут. Ну, или не айс, как говорилось в одной дебильной рекламе. Хотя это уже тавтология. Потому как недебильной рекламы в природе не существует. Ну, такой вот у природы закон. Один из…

Доктор повесил плащ на спинку кресла и стянул с плеч пиджак, оставшись в несколько резавшей взгляд жилетке; из ее кармашка торчала заводная головка массивных часов, которые обозначали свое присутствие еще и довольно толстой золотой цепочкой, тянувшейся через брюхо. Он закатал рукава сорочки, обнажив крупные кисти, покрытые жестким черным волосом, и, воздев руки, повернулся в мою сторону. Именно в этот момент в комнату вбежала женщина с тазиком в одной руке, кувшином в другой и с полотенцем, перекинутым через плечо. Причем поворот врача и появление женщины совершились так синхронно, что у меня даже мелькнула мысль, уж не стояла ли женщина за дверями, дожидаясь, пока доктор приготовится к омовению… Согласен, мысль была глупой. Тут не балет, чай…

Руки доктор мыл долго. Впрочем, к боли я как-то притерпелся, да и паралич вроде бы тоже начал проходить. Скажем, глазами я уже мог вращать, хотя и в довольно узких пределах. Так что мне довольно легко удалось умерить свое нетерпение и спокойно приготовиться к медицинскому осмотру.

Осмотр меня озадачил. Нет, я уже понял, что вокруг меня не галлюцинация, а реальность, но продолжал считать, что попал либо к двинутым на своем увлечении реконструкторам, либо… ну, не знаю – может, на съемочную площадку. Хотя на съемочной площадке большинство людей все-таки носят обычную одежду – режиссер, оператор, ассистенты, помощники… Оставалась надежда, что прыгающие вокруг меня щеголи составляют массовку. Но вот что врач, вызванный к явно имеющему проблемы со здоровьем человеку, будет проводить осмотр и диагностику столь архаичными методами, я предположить не мог. Измерение пульса с использованием жилетных часов, прослушивание легких костяной трубочкой, термометр, вставляемый в рот… Да что здесь, в конце концов, творится?! У них тут что, историко-культурный заповедник? Так у меня нет времени играть во все эти игры, мне необходимо в понедельник быть в полной форме! У меня серьезные переговоры! Да и крысенышу надо так прижать… нет, не хвост, а задние лапки вместе с задницей, чтобы он больше у меня под ногами не путался. Слава богу, что, судя по доступным мне ощущениям, он в меня все-таки не попал. Во всяком случае, никаких инородных предметов внутри собственного организма я по-прежнему не чувствовал.

– Лешка, чертов сын, как это тебя угораздило?!

От громкого голоса, прозвучавшего из коридора, все в комнате встрепенулись. Я скосил глаза на вход. Это кого еще там черти принесли? Человек меня явно знал, поскольку обратился по имени, но голос я вроде бы слышал впервые…

Вошедший действительно был мне незнаком и очень колоритен. Рослый, широкоплечий, с изрядным брюшком, которое, однако, его совершенно не портило, и роскошной окладистой бородой. Этакий могучий русский мужик. И одет он был в духе всей тусовки, но попроще – в рубаху-косоворотку с закатанными рукавами.

– Ну, чего молчишь? – грозно сказал бородач, подходя ближе.

Судя по реакции окружающих, он явно был тут весьма значимой персоной – может, даже главной, потому что на всех лицах тотчас нарисовалась готовность в любой миг склониться перед ним или куда-нибудь потихоньку слинять.

– Что с ним, доктор? – требовательно спросил мужик у стоявшего рядом со мной врача, так и не дождавшись от меня ответа.

– Ваше императорское величество… – велеречиво начал тот с ощутимым акцентом.

А я, если б мог, озадаченно нахмурился бы. Недавно меня, вроде как совершенно постороннего для этой тусовки человека, обозвали императорским высочеством, и вот уже другого человека, с одной стороны, мне совершенно незнакомого, а с другой – явно меня знающего и обратившегося ко мне на «ты», титулуют тоже императорским, но величеством. Кто главнее – величество или высочество, я не представлял, да и не этот вопрос был главным. Меня куда более волновало другое. Я точно знал про себя, что ни я сам, ни кто-либо из моих предков в родстве с какими бы то ни было царственными особами не состояли. И дворяне-то у меня в роду были всего лишь по одной линии, причем по женской. Так что либо здесь кто-то очень сильно ошибается, либо я… это не я?!

– Значит, доктор, вам ни хрена не понятно, что случилось с моим братом, – прогудел мужик в косоворотке, подведя краткий итог всему сказанному врачом. – Эхма, вот всегда вы, немцы, так. Дипломы красивые имеете, слова всякие мудреные говорите, а как до дела доходит, ни черта не можете. Ладно, я брату другого врача пришлю, Боткина. Он, чай, в наших русских животах получше вашего разбирается. – Мужик закончил речь энергичным взмахом руки, наклонился надо мной и потрепал по щеке. – Ладно, братец, не беспокойся, доктор Боткин не какой-то там немец, он тебя быстро на ноги поставит. – После чего повернулся и вышел из комнаты.

Врач проводил его взглядом и только после того, как широкая спина исчезла в дверном проеме, позволил себе натянуть на физиономию оскорбленно-высокомерное выражение, с коим и покинул комнату, так ничего и не сказав. Впрочем, даже если бы он разразился длинной и цветистой речью, я бы его вряд ли услышал, потому что в этот момент думал над важной проблемой… Братьев у меня не было. Точно. Сестра – да, была, но она уже лет двадцать как жила в Канаде и регулярно жаловалась мне, что дети ее не понимают, совсем забыли русский язык… ну и так далее. Так что, когда меня спустя некоторое время снова подхватили и поволокли по лестнице наверх, я продолжал напряженно размышлять. Мне как можно быстрее требовалось понять, что же вокруг происходит. Именно понять, а не выстроить некую успокаивающую правдоподобную версию, как делают многие. Ибо, пока ты не понял, что-либо планировать бессмысленно и всякие заклинания типа «А ну-ка прекратите этот балаган, а то я…» или «Немедленно перестаньте, мне в понедельник позарез надо быть в Питере, потому что…» будут всего лишь сотрясением воздуха. Ой, сколько глупостей было совершено и сколько реальных шансов упущено просто оттого, что кто-то твердо знал, что «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!!!».

Наконец мое путешествие вверх по широким дворцовым лестницам завершилось в просторной комнате, более подходящей под определение спальни. Меня внесли, развернули и уложили на широкую, даже не двух-, а скорее трехспальную кровать, правда без балдахина, которого можно было бы ожидать, исходя из обстановки. И оставили в полном недоумении.

Пока меня укладывали, я успел бросить взгляд на одно из больших зеркал, располагавшихся в этой комнате. Так вот, отразившаяся в нем физиономия была явно не моей. В зеркале я оказался ниже себя, родимого, заметно плотнее, обладал не менее роскошной бородой, чем большинство окружавших меня мужчин, и… действительно был чем-то похож на того мужика, которого доктор-немец обозвал императорским величеством. Что изрядно поколебало мое желание принять ситуацию такой, какой она являлась на самом деле. Нет, рассуждать теоретически я был готов, но увидеть в зеркале вместо своей привычной морды совершенно незнакомую физиономию… Меня тут же прошиб пот. Это ли стало последней каплей, или все, что случилось со мной, с тех пор как я очнулся после падения с лошади (а было ли оно?), усугубленное напряжением и приступом паники, оказалось слишком тяжелой нагрузкой как для моей психики, так и для этого чем-то ослабленного организма, в котором пребывало мое сознание (может, как раз наличием моего, то есть чуждого ему сознания организм и был ослаблен?), но на меня накатил такой приступ вялости, что глаза начали закатываться. И едва мне подоткнули под бок одеяло, я почувствовал, что проваливаюсь в забытье…

Очнулся я внезапно. Причем сразу же почувствовал чье-то присутствие. Я некоторое время полежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к ощущениям и вспоминая все, что со мной произошло, затем чуть приподнял веки – так, чтобы можно было смотреть сквозь ресницы. Рядом с моей кроватью сидела женщина с некрасивым, но добрым лицом, не очень молодая, лет тридцать пять – сорок, но явно моложе моего прежнего тела. Там мне уже перевалило за полтинник. А вот интересно, сколько лет мне здесь? Тридцать? Тридцать пять? Фу-ты черт, какие глупости в голову лезут. Мне же орать надо и кататься в истерике. Меня же занесло неизвестно куда и неизвестно как, а я тут прикидываю, насколько помолодел вследствие этого переноса! Впрочем, нет, истерики от меня тут хрен дождутся. Я вместо истерики обычно жутко злюсь, вследствие чего те, кто довел меня до такого состояния, быстро начинают об этом сильно жалеть. И трушу я приблизительно так же – злостью. Вот такая неадекватная реакция у моего организма. Ну, у бывшего. А у нынешнего интересно какая?..

Похоже, за всеми этими размышлениями я как-то отвлекся и перестал контролировать веки (вау, я их, оказывается, уже могу контролировать!), потому что сидевшая рядом с моей кроватью женщина всплеснула руками и вскрикнула:

– Очнулси! Ну слава те, осподи! Ваш сочсво, как вы себя чуйствуете-то? Болит где? – Она замерла, ожидая ответа. Но губы мне пока что не повиновались, так что ее ожидание осталось невознагражденным. – Ой, доктор же велели, как вы очнетесь, сразу ему сказать. – Женщина снова всплеснула руками и вскочила со стула. – Так я побегу скорее! А вам чего принесть? Ну, там, попить или покушать? Вы ежели говорить не можете, так просто глазами моргните. Попить-то принесть?

Я моргнул.

– От и ладно. Я счас! – И она выскочила из спальни.

А я принялся исследовать, насколько расширились мои возможности по контролю над этим чужим телом. Довольно быстро выяснилось, что возможности практически не расширились. Я мог вращать глазами, мог моргать, но ни руки, ни ноги мне не подчинялись. Боль также не прошла. Я был бревном, способным блымать глазами. Причем у этого бревна по-прежнему болели все внутренности. Ну и до кучи, никаких новых знаний и умений не появилось. Я прекрасно помнил, что я Алексей Андреевич Коржин, временно безработный, последнюю неделю проторчал в Питере, готовя соглашение о разделе активов моей бывшей фирмы, которую мы когда-то создали с ныне покойным другом Колькой и его отцом. Я помнил все, что было положено помнить Алексею Коржину, и… ни грана сверх того. Ни кто такой бывший владелец этого тела, ни где я сейчас нахожусь. То есть никаких новых языков, чужой памяти и всего такого прочего мне не перепало. Возможно, пока… Слава богу, здесь хоть говорят на русском…

Закончить мысль я не успел, потому что дверь спальни распахнулась и ворвался очередной участник разворачивающейся драмы со мной в роли главного героя.

– Добрый день, Алексей Александрович, ваш брат повелел мне осмотреть вас.

Опа! Значит, теперь меня зовут Алексей Александрович. Впрочем, этот… брат меня уже называл Лешкой… Ну слава богу, хоть к новому имени не придется привыкать. А отчество… что ж, потерпим. Тем более что непонятно, сколько придется терпеть. Паралич-то хоть и сдает позиции, но как-то медленно, пока только и смог начать блымать глазами. А боль… очень возможно, что это реакция организма на столь грубое над ним насилие в виде переноса сознания и организм долго этого терпеть не будет. Глядишь, так и помру…