– Я… это… товарищ Сталин… беспощадно уничтожать врага…

– Ну про это я уже читал. Как раз в том тираже дивизионной газеты, оставшемся там вместе с кучей крайне полезных вещей, которые пришлось бросить, – покачал я головой.

Иванюшин набычился. Да уж, с дисциплиной тут как-то не очень.

– Скажи мне, младший политрук, – вкрадчиво начал я, – а сколько врагов ты собирался уничтожить, прежде чем уничтожат тебя?

Он гордо вскинул голову:

– Столько, сколько удалось бы!

– Ну примерно?

Младший политрук снова дернул головой:

– Там их было достаточно.

Я вздохнул:

– Судя по результатам твоей первой очереди, выпущенной с тридцати метров по неподвижно стоящему противнику, тебе это не помогло бы.

Иванюшин погрустнел и насупился. Действительно, его первая очередь, выпущенная почти в упор по довольно тесной группе из трех человек, привела в лучшем случае к легкому ранению одного из них. Бо́льшая часть пуль бесполезно пробарабанила по броне транспортера и самоходного орудия.

– Благодаря твоей недисциплинированности мы ввязались в бой, не изготовившись к нему, потому что и мое оружие, и оружие старшего сержанта Головатюка находилось в походном положении, на неподготовленной позиции, против превосходящих сил противника. Это почти неминуемо должно было привести к нашему уничтожению, причем при крайне низких потерях со стороны противника.

– Ну не привело же? – огрызнулся младший политрук.

Я заинтересованно посмотрел на него. Он что, действительно настолько тупой или просто притворяется?

– Благодаря тебе?

Иванюшин нахохлился.

– А вот благодаря тебе мы потеряли бо́льшую часть вооружения и припасов. И сейчас, вместо того чтобы уже через несколько часов присоединиться к нашим линейным частям и вступить в бой в составе полноценного подразделения, вынуждены будем эти несколько часов отрываться от преследования.

Последнее утверждение могло быть и неправдой, все-таки моя последняя серия наверняка очень сильно отбила у противника охоту к дальнейшему преследованию, но я все равно предпочел бы оказаться как можно дальше от места только что состоявшегося боя. Да и слегка погонять этого туповатого героя тоже следовало.

На ночевку мы остановились часа через три, хотя до темноты, судя по положению местного светила на небосводе, оставалось еще несколько часов. Но мои подчиненные уже были на последнем издыхании. Поэтому я скомандовал привал и приказал обустраивать лагерь, а сам отошел подальше в лес и забрался на высокое дерево.

Леса здесь были знатные – густые, смешанные, по всему видно, реликтовые. И отчего-то состояли в основном из терранских пород. Похоже, ресурсы на терраформирование этой колонии были затрачены ну просто немыслимые. Как на Троне и еще десятке миров Метрополии…

Много мне разглядеть не удалось, но, судя по хвостам пыли на севере и востоке, нападающие уже обошли нас и теперь неотвратимо продвигались вперед. А это означало, что шансы на встречу с линейным подразделением или частью весьма малы. Я быстро спустился с дерева и двинулся в обратный путь.

До поляны осталось около сорока шагов, когда до меня донесся нервный голос Иванюшина:

– …тебе говорю, не все здесь так чисто!

Я остановился и, присев на траву, немного напряг слух. В принципе даже на пятом уровне антропрогрессии человек способен сознательным волевым усилием увеличивать чувствительность основных рецепторов организма в несколько раз, а у меня их чувствительность даже в штатном расслабленном состоянии и без того превосходила среднестандартную биологическую раза в три. Так что, несмотря на шум леса и птичий гомон, разговор я слышал прекрасно.

– Так чего тут не чисто-то, товарищ младший политрук? – спросил в ответ Головатюк.

– А подозрительно, что наш товарищ командир в гимнастерке без знаков различия. Да и гимнастерочка-то уж больно новая, необмятая.

– И что? Мало ли чего бывает?.. Может, только получил, не успел всю фурнитуру пришить, а как немец напал – схватил первое, что под руку попалось. Немец-то эвон как попер – и не ждал никто.

– А все равно, я бы бдительности не терял!

Я усмехнулся. Типичная ситуация: аутсайдер группы пытается настроить остальных против лидера. Ну-ну, посмотрим, как у Иванюшина это получится.

– Вот ты, к примеру, знаешь, какого он звания, из какого подразделения? – вновь подал голос младший политрук.

– Так это… нет, – несколько озадаченно отозвался Головатюк, – но я как-то и не спрашивал.

– Во-о-от, – удовлетворенно заявил Иванюшин. – И чего это он нас отослал, когда бой начался? Отходите, мол… а сам остался. Может, он там потихоньку от нас вступил в контакт с врагом?

– Так там же всю дорогу стрельба шла мама не горюй! И он же это… столько гадов положил гранатами! – повысил голос Головатюк, как видно приведенный в изумление фактом подобного обвинения.

– Ничего. Для пользы дела фашисты могут и своих положить, – авторитетно заявил младший политрук.

– Да какая тут польза делу? – горячо вскинулся старший сержант.

– Втереться в доверие.

– К кому? К нам, что ли? Тоже мне, важные цацы!

– Ну… сначала к нам, а затем с нашей помощью и…

– С какой нашей помощью? Да нас самих в особый отдел упекут, только появимся. Почему, мол, да как, не дезертиры ли? Какое тут доверие?

– Ну мало ли, – уже неуверенно отозвался Иванюшин. – А может, мы героически выйдем к нашим. С боем!

– Так чтобы нам героически с боем к своим выйти, – развил успех Головатюк, – надобно командира слушать! А иначе так и сгинем не за понюшку табаку. Я вам так скажу, товарищ младший политрук, нам сейчас нашего командира надо ой как держаться. Он один нас к своим вывести сможет. Это уж мне поверьте! Я таких командиров еще никогда не встречал – оченно сурьезный боец. И командир хоть куда.

Младший политрук помолчал некоторое время, а затем, судя по интонации уже признавая свое поражение, все-таки добавил:

– Но все равно бдительности терять не следует. И это мое вам, товарищ Головатюк, партийное поручение…

Они замолчали. Я еще немного посидел, размышляя над их словами, а затем понял, что незачем заниматься любительством. В конце концов с вершины того дерева я не заметил никаких признаков не только погони, но и вообще присутствия людей в радиусе около восьми километров. А это, при наглядно засвидетельствованном мной темпе передвижения местного населения по пересеченной лесистой местности давало как минимум три часа безопасного времени, которое можно потратить на аналитику. Если, конечно, я приступлю к ней прямо сейчас. Поэтому я поднялся и двинулся вперед.

Да уж!.. Лагерь они разбили из рук вон плохо. Ветви для лежаков срубили прямо с деревьев, окружавших поляну, причем не по веточке, прореживая крону, а сплошняком, с одной стороны. Если бы здешний противник использовал даже очень устаревшие и примитивные станции оптовизуальной разведки, засечь наш лагерь для него не составило бы труда. Просто по изуродованным кронам. Не говоря уже о том, что костер они развели прямо посередине поляны, не приняв никаких мер маскировки. Засечь его был способен даже простейший инфракрасный маркировщик, входящий в систему обеспечения безопасности движения гражданских олэеров.

Я покачал головой, но ничего говорить не стал. Позже. Сейчас анализ обстановки гораздо важнее. А просто выказать неудовольствие, не заставив все переделать, – бессмысленная трата времени. Первое правило командира: не можешь заставить сделать правильно – не заметь, а если уж публично зафиксировал недостаток – добейся его устранения.

– Головатюк, дежуришь первым. Потом Иванюшин. Младший политрук будит меня. Время дежурства – четыре часа. Все понятно?

– Так точно, – дружно отозвались оба, но Иванюшин не выдержал и задал-таки вопрос:

– Товарищ командир, а можно узнать, какого вы звания?

– Капитан. Капитан Куницын, – отозвался я, снимая ремень и устраиваясь на подстилке. Я выбрал это звание, поскольку, как я теперь знал, оно приблизительно соответствовало уровню моей подготовки… то есть если бы речь шла о Гвардии. Ну и еще потому, что среди найденных мной документов оказался один как раз с таким званием и фамилией. – Мне надо подремать. Людей поблизости нет, но все равно не шумите. Понятно?

– Так точно, – вновь хором отозвались они.

Я проснулся в тот момент, когда Иванюшин уже протянул руку, чтобы потрясти меня за плечо. На этот раз меня никто не беспокоил, так что и этап разделенного сознания, и этап использования нелинейной логики прошли вполне удачно. После чего я просто заснул. И вот теперь младший политрук будил меня, для того чтобы я заступил на дежурство.

– Ну как обстановка, товарищ Иванюшин? – спросил я, поднимаясь с кучи веток, служившей мне постелью.

– Все тихо, товарищ командир, – отозвался младший политрук.

Я кивнул и поднялся на ноги, перепоясавшись ремнем. Иванюшин молча улегся на свое место и спустя несколько минут мерно засопел. Похоже, он сидел с Головатюком, а спать завалился только сейчас. Я прошелся вокруг поляны. Костер уже потух. Над головой висели крупные звезды. Лес тихо шумел. Я прислушался к мерному дыханию соратников, а затем подхватил пустой «дегтярь», вытащил из разорванного сидора Головатюка несколько пачек патронов и присел на краю поляны. Надо было осваивать попавшее в руки оружие…

– …Кто такие? Должность, звание, фамилия?

– Сержант Коновалов, командир расчета 45-миллиметрового противотанкового орудия второго огневого взвода третьей батареи отдельного противотанкового дивизиона войсковой части 45 756, – доложил драчун.

Вслед за ним представился второй, оказавшийся заряжающим соседнего расчета.

– Как здесь оказались?

– Отступаем, – отозвался Коновалов. – Во время нападения немцев были в летних лагерях. Без боеприпасов. Поэтому при появлении противника вступили в бой со стрелковым оружием. Но много не навоевали. Орудия просто подавили танками. И ребят… – Он всхлипнул, но быстро взял себя в руки. – Вот с тех пор и бежим. Сначала нас шестеро было, но Казакевич и Баюшкин исчезли в деревне, когда пошли в разведку. Может, просто по-тихому слиняли, а может, местные захватили. Ну, чтобы перед немцами выслужиться… – Он мрачно стиснул зубы так, что налились желваки.

Я понимающе кивнул. Как я уже знал, армия, в строю которой я так неожиданно оказался, действовала, по существу, на оккупированной территории, занятой только два года назад. Впрочем, что еще считать оккупацией… Эти территории стали самостоятельной страной всего около двадцати лет назад, а до тех пор входили в состав державы-предшественницы. Так что оккупацию двухлетней давности вполне можно было назвать возвращением территорий… Но, к сожалению, за прошедшие два года новая держава успела довольно гнусно зарекомендовать себя на вновь присоединенных территориях, и предположение сержанта имело право на существование.

– Остальные?

– Пашкевич погиб, когда мы нарвались на мотоциклистов. А Бакрушев… – сержант покосился назад, – тогда же ранен был. Еще сутки мучился. С километр отсюда отошел. Так что только мы с Гибаньшиным остались. Из тех, кто после первого боя выжил. – Тут он снова всхлипнул. – Как же так, товарищ командир? Говорили же – малой кровью, на чужой территории…

Я протянул руку и сжал его плечо. Тяжело видеть, как крепкий, здоровый мужчина молча давится слезами.

– Ничего, боец, теперь вы не одни. Теперь вы в составе подразделения. И мы им еще покажем!..

…На первую группу отступающих мы наткнулись спустя четыре часа после того, как тронулись в путь. Головатюка и Иванюшина я поднял через два часа после рассвета. За это время я успел обдумать основной план действий. Как ни анекдотично это звучало, после изучения имеющихся фактов или того, что с достаточной долей вероятности можно было назвать таковыми, наиболее приемлемой версией я решил считать то, что меня действительно занесло на одну из затерянных колоний.

Как сюда попал, я не помнил, и с этой точки зрения то, что я рассказал младшему лейтенанту Башмету, было правдой. Последние доступные воспоминания – это постановка задачи моей монаде в десантном отсеке гвардейского крейсера. Мы должны были десантироваться на Кукс-14, где, по информации службы технической разведки, творилось нечто непонятное с гравитацией. Почему сюда прислали нас, а не исследовательские рейдеры? Просто сисаны вычислили несколько разрозненных рейсов из трех секторов с присвоенной оранжевой степенью опасности мятежа, пунктом назначения которых вполне мог быть Кукс-14. Причем это были одни из самых технологически развитых секторов, такие, как Атлантис и Бажда. И по расчетам сисанов, все эти оранжевые сектора должны были перейти в красные еще года три-четыре назад. Но почему-то задержались…

Империя – вообще очень интересный соционический организм. Всем известна расхожая фраза: все империи когда-нибудь разрушаются. И это действительно так. Но для правильно организованной империи это «когда-нибудь» наступает спустя столетия и столетия спокойной и счастливой жизни сотен миллионов и миллиардов людей. Это не означает, что везде, на всей территории Империи в каждую минуту ее существования царят тишь да благодать. Нет! Где-то бушует мятеж, где-то рыскают пираты, где-то территориальные войска штурмуют их базы, где-то просто произошел природный катаклизм или экономический кризис. Ибо сектора в Империи довольно сильно разнятся по уровню экономического развития и промышленной динамике.

Впрочем, совершенно то же самое происходит и в масштабах сектора или даже отдельной планеты. Но в каждый момент времени все эти беды непосредственно затрагивают доли процента ее населения. Остальные живут, мучаясь своими горестями и радуясь своим счастливым минутам, создавая литературные и голографические шедевры о неразрешимых проблемах маленького человека в этом пустом и холодном современном мире. О его одиночестве. О равнодушии окружающих. О несравненных душевных муках…

Но это – не зная голода, не сталкиваясь с насилием иного, более масштабного, чем бытовое, порядка, имея возможность свободно передвигаться по чудовищно огромным территориям, без проблем выбирая место, где можно остановиться и начать строить свою жизнь. И не просто зная, что, если что-нибудь случится, Империя тут же придет тебе на помощь миллионами солдат, гигантскими крейсерами, полевыми госпиталями, сотнями тяжелых краулеров с навесным оборудованием для разборки завалов, станциями успокоения землетрясений, то есть всей своей чудовищной мощью, а… считая, что только так и можно жить. Что все это в порядке вещей и просто… ну так устроен мир… Но лучше бы он был устроен эдак, чтобы налогов было поменьше, чтобы имперские сисаны не совали нос в твои дела, чтобы на улицах было еще меньше полицейских, мусорщиков и иных, не ласкающих твой взор, личностей. Чтобы вообще зона твоей ответственности – налоговой, гражданской, политической – заканчивалась сразу за дверью твоего дома. Именно на этих настроениях и играют местные царьки, премьеры и президенты, исподволь внушающие подданным, что жизнь устроена несправедливо, что Империя – гигантский монстр, сосущий из них все соки, что, если бы не Империя, его жизнь была бы гораздо лучше, легче… И если им удается убедить в этом существенную часть своих сограждан, сисаны присваивают такому сектору оранжевую степень.

Так и происходило сейчас в тех секторах, где сисаны и вычислили эти разрозненные и на первый взгляд ничем между собой не связанные рейсы. И предположили, что на Куксе-14 находится нечто, что позволяет премьерам и президентам ставших оранжевыми секторов надеяться на успех в противостоянии с Императором. То есть некое оружие или устройство, способное оказаться таковым. И они нарочно затягивают начало мятежа, ожидая, пока это нечто будет доведено до рабочей готовности.

Поэтому на Кукс-14 и направили Гвардию. Наши гвардейские крейсера обладают комплексом разведывательно-аналитической аппаратуры, не уступающей исследовательскому рейдеру. Так что если имеет место природный феномен, то весь комплекс исследований будет выполнен, а если предположение сисанов окажется близким к истине, то возможность нейтрализации угрозы уже будет находиться в необходимой точке. Судя по тому, что монады десанта были подняты по тревоге и выстроены для постановки боевой задачи, сисаны не ошиблись…

Сначала я услышал разговор. Вернее, ругань. Один орал громко, надсаживаясь, с истеричными нотками в голосе. А второй отвечал ему, но эдак с ленцой, небрежно, через губу. Спустя десяток шагов насторожился и Головатюк. Он сделал еще шаг, остановился, прислушался и обернулся ко мне:

– Товарищ командир…

Я кивнул, показывая, что тоже слышу.

– Оставайтесь тут. Займите позицию и изготовьтесь к бою. – Я повернулся к Иванюшину: – Еще раз откроешь огонь без приказа – пристрелю лично. Понятно?

Младший политрук торопливо кивнул:

– Так точно.

Я двинулся вперед, слыша, как мои подчиненные торопливо расходятся по сторонам и залегают за деревьями. Я поправил «дегтярь» на плече так, чтобы он висел удобно для немедленного открытия огня, передвинул под руку контейнер, который, как я узнал, назывался кобурой, и вышел на поляну.

На поляне присутствовали шестеро. Трое сидели на траве, устало и безразлично посматривая по сторонам, а трое стояли. Один из стоящих был худеньким, но жилистым пареньком лет двадцати по среднеимперскому исчислению, а двое других заметно старше. Ругался как раз паренек.

– …должны уничтожать врага там, где мы его увидим! Это же фашисты! Товарищ Тимошенко…

– Достал! – прервал его один из старших и этак лихо сплюнул. – Кончай свою политинформацию. Твой товарищ Тимошенко с самим товарищем Сталиным могут хватать винтовки и идти уничтожать врага там, где они его увидят. А с нас хватит! Навоевались.

– Да как вы можете такое говорить? – возмутился парень. – Да я…

Второй старший вдруг подался вперед и, ухватив паренька за щеку, вывернул ему голову.

– А ты сейчас засунешь язык в жопу и заткнешься! Понял? Кончились твои комсомольские штучки! Всё. Просрали ваши!..

– Ы-ы-ытпусти! – с трудом просипел паренек, но второй только ухмыльнулся и еще больнее завернул кожу.

А первый глумливо усмехнулся и, сплюнув еще раз, заговорил:

– Значит, так, братва, кому еще не надоело за просто так гробить свою жизнь, могут оставаться с этим цуциком и дальше нарываться на немецкие пули. А у кого есть голова на плечах – айда с нами. Мы больше ни за кого воевать не намерены. Только за себя. Понятно?

Я сделал шаг вперед и слегка небрежно заметил:

– Нет.

Мое появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Непонятно почему, но до сего момента меня никто не замечал. А теперь на меня уставилось шесть пар глаз. Паренек, которого отпустили, блымнул глазами и обрадованно вскрикнул:

– Товарищ командир!

Я молча отдал честь и двинулся к ним. Когда до группы оставалось шагов семь – восемь, тот, что разговаривал с пареньком, выхватил из кармана ТТ и направил на меня:

– А ну стой!

Я замер. Он некоторое время разглядывал меня, а затем снова картинно сплюнул.

– Шел бы ты, дядя, обратно, туда, откуда пришел. Нам здесь никаких командиров не надобно. Мы теперь без командиров решили жить.

Я качнул головой, выказывая удивление:

– Вот как? А насколько мне видно, на вас – форма. И это означает, что вы давали присягу и подчиняетесь законам государства, которые требуют от вас выполнения воинского долга и подчинения приказам. Или я не прав?

– А нам на законы теперь наплевать, – заявил вооруженный ТТ, – и государства того теперь тоже нет. Всё. Кончилось! И посильнее нашего с немцем драться пытались, а ничего не вышло. Так что и Союзу теперь капут! Доигрался товарищ Сталин в мировую революцию…