Глава 5

Как и у любого полицейского, да и вообще любого человека, уважающего свою работу, сериалы «про ментов» российского производства вызывали у Зигунова неприязнь. Врач, глядя на то, как на экране артисты в белых халатах и с непременными фонендоскопами на шее одновременно пересаживают пациенту обе почки, качает головой и выходит покурить. Военный делает кислое лицо, когда киногерой метко стреляет из «узи» на триста метров. Так и майор Зигунов совершенно не мог понять, почему оперативный работник, по мнению создателей сериала, должен быть неизменно бухой или с бодуна, помятый и неопрятный. Он был готов простить сценаристам любые несостыковки, убожество сюжета, который никогда и близко не дотягивал до образцов, знакомых с детства, – Агаты Кристи, Сименона, Конан Дойла, но образ сериального опера раздражал своей нелепостью и безобразием.

Особенно возмутительно обычно показывали личную жизнь героя – он обязательно должен прозябать в мрачной неприбранной берлоге и трахать все, что движется, от плечевых шлюх до полковничьей жены – обязательно сексуальной красавицы (этот пункт казался Петру особенно комичным). Если у опера из сериала и есть жена (тоже сексуальная красавица), то она непременно бросает его, потому что он проводит все время на работе. Герой пытается вернуть жену-красотку с заплаканными глазами, но все безрезультатно – работа всегда важней.

Зигунов объяснял это безобразие тем, что написанием подобных сценариев занимаются в основном одинокие женщины среднего возраста, которые имеют туманное представление не только об оперативной работе полиции, но и о нормальных человеческих отношениях внутри семьи. Поэтому весь свой опыт они и черпают в подобных же сериалах, рождая порочный круг киноляпов и странных гротескных образов врачей, бандитов, полицейских и их жен.

Оглядываясь по сторонам на своих коллег и знакомых, Петр не мог увидеть ничего подобного, хотя его собственная семья была в этом отношении не образцовой, но все скандалы, которые у них случались, как и во всех семьях, вроде бы завершались относительно благополучно.

Тихая воспитанная девочка из педагогического университета, которую он первый раз приметил в городском парке десять лет назад, стала для него такой женой, о которой он всегда мечтал, – покладистой, но легкой, нежной, но сильной и самостоятельной. И сам Петр, тогда еще старлей, стал рядом с ней серьезней, взрослей и вскоре получил свое первое повышение.

С первого дня знакомства, помимо крепкой любви, их объединяла еще одна общая страсть – литература. Катя изучала поэтов Серебряного века и мечтала об университетской карьере, а он делился с ней (и только с ней) своими стихами и набросками рассказов, которые писал на ночных дежурствах. Это было так давно, еще до свадьбы…

Но молодая семья Зигуновых, пройдя через все неизбежные для молодоженов ссоры и выяснения отношений, вскоре прибавилась папиным счастьем: родился Владик – бойкий мальчуган с отцовским проницательным взглядом.

Шли годы, на погонах молодого опера появлялись новые звездочки, жена защитила кандидатскую и начала преподавать на кафедре литературы. Кате поначалу было тяжело примириться с участью жены опера – муж пропадал порой по много ночей подряд, внезапно срывался на задержание прямо из-за семейного стола, временами ходил угрюмый, ушедший мыслями далеко в работу. Тогда на домашней кухне порой вспыхивала нешуточная гроза, но Катя, выговорившись, всегда первая была готова на мировую, не выдерживая того, как муж на ее глазах превращается в каменную скалу.

Понятно, что молодой еще женщине хотелось внимания, хотелось повеселиться, и она частенько ходила на тусовки со своими коллегами и студентами, приводя к вспышкам ревности у Петра – в убойном отделе подобные мероприятия не проводились. Но Кате удавалось успокоить мужа, и скандал со временем сходил на нет.

Так вышло и в этот раз – ссора закипела бурным валом и быстро отступила, еще продолжая слегка бурлить.

– Ну Петя. – Жена положила свою руку поверх его на лакированную поверхность стола. Она смотрела на него с той особой смесью приязни и печали, которая всегда охватывала ее после семейного конфликта. Его черты медленно смягчались, наконец он вздохнул и ответил ей спокойным взглядом. – Петь, ну ты же понимаешь, в какое нелепое положение ты меня поставил с этим своим Аброськиным… Ну вспомни, разве я тебе говорила, что есть открытая вакансия? Мол, пусть приходит, устраивается. Разве так я говорила?

– Ты же сама сказала, что у вас в библиотеке на Шуисте нужен помощник. Что ваша бабушка не справляется из-за возраста и тяжело… – Зигунов рассеянно поглаживал ее ладонь, словно маленького нежного зверька. – Что по хозяйству надо помогать, ремонт сделать… Это же надеюсь, не в мой адрес был камешек? У меня времени не хватает у себя в квартире ремонт сделать. А тут – решил проблему, мужик хозяйственный… Хотя с одной рукой, но управляется, в отличие от меня…

– Ну! Но не про какую открытую вакансию и речи не шло! А ты мне его прислал прямо с трудовой книжкой в руке в отдел кадров! Ну так же дела не делаются…

– Ну извини, Кать, должен же я был ему сказать что-то, что гарантированно его отвлечет, пообещать ему что-то, не знаю… – Петр удержал ее руку, готовую снова обиженно ускользнуть, и посмотрел жене в глаза простым и ясным взглядом: – Вы же его возьмете в итоге-то?

Катя все-таки смогла ловко высвободиться и улизнула к окну, где принялась разливать по чашкам душистую янтарно-красноватую заварку. Зигунов видел только ее спину и ловкие движения тонких рук, летавших над чайниками и чашками, но уже по одному наклону головы, расслабленно опущенным узким плечам мог сказать с уверенностью – буря миновала, и можно продолжать общаться спокойно.

– Так что? Возьмете?

– Может, возьмем, а может, и нет. – Катя поставила перед ним дымящуюся чашку и легко подвинула блюдце с лимонными дольками. – У нас даже по штату такой должности нет – «помощник библиотекаря». Вот что я тебе тут сделаю?

– Ну если должности нет – ее всегда можно придумать! – Зигунов энергично бренчал ложкой по фаянсовым краям, пытаясь утопить непокорный лимон. – И потом, необязательно сразу в штат. Возьмите его вне штата. Главное – платить ему какие-то копейки, и чтобы в столовой он мог питаться, чтобы при деле был человек. Это можно попробовать?

– Ну не зна-а-аю… – протянула Катя, глядя куда-то за темнеющее окно. – Попробуем, все будет зависеть от твоего поведения. Можно пристроить на уборщика. Только больше не бубни, и учти, что завтра у нас подготовка к «Алло, мы ищем таланты». Я приду поздно!.

– Влад до семи на программировании? – Он проследил направление взгляда жены и решил, что пришло время перевести тему. Про «Таланты» лучше промолчать. Понятно, что Катя придет поздно и от нее будет пахнуть вином, но что тут поделать – специфика работы. От него тоже, бывает, пахнет спиртным, когда он задерживается…

– Ага… Слушай, Кать, тут у меня такое дело… – Зигунов неожиданно нахмурился и отодвинул чай подальше. Мысли о деле Красовского не давали ему покоя. Жена замерла и насторожилась, ожидая продолжения фразы. – Помнишь, я тебе рассказывал про этого… Про деда, директора «Деньгомига» этого?

Она повернулась, молча кивнула и уселась напротив, глядя на Петра. Конечно, за годы совместной жизни с опером разговоры про убийства, улики, свидетелей давно стояли ей поперек горла. Но она любила мужа, и то, что было интересно ему, было интересно и ей. Во всяком случае, ему так казалось.

– Ну так вот. Была там одна подробность интересная. При осмотре места преступления у Красовского в кулаке обнаружили зажатый предмет, а именно – камушек, завернутый в бумажку…

– Да… Помню, конечно… – Катя осторожно отхлебнула горячий чай и неопределенно пожала плечами. – Камень, перевязанный бечевкой…

– Принес или, наоборот, хотел забрать. Огрел топором и попытался вытащить из руки, но старик так в него вцепился, что сразу не удалось. А там уже внучок на шум из своей комнаты вышел, пришлось разбираться с ним, потом сосед уже начал в дверь стучать и окончательно спугнул…

– Ты уже рассказывал, хватит! – поморщилась Катя. Желания обсуждать кровавые подробности у нее не было совсем. – Так там что-то новое появилось?

– Да в том-то и дело, что нет. А должно. – Зигунов резко отставил чашку. – Дидиченко еще на совещании просил внимание на этот камень обратить. Проверить на связь с сектантами, сатанистами и прочей нечистью. Я не придал тогда особого значения этому. Ну какие у нас сатанисты? Но чем дальше, тем больше думаю – может, старик прав был? Обычный камень же, щебенка. Кому он еще нужен? Какой в нем еще может быть смысл?

– Петя, к чему ты клонишь? – Катя встала из-за стола.

– Так вот. За последние десять лет у нас по преступлениям с религиозным подтекстом почти что полная тишина. Ничего организованного, по крайней мере. Остаются психи-одиночки, причем кто-то, о ком мы не знаем. Ну я попробовал, конечно, сам поискать в интернете. Но там столько чуши, тяжело разобраться, да и хуже того, что я не понимаю толком, что мне искать? Что за религию? Что за ритуал?

– Нууу… – задумчиво протянула Катя, разминая пальцами мышцы, твердые и под прохладной рубашкой. – Это тебе нужно к батюшке, наверное. Или в семинарию нашу, там точно все про религию знают…

– Да нет. Не то. – Он прикусил губу, подбирая нужные слова. – Просто возможно, что речь идет вовсе и не про христианство. Мне нужен специалист скорее по древним религиям, ну и по современным сектам, которые на эти религии опираются… Я тут вспомнил, ты рассказывала, у вас на кафедре религиоведения курс шел интересный, пару лет назад?

– «История религиозного сектантства в СССР»? Надо же, запомнил!

– Кто там лекции читал? Профессор… эээ…

– Э-ээээ… Зорин. – Катя прошлась взад-вперед по маленькой кухне, глядя в потолок и вспоминая. – Вячеслав… Нет. Александр Васильевич. Хочешь поговорить с ним? Он завтра будет на кафедре.

– Лучше будет, если сначала ты его поспрашиваешь, чтобы не пугать профессора. – Петр встал и подошел к темнеющему окну. – Что он скажет про камень? Вдруг Дидиченко прав? Это была бы неожиданная зацепка, которой сейчас не хватает… Поможешь?

Катя посмотрела на него долгим взглядом, фыркнула и развела руками:

– Ну ладно, если это нужно для пользы следствия…

– Спасибо. Я напишу о представлении тебя к награде. Ты давно ее заслужила…

Он поцеловал ее в щеку. Потом привлек к себе, развернул и легко усадил на подоконник. За окном стало уже совсем темно, и фонари заливали ветки оранжевым светом. Из теплой кухни эта картина казалась даже уютной, и Петру на секунду захотелось просто остаться здесь у окна в обнимку с женой и больше никогда не ссориться, как раньше, и никуда никогда не уезжать, ни на какие задержания, совещания, допросы…

– Кать, а Владька скоро вернется? В восемь? – Он отвел прядь с ее лица, погладил по щеке и заглянул в глаза жене с новым выражением.

– Где-то так. Если не опоздает.

– Может быть, тогда?.. – он изобразил бедрами поступательные движения.

– Ммм… ты же вроде говорил, что тебе этого дела хватает на работе… Да и мне тоже…

– Ну… Может и потом… Как ска…

– Ты что туалетной водой моей не пользуешься? – внезапно опять завелась Катя. – Не нравится? Пахнет куревом от тебя!

– Нравится… забыл просто. – Запах лимона страшно раздражал Зигунова, а отказываться от подарка было смерти подобно. Эх, не хотелось начинать новый виток скандала… Кухня сзади осветилась от экрана телефона, а через секунду заиграла бодрая мелодия. Зигунов, чертыхнувшись, оставил жену и поймал аппарат, который гудел и медленно полз по столу, как рассерженный жук. На экране радостный Чигаркин в болотных сапогах демонстрировал огромную щуку. Петр нахмурился и поднес телефон к уху:

– Зигунов. Слушаю.

– Срочно, Петр Сергеич, собирайтесь! – Голос пожилого опера звучал непривычно взволнованно. – За вами сейчас заедут. Убийство у нас…