В свете фонаря предстала камера: угрюмая нора с каменными стенами и грунтовым полом. Лежанкой служила земляная ступень вдоль стены, отхожим местом – яма в глубине камеры. Больше ничего тут не было, лишь груда камней от передней, разрушенной стены. Иона видела подобные норы и с живыми узниками, и со скелетами. Здесь же не было, в сущности, ничего устрашающего: пустая нора, да и только. Но Иона дрожала все сильнее, фонарь плясал в руке, свет шарахался по стенам.

– Позвольте, миледи.

Кайр отнял фонарь. Вступив в камеру, внимательно осмотрел лежанку и пол, заглянул в отхожую яму.

– Здесь действительно был узник, притом давненько.

Ионе казалось: узник был здесь минуту назад. Обернись – увидишь его за собою. Она сделала шаг назад, вжалась спиной в безопасную стену.

Ирвинг поднял несколько камней, оценил их размер, поднес близко к фонарю. Затем сложил полдюжины камней один к другому, стараясь, чтобы они идеально совпали. С исключительным вниманием осмотрел обращенные в камеру грани.

– Странное дело, миледи: вся стена разрушена до основания, можно свободно войти и выйти. Если пленник ломал стену голыми руками, почему не выцарапал только четыре камня? Этого хватит, чтобы вылезти. Кроме того, на камнях нет следов крови. Хоть бей их, хоть ногтями царапай – останется кровь. А ее нет.

Иона не сумела говорить ровно:

– Ч-чем это об-бъяснить? Стену ломали м-магией?

– Либо чем-то тяжелым, миледи. Если узник сумел извлечь один камень, то мог им выбить остальные. Но не понимаю, зачем крушить всю стену, а не пробить узкий лаз. И еще одно…

Ирвинг подошел к железной двери – той, что перегораживала коридор. Закрыл ее, задвинул засов. Ударил плечом что было силы – обшитые железом доски даже не пошатнулись.

– Отличная крепкая дверь.

Иона не поняла, на что намекал воин. Она мучительно хотела выйти, но стыдилась своего малодушия.

– А теперь проверим кое-что, – сказал Ирвинг, поднял большой камень и размаху бросил на груду.

Громкий, но глухой звук угас в сырой темени норы. Воин вновь поднял камень – и швырнул в железную дверь.

Тьма холодная! От ржавого грохота Ионе перехватило дух. Она впилась пальцами в ворот платья, силясь ослабить, вдохнуть. То не был страх, а именно – холодная тьма. Ворвалась в легкие и заморозила дыхание.

Ирвинг, увлеченный своею догадкой, не заметил страданий госпожи. Он распахнул дверь и ждал, вглядываясь в темень коридора. На отдалении послышались шаги, мелькнул отблеск огня – лишь тогда Ионе стало чуть легче.

– Видите, миледи, – усмехнулся Ирвинг.

Показался солдат с факелом, следом за ним – мастер Сайрус. Солдат не выказал ни капли удивления:

– Здравия желаю, миледи, здравия и вам, кайр. Как вы стали интересоваться узником, так я и ждал: придете поглядеть.

Похоронный мастер, однако, был бледен. Излишне громкий его голос выдавал только что пережитый испуг.

– Счастье, что это вы, миледи. А то слышу гвалт и думаю себе: неужто он самый вернулся? Я бы вовсе не шел сюда, но надо ж проверить. Непорядочек же…

– Я удовлетворила любопытство, – выдавила Иона. – Судари, выйдемте во двор.

С каждым шагом прочь от камеры ей становилось спокойней. Наверху полуденное солнце ударило в глаза. Иона зажмурилась, подставив лицо лучам. Полной грудью вдохнула свежесть и свет, и весну. Тьма стала медленно таять в ее груди.

Тем временем кайр приступил к расспросам:

– Мастер Сайрус, вот с тобой-то мы еще не беседовали. Ты ведь давно служишь в замке, еще со времен старого графа?

– Как есть, со старого. Только вступил в погребальную гильдию – в том же году и попал на службу к графу. Случилось тогда помереть бургомистровой теще. Градоправитель, знамо, тещу не сильно жаловал, потому денег пожалел, поручил похороны молодому мастеру – мне, то бишь. А на похоронах случился гостем сам граф Шейланд. Как увидал мое творчество, так чуть не прослезился от восторга. Говорит: «До чего же ты все душевненько устроил!» Я отвечаю: «Во всяком деле порядочек должен быть, а в похоронном – перво-наперво». Его милость тогда: «Идем ко мне в замок, гарнизонным похоронщиком служить». Я отвечаю: «Отчего не пойти? С великим удовольствием! Хоронить – милое дело, лишь бы только покойники имелись в достатке». А граф только-только войну окончил, у него по мертвецкой части не наблюдалось дефицита.

– Будет хвалиться! Скажи лучше: ты видел пресловутого узника?

Мастер Сайрус осенил себя двукратной спиралью:

– Защити меня Глория! Кабы я его видел – разве стоял бы перед вами?

– Как же ты мог его не видеть?

– Весьма просто, раз уж он не помирал. Если б он благочинно преставился в темничке, то согласно порядочку непременно попал бы в мое ведение. Но этот черт умудрился сбежать живехоньким!

– Ты не только похоронщик, но и смотритель подземелья. Должен был…

– Извиняюсь, никоим образом. В должность смотрителя темницы я вступил уже позже, когда прежний смотритель изволил окочуриться. Сия оказия случилась под конец девятого году, этак между Изобильем и Сошествием. Узник раньше убег.

– А стражников видел, убитых узником?

Сайрус вновь сотворил священную спираль.

– Как не увидеть, если они померли! И сквернейшим образом померли, доложу я вам. Жуткое дело, когда покойничек такой вид имеет. Глянешь – душа содрогнется. Один, значит, лежал прямо перед разрушенной камерой, и была у него голова назад вывернута. Вот как есть: лицо в сторону спины глядит, а шея скручена винтом! Намучился же я с ним, чтоб голову поставить в божеское положение. А второй сидел в тупичке, спиной к стене прислонясь – видать, убегал от душегуба, влип в тупик и наземь сполз. Этот был вроде как задушен: глаза выпучены, язык распухший изо рта вывалился – ужас! Язык-то я уложил в надлежащее место, а глаза пришлось монетками накрыть, иначе больно жутко смотрелись.

– Была ли кровь возле мертвых тел?

– Боги спасите, куда еще кровь-то! Там и без нее смотреть жутко!

– Точно не было?

– Ульяной Печальной клянусь!

– А дверь была заперта?

– Дверь? Какая-такая дверь?

– Железная, что тупичок отгораживает от всей темницы.

– Знамо, не заперта! Как бы я попал туды, если б дверь на засове?

– Не помнишь ли, мастер, когда и зачем ее установили?

– Дверь-то? Для порядочку: есть коридор – должна быть и дверь, чтоб его загораживать. Чтоб не ходили здесь всякие, кто не должен. А когда? Вот этого не скажу, увольте. Я ведь еще не был смотрителем темнички, в нижний круг редко захаживал. Одно знаю: еще при старом графе дверь поставлена. Молодому она уже наследством досталась.

– Хорошо ли ты помнишь тех погибших стражников?

– Прекраснейшим образом! Коли желаете, идемте на погост, покажу погребальные колодцы. Имена, правда, запамятовал, но это не беда: они и на могилках написаны, и в моем похоронном журнале.

– Пока они были живы, ты с ними общался?

– Не так, чтобы особенно. Они, изволите видеть, нелюдимые были и больно угрюмые. Я знавал покойников повеселее, чем эти живые.

– Назовешь ли кого-нибудь, кто с ними дружил? Может, из солдат гарнизона?

Мастер Сайрус озадачился:

– Зачем бы этим двоим дружить с солдатами? Солдаты – одно, тюремщики – другое. Из разных мисок едят, разный эль хлебают.

– Смеешь мне лгать?! Тюремщики берутся из солдат гарнизона!

– Это теперь так, а при старом графе было иначе. В темнице тогда служили пятеро: четверка тюремщиков и главный смотритель. Ну, и палач захаживал, но этот сам по себе. Вот из тюремщиков, значит, двоих узник на Звезду спровадил, смотритель сам своим чередом преставился, еще один по пьяни беркицнул с пирса и утоп. Остался последний, имя помню странное – Лард. Вот этому Ларду одиноко сделалось, он и ушел со службы. А молодой граф увидел, что все тюремщики израсходовались, и передал темницу в другие руки. С тех пор стерегут ее солдатики, а за порядком следит кто? Верно, мастер Сайрус.

– Знаешь, где Ларда найти?

– Где-то в Холодном Городе обретается. Говорят, плотником стал. Сумел пристроиться в гильдию, ведь имел таланты к работе с деревом. Помню, помогал он мне гробы строгать – не гробы, а куколки выходили, жаль в землю закапывать.

– Благодарим тебя, мастер. Возьми на кружку ханти, – воин дал Сайрусу несколько агат. – Скажи еще вот что. Узник сбежал при старом графе или уже при молодом? Солдаты с этим путаются, а мы хотим ясности.

Сайрус уважительно кивнул:

– Порядочек нужен, это да. И я вам его обеспечу путем сообщения, что старый граф изволил отойти за месяц до бегства узника.

Воин гарнизона, до сей поры выражавший полное согласие со словами мастера, теперь возмущенно вмешался:

– Не говори, чего не знаешь. Сначала узник убег, а уж потом его милость помер!

– Это ты молчи, солдатик. Совсем в делах смерти не разбираешься. Поди, спящего от усопшего не отличишь! Когда отошел его милость, стояла большая жара. Была аккурат середка лета, недавно Софьины отгуляли. А узник убег, когда уже яблони плодоносили. Я с того дерева, что у южной башни, мешок яблочек для жены набрал. Тут позвали бегом в темницу к мертвым стражникам, пока я с ними возился – яблочки мои кто-то уволок.

– Все ты путаешь, – усмехнулся солдат. – Как раз на Софьины узник убег! Тут бы с девками гулять – а хрену пожуй, из-за побега отпуска отменили и вахты удвоили. А его милость помер опосля, молодой граф в честь траура всем по елене раздал. Я бабе своей чулки купил – той самой, которая обиделась, что я на Софьины не вышел.

Солдат и мастер могли еще долго препираться, но кайр положил этому край.

– Сайрус, ты ведешь учет смертей. Ступай и выпиши из книги даты смерти графа и тюремщиков. До вечера выписку – мне.

Сказал – как рубанул. Охота к словоблудию у Сайруса отпала, он рванулся исполнять приказ. Именно тогда леди Ионе впервые захотелось самой задать вопрос. Все, о чем спрашивал кайр, было важно и любопытно, но Иону беспокоило другое. Неведомо откуда пришла мысль – и билась, билась в голове, словно дикая птица, влетевшая в жилище человека.

– Будьте добры, мастер, ответьте мне. Как умер старый граф?

Сайрус склонил голову, потер подбородок, закатил глаза, оживляя в памяти картины.

– Ваша милость, дело вот как было. Жаркий вечер стоял, а за ним – жаркая ночь. Замок до поры сохраняет прохладу, но если солнце шкварит несколько недель, он прогревается весь насквозь, и тогда уж спасу нет. Пытаюсь я уснуть – а не спится. Верчусь, маюсь, воды выпью, окно открою – все духота мучает. Хоть в темницу к безличностям иди – там прохладно. И вот уж за полночь вроде кое-как задремал, но хрясь – стук в дверь. Дворецкий мне: «Бегом в кабинет его милости!» А сам белый, как сугроб. Ну, я оделся и туда. Захожу в кабинет – там уже лекарь и оба графских сына. А его милость сидит в кресле и в стенку глядит. Сидит боком к двери. Я вхожу – и первым делом ничего плохого не подозреваю. Говорю: «Здравия вашей милости, явился по приказанию». Он сидит, голову не повернет. Тогда я думаю: отчего же он в стену смотрит? Рядом два его сына, лекарь еще, да я вот пришел, а он глаза вперил в панель. Непорядочек! Подхожу ближе: «Вашей милости дурно?» И тут вижу лицо – мать честная! Глаза стеклянные, челюсти сжаты, губы белые – покойник! Я на колени: «Ваша милость, что же вы изволили! Как же мы без вас!..» И лекарь говорит: «К великой жалости, сердце графа Шейланда не вынесло яростной жары. Свершился приступ, приведший к скоропостижной смерти». Тогда мы взялись за него, чтоб на кровать перенести, а поднять не можем: пальцы бедняги вцепились в подлокотники. Это перед смертью судорога бывает: все мышцы сжимаются, да так и каменеют. Лорд Мартин ему пальцы разжал, а лорд Виттор глаза закрыл: «Прощай, отец». Так вот он умер, несчастный. А через месяц еще и узник убег. Скверный был год, девятка – дурное число.

* * *

Город Уэймар стоит на большом холме. Маковку занимает графский замок, глядящий бойницами на все стороны света. Южный склон холма сходит от замка к берегу Дымной Дали. На нем змеятся опрятные улочки, террасами стоят дома городской знати, судовладельцев, купцов, а ниже – моряков и мелких торговцев. Этот склон зовется Теплым Городом, поскольку в безоблачные и безтуманные дни он озаряется солнечными лучами. В противовес ему северный склон – Холодный Город – вечно накрыт тенью холма и замка. Здесь селится ремесленный люд, да открывают свои погребки многочисленные уэймарские трактирщики. Земля ценится дорого у подножия замка и дешевеет по мере спуска, потому верхние дома липнут друг к дружке, а нижние стоят все более привольно, и в полумиле от замка настолько редеют, что даже обзаводятся огородами. Появляются хлева и курятники, бродят по улицам свинки, гогочут гуси. К северной своей окраине Уэймар почти превращается в село, сохраняя единственную городскую черту: дома в два этажа.

В этой части города обретается плотницкая гильдия, преуспевающая всегда, а сейчас – особенно. Весна и лето – лучшее время для строительства: и погода позволяет, и деньги в город текут рекою через оттаявшую Дымную Даль. Тут и там ставятся новые дома, втискиваясь в простенки между старыми или растягивая город дальше на север. А где строительство – там и плотники.

Шестерке кайров, которых Иона взяла с собою, пришлось немало попотеть, чтобы разыскать старейшину гильдии: он метался по делам, приглядывал за пятью большими стройками в одночасье. Но как только старейшина был найден, дальше пошло легко. Глава гильдии сразу вспомнил Ларда: ага, хороший парень, с руками. Взяли его подмастерьем согласно традиции, заведенной в гильдии: если просится подмастерьем отставной вояка – дать ему преимущество против молодняка. Это дань уважения графским солдатам, которые полвека назад спасли весь город от набега медведей. Правда, Лард был не воин, а тюремщик, но тоже служака из замка и тоже с оружием, так что его приравняли. За четыре года вышел из подмастерьев в мастера – в кратчайший срок, допускаемый уставом. Это потому, что дело крепко знает. Где-то натренировался еще до гильдии – говорит, гробы строгал. Где найти его? Да вон, пятый квартал налево – там строится дом для младшего почтмейстера.