Дорога к лагерю

Перед дверью мы переглянулись. Это был взгляд двух человек, прикованных к одному камню, который должен вот-вот сорваться на дно. Следующий за сбором час мы с Жанной потратили на обсуждение плана действий. План был прост: мы выходим на крышу, осматриваем пространство вокруг, выбираем наиболее безопасный маршрут до ближайшей открытой машины, добираемся до неё, заводим и жмём на педаль газа до самого лагеря. Всё казалось просто.

Отчего-то чувствовался подвох. Распространение заразы было очень быстрым, но почему никто не пользовался машинами? Это было сложно понять, но не заметить было ещё сложнее. Ни я, ни Жанна не заговаривали об этом, как бы оставив это за скобками. Обоим не хотелось нарушать стройность выбранного плана. Может, тебе интересно почему люди порой ведут себя подобным образом? Трусость.

В плане побега из собственной квартиры я также пытался учитывать нашу физическую слабость. Не знаю, на сколько хватит сил у одного не очень спортивного, почти тридцатилетнего человека и тринадцатилетнего подростка, надышавшихся трупным ядом. Сколько в таком состоянии можно пробежать, прежде, чем лишишься сознания и станешь пищей для плотоядных трупов? Даже в последний момент перед выходом из нашего убежища пришлось дать себе короткий отдых, потому что сбор и размышление над планом утомили нас.

– Ну… Готова?

– Готова, – ответила Жанна.

Откуда у неё взялся этот уверенный тон?

Я открыл дверь.

На металлической лестнице верхнего этажа, почти отвесно впившейся в побелённый потолок, валялась перекушенная цепь – попытка муниципальных властей перекрыть путь любителям пошляться по крышам. Проход в потолке вывел нас на технический этаж, где было очень пыльно и темно. Там оказалась ещё одна лестница, но она шла под привычным углом и обрывалась площадкой перед ржавой дверью на крышу. Я аккуратно толкнул её, и дверь почти без сопротивления подалась вперёд. А впереди нас ждал пасмурный петербургский день – тень начинавшейся осени. Но было всё ещё тепло, так что жуткая вонь, парившая над городом, была тут как тут – рассчитывать на то, чтобы снять повязки и глотнуть свежего воздуха не приходилось.

– Посмотри, что в колодце, я гляну на улицу перед домом.

Жанна кивнула, пошла к краю крыши, который нависал над колодцем.

– Постой.

Жанна остановилась, повернулась ко мне.

– Не дай себя увидеть.

Она молча отвернулась и пошла дальше.

Я приблизился к краю на четвереньках, сбросив рюкзак посреди крыши. Там творилось настоящее мракобесие. Чудовища на распухших от тления ногах стояли на одном месте, пялясь вникуда своими остекленевшими глазами. Что они там делали? Что ими двигало? Никакого голода, это понятно: у большинства кишки мотались по земле. Что тогда? Что породило это чёрное зеркало жизни?

Вдалеке было припарковано несколько машин, но почему-то соваться на улицу, даже с учётом того, что эти создания уже были здорово тронуты тлением, не хотелось. Они не чувствуют боли, у них нет естественных тормозов, которые удерживают нас от движения, которое может порвать мышцы и сухожилия. Эти существа – мертвяки, троглодиты существуют, чтобы распространять себе подобных, занимать пространство и больше ни для ничего. Ничего не производить, а лишь уничтожать. Я, помню, посмотрел на небо… Оно было серым. Серым, холодным, вот-вот заплачущим. Там не было птиц. Птицы?

«А куда делись птицы?! – пришёл мне очевидный вопрос впервые с начала всего этого – И где все остальные животные?»

Я стал параноидально оглядываться: нигде не было ничего живого. Только эти пародии на человека внизу. Было тихо как в могиле, даже тише, потому что в свежей могиле, если хорошо прислушаться, можно услышать чавкающие звуки передвигающихся внутри тела червей. А тут… Полная тишина в огромном мегаполисе. Ни-че-го. Мёртвая тишина. На фоне громадины города она казалась оглушительной.

– Что случилось с этим миром? – спросил я вслух.

Мой взгляд упал на пятна запёкшейся крови на месте, где происходила борьба выживших за женщину с ребёнком. Вокруг столпились восставшие из мёртвых мужчины. Определить, что это мужчины можно было только по обрывкам одежды. Толпа, набросившаяся, на них была слишком большой, чтобы оставить в целости даже их кости. По сути, это были ободранные скелеты с верёвками мышц. Они уже почернели и смотрелись тошнотворно. Младенца не было.

Меня замутило, опустившись на край крыши я подумал, а не прыгнуть ли вниз головой? Но лучше попробовать и рискнуть, чем просто так сдаться. Умереть всегда успеешь, пока живой надо стараться что-то делать. Причём делать лучше всех. А передо мной сейчас развернулось огромное пространство для деятельности. Нужно найти укромное место и возрождать людской род. Я посмотрел на Жанну.

– Что там?

– Там почти пусто, только стоят эти, – она указала на группу раздутых человеческих туш внизу, сгрудившихся в углу колодца – а так проход свободен.

– Если не привлечём внимание, сможем пройти на противоположную сторону.

– А что там? – спросила Жанна.

Мне не хотелось отвечать «Не знаю».

– Там был супермаркет – шанс, что там есть машины выше. На нашей улице прямо около парадной их нет.

Она замолчала.

– Пошли, – сказал я.

– А если там нет машин?

– Будем идти дворами, – ответил я первое, что пришло в голову.

Нужно было уходить отсюда любой ценой. Если нас что-то серьёзно задержит в пути, то завтра у нас будет половина светового дня, чтобы добраться до лагеря прежде, чем все уйдут.

Жанна задержалась на краю крыши, глядя на троглодитов в углу.

– Что там? Идём.

Мне показалось, что в последние секунды она смотрела не в угол, а в центр колодца, где была коробка для игр с мячом, которую зимой заливали и катались в ней на коньках.

Спускаться по лестнице с рюкзаком за спиной было невозможно, потому что лестница была ограничена загнутыми металлическими рёбрами, наподобие водных горок в аквапарке. Пришлось прыгать вниз на одной руке как трёхлапая собака, держа над собой тяжёлый походный мешок. Прежде чем спуститься окончательно, я оглядел переулок, в который выходила лестница. Было пусто.

За девочкой пришлось подниматься – для неё такой спуск был слишком сложен.

Эти усилия сопровождались учащённым дыханием. И чем чаще и глубже я дышал, тем сильнее яд пропитывал мою кровь. После второго спуска я сел на землю. Жанна, спускаясь, чуть не встала мне на голову.

Отдышавшись, я взял рюкзак и пошёл во двор. Сил хватало только, чтобы думать о маршруте и трупах, что стояли в углу колодца. Девочка должна учиться понимать меня без слов.

Мы шли между крашеными стенами переулка, было тесно и страшно. Где-то за углом нас ждали. Точнее не ждали, даже не охотились, а просто стояли враги всего человечества.

Кучка этих отродий стояла как раз справа от переулка, из которого мы выходили во двор. Они стояли друг напротив друга, все четверо, как манекены. Лица двоих смотрели в переулок, так что потенциально могли нас увидеть, двое других стояли к нам спиной. Я выглянул, прислонившись спиной к оштукатуренной кладке. Стало холодно. Мышцы подрагивали, дыхание стремилось застрять в лёгких. Сердце и яйца сжимались как в ледяных рукавицах. Как назло, не было никаких камней или других предметов, которыми можно отвлечь опасных существ. Оглянувшись, в глазах девочки я увидел такой же страх. Я собрался и медленно кивнул, указав головой на низкую стенку спортивной коробки. До половины она была из досок, но выше – между длинными металлическими столбами была натянула металлическая сетка. Нужно было добраться до заграждения и спрятаться за нижней частью, тогда наши шансы остаться незамеченными серьёзно повышались.

Я сделал глубокий вдох и струя отравленного воздуха ворвалась мне в рот сквозь маску, осев на дёснах горьким осадком. Мандраж усилился, и я не мог его подавить. Всё, что нам осталось – это двигаться вперёд.

Глупо умереть от продуктов чужого разложения, парящих в воздухе.

И я махнул рукой.

Она понеслась так, что чуть не опередила меня. Я бежал на полусогнутых, как это делают военные, перебегая из окопа в окоп. Смотреть в сторону стоянки трупов было страшно. Вот-вот они увидят, повернут бошки, понесутся, как ожившие манекены: безмолвно и неумолимо.

Мы сидели, облокотившись на рюкзаки, прижатые к доскам коробки. Живые.

Я кивнул головой, показывая «идём дальше». Девочка, как послушная кукла, развернулась и, отклячив зад перед моим лицом зад, зашагала вперёд. Мы были уже на середине ограждения, когда я услышал звон сетки. Не оглядываясь, мы продолжали двигаться дальше – до конца деревянной стены оставалось метра три. Воздух порвал звук. Это было что-то похожее на рёв старого козла, которого на старости зачем-то решили кастрировать. Но в глубине я узнал знакомые нотки в этом звучании – я понял, что нас увидело за секунду до того, как обернулся. Это был извращённый крик сорванного подросткового голоса.

Наверху металлической сетки, видимо пытаясь её перелезть, висело тело четырнадцати-пятнадцатилетнего мальчика. Тело было закрыто чёрной спортивной кофтой и штанами того же цвета. Кожа лица и рук была синюшне-белая, как мел, но она не была раздута, как у остальных, и на ней не было заметно тёмных пятен гниения, а глаза… Предельно расширенные зрачки и узкая жёлтая оболочка радужки вокруг не были подёрнуты мутной белёсой пеленой. Они смотрели. ОНИ СМОТРЕЛИ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! Этот… Мальчик нас видел. И понимал, что может до нас добраться, преодолев забор сверху, а не проломив его своим телом, как сделали бы другие! Помогло раздолбайство муниципальных властей: верхняя часть сетки была оторвана от столбов, к которой она крепилась, и никто не удосужился прикрепить её обратно. Мальчик болтался на прогнувшемся куске сетки и бешено орал.

Из оцепенения меня вывели мертвяки, которые только что показались из-за угла спортивной коробки – те, которые толпились в углу. Они передвигались медленно: мышцы конечностей прогнили, так что у нас было немного времени.

Будь они свежими, мы бы тогда не ушли – они используют ресурс человеческого тела по-максимуму, этим и объясняется их чудовищная скорость и сила.

Уже не скрываясь, мы побежали вперёд – в противоположный переулок. Да, оттуда могли прийти другие. Но что нам оставалось делать?

Кошмар остался во дворе, но впереди был другой. Открытая улица, никаких укрытий. Проезжая часть пустая, местами стоят пустые машины, судя по их виду, закрытые.

Отчаяние, страх загнанного в угол зайца – это всего лишь слова. Ощущение подвешенности в воздухе. Ужас. Вот-вот в тебя вонзятся чьи-то мерзкие, гнилые, покрытые протухшей слюной зубы. Надежда на то, что у супермаркета будет стоять больше машин не оправдалась. Ведь в день Начала была пятница, все уехали за город.

Мы побежали. Просто побежали, не оглядываясь от ужаса, желая вжаться, врасти в землю, залезть в канализацию, укрыться где-нибудь. Животная паника поднималась по горлу верх, выдавливая из него нечеловеческие звуки.

На открытом пространстве нас легко могли заметить даже почти слепые из-за разложения взрослые мертвяки. Где-то раздался хриплый свистящий писк. Я повернул голову в ту сторону: разбухшая с почерневшим лицом и руками мразь тянулась к нам из какого-то переулка, наподобие того, из которого мы выбежали. А за ним медленно, но неостановимо шли другие чудовища. Жанна вскрикнула. Я махнул рукой, чтобы она замолчала.

Бег. Бег по мёртвой улице мегаполиса, где теперь только мёртвые. Страх. Страх потерять свою, раньше казавшуюся такой скучной, а теперь такую дорогую жизнь.

– Где вы были раньше?!! – заорал я в порыве неожиданного, дикого куража.

Я помню, что смеялся до слёз. Такой свободы бегать по улице и орать на прохожих, оскорблять их, а возможно и убить, у меня никогда не было. Это сводило с ума, пьянило.

Я один! Я один! Я могу делать всё, что я захочу! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха. А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-!!!

– Я свободен как Кипелов!!!

В какой-то момент мой взгляд упал на грузовичок с логотипом того супермаркета, мимо которого мы пробежали в начале. Возможно, водитель ехал как раз туда, когда увидел, что творится вокруг, вышел посмотреть или помочь кому-то, и с ним захотели познакомиться поближе новые обитатели Земли.

– Туда, – просто сказал я.

Мой скрупулёзный, сухой до судорог рационализм вернулся, вытеснив бесконтрольный порыв страшного веселья. Я начал думать. И испытал жуткое обламывающее чувство. Вот то, что движет людьми: порыв, стремление к свободе, а все логические конструкты – только средство. Всю жизнь я был подавлен, потому что не мог выплыть на поверхность общества. Но теперь его нет.

– Давай внутрь!

Я оказался за рулём «Газели», Жанна залезала с противоположной стороны, на пассажирское сиденье. И первое крупное везение в жизни: ключ зажигания оказался внутри замка – только поверни.

Грузовичок был старый, нужно было выжимать сцепление, чего я так и не научился делать в водительской школе, решив, что когда-нибудь куплю машину с автоматической коробкой передач.

Я повернул ключ, переключил передачу, стал отпускать сцепление – машина заглохла. Я вернул рычаг на место, повернул ключ снова. Сцепление, небольшое нажатие на педаль газа, машина задёргалась, закашляла и заглохла.

– Поехали! – кричала девочка.

Я посмотрел в окно – ладони вспотели от увиденного. Я стал дёргать рычаг – он не поддавался. Пришлось ударить по нему – тот же результат.

– Ёбтовюмать! – выкрикнул я и тут же вспомнил что надо делать.

Зажигание снова запыхтело, надо было плавно отпустить педаль сцепления, нажимая педаль газа. В паре метров от машины уже тащились раздутые туши горожан.

– Да!!! – заорал я, когда машина тронулась – Да, твою мать! Слава яйцам!

Мы поехали, но проблема в том, что поехали не в ту сторону. Нужно было развернуть неповоротливую машину посреди улицы в условиях, когда отовсюду пёрли мёртвые, а значит машина в процессе не должна встать, иначе всю процедуру придётся проделывать снова.

Я повернул руль в одну сторону, грузовичок поехал вправо, подождав, я начал выкручивать руль обратно.

– Смотри! – крикнула девочка, выставив указательный палец вперёд.

Я затянул с выворачиванием руля, и мы ехали прямо в винтажный фонарный столб.

– Давааай, сука!

Я ударил по тормозам, Жанна врезалась головой в панель, а я набил шишку между бровей о большой руль машины. Она опять заглохла.

Завести её на этот раз оказалось легче, но пришлось искать как втыкается задняя передача на схеме, пропечатанной на набалдашнике рычага.

Пока я приглядывался к рычагу, снаружи раздался скрежещущий звук. Мёртвые пытались влезть в кузов и царапали краску.

– Что ты стоишь, вези нас! – кричала Жанна.

Я молча продолжал разглядывать рычаг. Ещё немного и могло стать поздно.

Передача воткнулась во вращающие шестерни, машина попятилась назад, давя стоящих сзади чудовищ, подпрыгивая и хрустя костями.

Мы совсем немного проехали назад, потом я включил переднюю передачу, машина дёрнулась, я решил, что она сейчас опять заглохнет, но мы поехали.

Вряд ли нас кто теперь оштрафует за разбитый вид машины.

– Так, хорошо, хорошо, едем.

Ехали мы не долго.

Впереди показалось скопление этих тварей – такое густое, что издалека можно принять за подвижную массу биоразгалаемых отбросов. Вонь стала ощутимо сильнее.

Я зажал газ до упора, врезался в копошащуюся орду и понял, что машина скоро встанет.

Мозги, кишки, глаза, пальцы – всё мешалось и сменяло друг друга на лобовом стекле, закрывая обзор, как во время сильного ливня, только вместо прозрачных капель, покрывающих стекло мутной полосой, на нашем было скопление чёрной крови и прогнивших внутренностей вперемежку с волосами, раздробленными костями черепа и щёлкающими челюстями.

Всегда мечтал так прокатиться по городу!

Вдруг раздался резкий звук удара металла об металл, нас обоих выбросило наружу.

«Газель», облепленная со всех сторон шевелящейся, копошащейся тёмной массой, пробив чугунное ограждение, погружалась в воду одного из бесчисленных питерских каналов, а может речушки.

Нас вынесло из кабины прямо в середину течения, а то, что я увидел под поверхностью воды заставило напрячься волосяные луковицы у меня на голове в тщетной попытке поднять намокшие волосы дыбом. Всё дно было усеяно торчащими кверху, покрытыми струпьями руками. Это хватка оказалась бы смертельной, если бы мы долетели до дна. Но нас внесло в воду под углом, так что мы как камни, брошенные «лягушкой», прокувыркались по воде и долетели почти до противоположного гранитного берега канала или речушки.

– Не ныряй! – крикнул я Жанне.

Они кивнула, давая понять, что поняла.

С ближайшего теперь к нам берега что-то упало. Я поднял голову. Оттуда через ограду, перелезая через головы друг друга, ломая кости нижестоящих, валились ожившие трупы. Две волны мертвецов с противоположных берегов пыталась соединиться, выстроив своеобразный мост из тел.

– Греби! Надо убраться отсюда!

Жанна и без команды делала это с такой энергией, что можно подумать, что у неё не было никакого отравления.

Я сорвал маску, которая намокла и теперь отжимала холодную вонючую воду мне в рот.

– Отлично, отлично, почти ушли, – сжимая в одной руке пойманный рюкзак Жанны, намокший и тянувший ко дну, и гребя второй, говорил я – скорее себе, чем ей.

Покойники не умели плавать и шли на дно как камни, но если где-то вода станет мельче… Тот склад трупов, что тянул кверху руки в карикатурном жесте мольбы к небу, пополнится двумя свежими телами.

Их неспособность держаться на воде вопреки тому, что обычно мёртвые тела всплывают на поверхность, спасла нас.

Мы гребли изо всех сил, а течение, придавая нам дополнительные два километра в час, помогало уйти от эпицентра столкновения двух мёртвых улиц Санкт-Петербурга, срощенных теперь чудовищным мостом.