Жопа в форточке

Мы решили отсидеться у Чижика, чтобы не отвлекать Ирку от алгебры и не будить ее отца.

Только мы вышли покурить на балкон, вернулась Чижикова мама, и нас с Лехой чуть не выгнали взашей за то, что мы «вечно сбиваем Витечку с истинного пути».

Мы искренне раскаялись, пообещали никогда больше не курить и отдали ей пустую пачку от «Явы». В нас вбухали борщ, ежики, потом чай с плюшками, и мы были прощены.

Часы пробили восемь. Пришло время делать дела.

Мы шагали ко Дворцу пионеров с таким важным видом, будто собирались убить Юлия Цезаря, а не скоммуниздить сверчков для Иркиного хамелеона.

– А что нам за это будет? – спросил я.

– Ничего не будет, если никто не узнает, – успокоил меня Леха.

– Пацаны, мож, покурим перед делом? – предложил Чижик, достав из куртки мятые сигареты, и мы, конечно, покурили.

У входа во Дворец пионеров сидит на лавочке Вася Крыса и не знает, чем себя занять.

– Моня, ты что, на музыку записался? – спросил меня Крыса.

– Ну да, типа.

– Леха, ты тоже?

– Иди на фиг!

Тут Леха что-то вспомнил и спросил:

– Вася, а как вообще дела?

Вася, которого мы звали Крысой всю его короткую, но полную подлянок жизнь, аж расцвел. Но потом вошел в роль и, заискивая, пролепетал:

– Ребят, а можно с вами?

Мы посвятили его в курс дела. Крыса задумался и спросил:

– Интересно, а сколько на Птичке стоят хамелеоны? Мож, загоним?

Чижик передразнил его:

– Интересно, а сколько на Птичке стоят крысы? Мож, тебя загоним?

– Да ладно вам, пацаны. Я же шучу!

– Мы тоже, – ответил Леха, уже сожалея о своем благородстве. – Ладно, пошли.

Дворец пионеров почти опустел, и только гаммы на фортепьяно нарушали тишину его коридоров. Дверь в кружок натуралистов была заперта. Мы подергали ручку, Крыса поковырял в замке скрепкой, но все было напрасно.

Мы вышли на улицу, обогнули здание и встали возле нужного окна. Оно было закрыто, но оставалась надежда на форточку. Решили сделать так: крепыш Леха стоит внизу, ему на плечи забирается жилистый Крыса, а сравнительно мелкий Чижик залезает на Крысу и толкает форточку. Я же подсаживаю Чижика и стою на шухере.

Сказано – сделано. Чижик, цепляясь за куртки, штаны и раму, подобрался к форточке, толкнул ее, и – о чудо! – она отворилась. Недолго думая, он полез внутрь, и Крыса, сопя от усердия, стал запихивать его глубже и глубже.

Но тут случился форс-мажор: Чижикова задница, увеличенная в диаметре ватной курткой, застряла в форточке.

– Ха-ха! Как жопа может быть шире плеч? – заржал Леха.

Бедный Чижик, запечатанный, как пробка в бутылке, засучил ногами и впаял Крысе в пятак рифленым польским сапогом. Крыса охнул и скатился на землю, попутно отколов ботинком кусок старинной лепнины, а Чижик, лишившись опоры, запсиховал еще сильнее и со всей дури жахнул сапогом по стеклу. Раздался такой звон, будто разбилось не одно, а сто окон, и мы с Лехой едва отскочили от целого града осколков.

Вот теперь было не до смеха – в соседнем доме кто-то уже наверняка набрал 02, и до приезда ментов оставались считанные минуты.

– Моня, подсоби! – крикнул мне Леха.

Я сковал ладони в замок, Леха оттолкнулся от них, забрался ко мне на плечи и овчаркой вцепился в Чижиковы копыта.

– Выдыхай! Выдыхай, сволочь! – хрипел уже Леха, выкручивая Чижика из форточки.

Чижикова куртка треснула, и жопа плюс все остальное бахнулось прямо на осколки.

Почуяв свободу, Чижик вскочил, проехал по стеклу, как фигурист, и рухнул мордой в асфальт. Я же, пытаясь перепрыгнуть Чижика, зацепился за него ногой и впечатался ухом в острый край лепнины, отколотой Крысой.

И вот мы снова несемся к гаражам. А Крыса как испарился.

Бутер для Крысы

Нас вроде никто не засек – это хорошая новость. Плохая же в том, что нам придется либо самим делать алгебру, либо быть осмеянными Иркой. Между трудом и позором мы, конечно, выбрали позор и, покурив перед экзекуцией, пошли на поклон к нашей подруге.

Дверь открыла Ирка.

– Привет, папа дома?

– Нет, ему позвонили и он сорвался. Вы его не видели?

– Не, не видели.

– А, ну ладно. А у меня хорошие новости! Проходите.

За Иркиным письменным столом сидит, развалившись, Крыса и запивает чаем бутерброд с докторской колбасой. Мы аж остолбенели! – никто из нас еще не удостаивался такой чести.

– Ребята, я так рада! Васенька, ты мой герой!

Васенька галантно принял похвалу, мерзко улыбнулся жирными губами и ответил набитым ртом:

– Ирочка, всегда к твоим услугам.

– Смотрите! – воскликнула Ирка и указала нам на банку из-под горошка, стоящую на столе.

Мы склонились над банкой, заодно сверля глазами ароматный бутерброд, исчезающий во рту Крысы. В банке лежит клейкая лента с прилипшими к ней мухами.

Только сейчас Ирка разглядела нас.

– А вы откуда такие?

Да уж, посмотреть было на что. Стоим грязные, как три поросенка, и ободранные, как коты после драки. У Чижика сломан зуб, я тру лиловое ухо, а Леха мнет в руках вырванный с мясом карман Чижиковой куртки.

– Ирочка, – осклабился Крыса, со свистом пригубив чай, – не суди их строго. Чижуля вот чуть жопы не лишился, гы-гы.

– Крыса навозная! Да ты вообще слинял! – возмутился Леха.

– Может и слинял, да дело сделал!

Ирка заступилась за Крысу.

– Ребята, Васенька просто сходил в магазин и попросил ленту с мухами! И теперь у хамелеоши еды на месяц.

– Ну и целуйся со своим Васенькой! – вспылил Леха и развернулся к двери.

Мы с Чижиком пошли за ним. Смотреть на идиллию между Иркой и Крысой было невыносимо. Гори она огнем, эта домашка.

Обида и прощение

Мы обижались на Ирку ровно до утра, а утром она пришла в школу заплаканная. Нас еще клинило от ее предательства, но мы уже скучали по ней, да и вообще, это же наша Ирка и ей сейчас плохо.

На перемене мы подошли к ней.

– Ребята, хамелеоша умер! – воскликнула Ирка с отчаянием.

– Как умер? – спросил я, не веря своим ушам.

– Налопался этих мух, а там на ленте клей ядовитый.

Она зарыдала и убежала в туалет. В обычной ситуации мы бы ее подкололи, типа, не верь, Ирка, крысам, дары приносящим, но сейчас никто даже не улыбнулся.

Кстати, сам Крыса в школу не пришел.

– Надеюсь, что отравился колбасой! – прошипел Леха.

Чтобы как-то успокоить Ирку, мы с Лехой и Чижиком повели ее в продуктовый магазин, откуда Крыса стянул ленту с мухами. Как и большинство наших идей, эта идея была тупой и наивной.

В магазине кроме продавщицы, мух и кильки в томатном соусе никого больше не было. Чижик вышел вперед, набрался смелости и просипел:

– Здрасьте! Нам книгу жалоб.

– Зачем? – спросила продавщица, смерив его насмешливым взглядом.

Чижик оглянулся на нас, ища поддержки, и промямлил:

– От ваших мух дохнут хамелеоны.

От удивления выщипанные брови продавщицы поднялись так высоко, что коснулись чепчика.

– Мальчик, ты дурак?

Повисла неловкая пауза. Чижик снова посмотрел на нас, но по делу никто ничего добавить не мог.

– Ребята, пошли отсюда, – дернула его покрасневшая Ирка, стыдясь нашего идиотизма.

Когда мы пришли домой, то увидели у подъезда милицейский уазик, куда нас с Лехой настойчиво пригласили.

В милиции

Уазик тронулся, и мы с Лехой стали гадать, за что нас замели: за блины для штанги, вынесенные с завода, за позаимствованный на стройке сварочный аппарат или за разбитое окно во Дворце пионеров? За последнюю неделю мы вроде других дел не мутили.

В отделении нас провели в кабинет следователя. Кроме следователя, там сидел Гоша-старший. Он был заплакан, а его лапы, стянутые наручниками, безвольно висели между колен.

После выяснения наших имен и адресов следователь спросил нас, почему Гоша-старший, которого, оказывается, звали Данила, гнался за нами с кирпичом.

Леха ответил, что мы к Даниле претензий не имеем. Следователь осадил его.

– Мне плевать на твои претензии. Говори, что произошло.

– Мы с Данилой играли в салки.

– Вы играли в салки силикатным кирпичом? Ты что, дурака из меня делаешь?

– Нет, мы прете…

– Еще раз скажешь о претензиях, пойдешь в камеру к уголовникам. Сержант!

– Товарищ следователь, не надо сержанта. Мы и так все расскажем.

Леха рассказал, как мы гуляли по лестнице во Второй Башне и встретили там Данилу. Он попросил закурить, у нас не было, он нагрубил нам, и мы бросили в него яйцом.

Следователь спросил:

– А ты всегда носишь с собой яйцо? Может, у тебя и сейчас в кармане яйцо?

– Я купил яйцо в магазине.

– А, ну да.

– В общем, Данила погнался за нами, но дядя Юра все уладил.

На автомате Леха снова хотел заявить, что мы претензий не имеем, но следователь так на него зыркнул, что Леха осекся и перефразировал:

– Данила и дядя Юра – очень хорошие люди. Можно мы пойдем домой?

– Этот хороший человек… – следователь указал на Данилу, – вчера чуть не убил другого хорошего человека.

– Дядю Юру? – воскликнули мы с Лехой.

– Да, тем самым кирпичом. И ваш дядя Юра сейчас в реанимации, – ответил следак и добавил, глядя на Данилу. – Молись, гад, чтобы все обошлось.

– Итак, начнем с начала, – скомандовал следак, видя, что мы поплыли.

Мы с Лехой переглянулись и все ему рассказали.

Данила не проронил ни слова. Он смотрел в пол и всхлипывал.

– К вам есть еще один вопрос, как к героям дня. Это не вы разбили окно во Дворце пионеров?

– Нет, мы вообще туда не ходим.

– И карта эта не ваша? – следак положил на стол карту с мулаткой, с отпечатком Чижикова польского сапога.

– Впервые видим!

– Ну-ну.

Подписав протокол, мы вышли на улицу.

– Пойдем к Крысе? – предложил я.

Но до Крысы мы не дошли.

Даня

На пороге УВД стояли Гоша Птицын, его мама – тетя Лена и глава семейства – алкаш дядя Толя.

Тетя Лена схватила нас за рукава курток и взмолилась:

– Ребята, вы Даню не видели?

– Да, теть Лен, он у следака сидит.

– Боже мой, что же это делается! – она осела, и нам пришлось ее подхватить. – Что же это, расстреляют мою кровиночку?

Мы не знали, что ей ответить. Ее кровиночка нас чуть не порешил, но и мы не ангелы – Леха мог ледяным яйцом и глаз выбить.

Из всей птицынской семейки одна тетя Лена была приличным человеком. Она работала на заводе, а после смены стояла в очередях, чтобы прокормить свою ораву. Ее ноги были обезображены варикозными узлами, и даже мы, отпетые хулиганы, не считали зазорным донести ей сумки.

– Теть Лен, ну, может, это не он? – я хотел ее успокоить, но знал, что это точно он.

Я поймал взгляд Данилы, когда он отбросил кирпич. Это был взгляд труса, который испугается сильного, но не забудет и отомстит исподтишка.

Тетя Лена смотрела на меня с такой надеждой, словно я что-то мог сделать.