./бедный ёжик ёжится/

Когда я добрался до Пауста, Юли там уже не было. Марина осторожно сняла с меня рубашку, и под ней открылся фиолетовый синяк в полспины. Марина заохала, налила в тазик холодной воды и стала протирать мою спинку влажной марлечкой.

Пауст уже обновил старые дрожжи и неподвижно сидел в кресле-качалке, сверля пустоту оловянными глазами. Когда он очнулся, то утешил меня:

– Не ссать! Ща папа всё решит. Мож, по пиффку?

– Да ну его нафиг, уже наделал дел. Так вы знаете этого Мерзлякова?

– Конечно! Мы раньше дружили семьями. Потом он поехал крышей из-за любви к Юле, бросил МГИМО, разбил служебную машину отца. Родакам было за него стыдно. Они как-то отошли от нас.

– А что у него с Юлей?

– Да не знаю я. Раньше она его игнорила, но потом они вроде бы помирились. Но вчера она, кстати, приехала, чтобы познакомиться с тобой.

– Со мной???

– Ну да! Я ей про тебя рассказал, она заинтересовалась.

– А ты называл ей мою фамилию, говорил ей, что я учусь на юрфаке?

– Конечно, ведь ты ещё не в розыске, ха-ха! Ладно, прости. Ёпт, так это она тебя на экзамене вытащила?

– А я всё думал, когда ты включишь свой мозг. Она над тобой глумилась, как над мальчиком, а ты всё рубашку сушил.

– (Марине) И ты, Брут? И ты с ними заодно?

– Нет, Вовчик, я всегда с тобой заодно, но как упустить возможность лицезреть твою очередную мегапротупку?!

– Ладно, вы у меня ещё попляшете, сраные конспираторы.

– (Мне) Ты, кстати, сильно её обидел. Нет ничего тупее, чем вот так просто взять и уйти от такой девушки.

От радости я был ни жив ни мёртв. Пусть Пауст назовёт меня последними словами, но Юля вчера приехала именно ко мне и ради меня она рискнула своей аспирантурой!

В комнату вбежала пятилетняя племянница Пауста, Ариша.

– А можно я прочитаю дяде Роме стихотворение? Пауст хотел её прогнать, но Марина возразила:

– Конечно, принцесса, мы слушаем!

Аря сделала серьёзное лицо и прочитала с выражением:

 
Бедный ёжик ёжится —
Всё ему не можется:
Искривилась рожица,
Посинела кожица.
Мать его тревожится —
Вот забот умножится!
 

Девочка сделала реверанс и посмотрела на нас выжидающе. Рука с марлечкой оторвалась от моей синей спинки и застыла над тазиком: кап, кап…

Я посмотрел на Пауста, обернулся к Марине, что-то пробежало между нами – и мы заржали так, как не ржали никогда в жизни.

Мы с Паустом свалились на пол, скорчившись в конвульсиях и давясь от смеха. Пауст хрюкал, сопел и плакал. Он силился сказать «ёжик», но у него получалось только «ё», и дальше его колбасило с новой силой. Когда мы пытались посмотреть друг на друга, то новая волна ржача захлёстывала нас и прибивала к полу. Марина закрыла лицо руками и беззвучно тряслась на стуле. С трудом собравшись, она махнула рукой Аре, что та может идти.

Даже через несколько минут, когда основная волна спала, мы избегали встречаться взглядом, опасаясь очередного приступа. Это было море, нет – океан позитива! В мире больше не существовало ни Мерзлякова, ни ментовки. Радость и беззаботность молодости фонтанировали из нас, сердца были наполнены любовью друг к другу, всё стало правильно и хорошо! И тут я понял, кто мне нужен здесь, сейчас и до конца жизни! Я знаю, что смогу пройти всё ради неё!

– Пауст, набери Юлю. Я такой дурак, и я так счастлив!

– Набираю!

Но телефон зазвонил сам. Пауст взял трубку и сказал: «Да, он здесь».

– Ромыч, срочно спускайся вниз. У подъезда служебная машина отца.

Я вытер слёзы, обнял Пауста и Марину и пошёл к лифту. Возле лифта стоял то ли спецназовец, то ли омоновец.

./в гостях у пауста-старшего/

– Ты – Роман Монин?

– Я.

– Я от Льва Семёновича. Поедешь со мной.

Дай руку.

Он пристегнул меня к себе наручником.

– А это зачем?

Он посмотрел на меня с таким изумлённо-пренебрежительным видом, словно я попросил его постирать мне носки. Вопросов больше не было.

Перед подъездом стояла БМВ с мигалками, и уже через несколько минут мы остановились возле трёхэтажного жёлтого здания в районе Китай-города.

Меня провели в подвал, и мы вошли в небольшую чистую камеру со столом и двумя стульями. Наверху горела лампочка.

То ли спецназовец, то ли омоновец отстегнул наручники.

– Жди!

Хлопнула дверь, и лязгнул засов.

Я не понимал, что происходит, но мысли о Юле затмили для меня всё. Я сел было на стул, но радость, что я небезразличен ей, подбрасывала меня, заполнила всё моё существо, и я ходил из угла в угол, не замечая, где нахожусь. Я был уверен, что после неприятного разговора со Львом Семёновичем меня отпустят, всё забудется, как страшный сон, и уже сегодня мы с Юлей будем вместе.

Дверь открылась, и вошёл Пауст-старший.

– Лев Семёнович, здравствуйте!

– Привет, герой! – ответил он сердито.

– Лев Семёнович, простите, а зачем всё это? – я обвёл рукой камеру.

– Роман, слушай меня внимательно. Сегодня с утра я только и делаю, что подчищаю за тобой дерьмо. Коля Мерзляков и Борис Клименко утверждают, что твой друг натравил на Бориса собаку, а затем вы избили его и сбежали из отделения. Я говорил с отцом Николая и с ним самим. Отец повлиять на него не может. Николай помешан на Юле, и никакие деньги тебя уже не спасут. У тебя есть 24 часа, чтобы уехать за границу. Тогда не тронут ни тебя, ни твоего друга. Таков уговор. Если уедешь, то дела не будет. Если не уедешь или уедешь и вернёшься, то они закроют и тебя и твоего кинолога-любителя. И я им помогу.

– Поможете?

– Да. И есть ещё одно условие, понимаешь какое?

– Нет.

– Забудь о Юле. Свою жизнь ты уже сломал, и я не позволю тебе сломать и её жизнь. Мне до тебя особого дела нет – скажи спасибо Володе, что я вообще этим занимаюсь. Юлю я знаю с детства и желаю ей только счастья. Ты ей счастья дать не сможешь. Не тяни её за собой в дерьмо. Знаешь, как говорят: с глаз долой – из сердца вон. Через год у каждого будет своя жизнь.

– Я могу ей хотя бы позвонить?

– Один контакт – и Рыжов в тюрьме. Это наш с тобой договор и моё тебе обещание. Никаких контактов с Юлей. Даже Вову не проси. Кстати, сожми кулаки?

Он внимательно осмотрел их.

– Странно… Никаких синяков или ссадин. Но это уже не имеет значения. Будет твоё слово против слова двух сотрудников, один из которых имеет известного папу. Даже если тебя оправдают, выйдешь из СИЗО инвалидом. Менты такие штучки не прощают. Сейчас ты сразу домой за деньгами и загранпаспортом, а потом в Шереметьево на ближайший рейс куда угодно. И не будь дебилом – никаких фокусов.

– А как же родители?

– Позвонишь им, когда прилетишь. Всё понял?

– Всё.

– Тогда иди.

Это был страшный сон. Мой мир разлетелся в кровавые клочья. Я сам всё испортил, и моя жизнь будет расплатой за собственную тупость.

…

Зато сдана история государства и права зарубежных стран.

./лен, давай/

Дома никого не было. Я взял паспорт, деньги, зачем-то теннисную ракетку, смену белья в рюкзак и уже с улицы позвонил школьной приятельнице-турагенту.

– Лен, привет! Это Рома Монин. Мне срочно нужен билет на сегодня. Куда угодно.

– Ну это в твоём стиле. Перезвоню через пять минут.

Да… дожил. Ещё вчера я был московским студентом, а сегодня мой статус Если-не-уедешь-то-сядешь-на-много-лет.

– Ромка, есть билет в Сан-Франциско на восемь вечера. Две тысячи долларов.

– Но у меня же нет визы!

– Как же нет? Мы тебе сделали в прошлом году! Помнишь ты хотел в Нью-Йорк слетать?

Ну хоть в этом повезло! Проблема была в деньгах: всё моё состояние – 2200 долларов. То есть я приезжаю с двумястами долларов и минимумом английского в город, где никого не знаю.

– Лен, давай, еду.

В Шереметьево я прошёл пограничный контроль и сел на кресло перед выходом для моего рейса.

Страх, что меня схватят, испарился, и возникшая пустота заполнилась стыдом. Я подвёл всех, кого мог, и нет мне прощения.

Объявили посадку на рейс, я сел в самолёт и отрубился.

./welcome to the united states of america/

– Ну ты, брат, здоров храпеть!

Рядом со мной сидел упитанный парень лет тридцати. Говорил он с лёгким акцентом. Он продолжил:

– Ты куда летишь?

– В Сан-Франциско.

– А зачем?

– К друзьям.

– А как их зовут? Где они живут? Я там всех знаю.

– Да они только приехали, даже не знаю, где живут.

– А сам надолго едешь?

– Пока не знаю. Извини, мне что-то не очень.

– Ну, давай отдыхай. Я, кстати, Шмаги.

– Я – Роман…

– …Просыпайся, брат, почти прилетели.

Наш самолёт опускался прямо на воду, но в последний момент появилась посадочная полоса.

…

Пограничник с подозрением посмотрел на мой небогатый скарб.

– Цель вашего визита?

– Я студент. Изучаю Войну за независимость.

– Мексики?

– Почему? США.

– А причём здесь Калифорния?

Я понял, что он уже готов завернуть меня и послать обратно к чудесным людям из российских правоохранительных органов.

Нужно было не просто соврать, а соврать прямо в глаза и не имея в своих словах ни малейшего сомнения. Я так делать не умел, но должен был либо срочно научиться, либо…

– В Форт-Россе хранятся записи. Бостонское чаепитие. Русские моряки.

Он посмотрел на меня, как на дебила, вздохнул и поставил штамп в паспорте:

– Добро пожаловать в Соединённые Штаты Америки!

./шмаги/

Когда я вышел из аэропорта, мне в лицо ударил холодный свежий ветер. Я остановился и не мог им надышаться. Это был не простой ветер. Это был ветер надежды, ветер нового, ветер… возможного счастья!

Здравствуй, Америка! Вот и я!

– Ну что, не встретили? – рядом со мной остановился чёрный лексус.

– Нет.

Шмаги вышел из машины и забросил мои пожитки на заднее сидение.

– Заночуешь у меня, а завтра что-нибудь придумаем.

Шмаги жил на 20-й авеню и Фултон, в доме, который хозяйка переделала под студенческое общежитие. В одной из спален не было ни мебели, ни жильца.

Шмаги дал мне коврик для йоги.

– Всё лучше, чем на голом полу.

– А сколько я должен за ночлег?

– Ты что, совсем, что ли? Я ж от чистого сердца!

– Можно проверить емейл на твоём ноуте?

– Конечно! Юзернейм: shmagi, пароль: sex.

…

В инбоксе лежало три новых емейла: от Пауста, от мамы и от Юли.

Пауст сообщал, что Мерзляков поклялся найти «сраного юриста и свернуть ему шею».

Мама просила срочно перезвонить – Пауст ей всё рассказал.

Юля написала, что всё знает и не ждёт ответа. Я напечатал ответ, потом стёр, потом взялся снова, но понял, что какая-то мысль занозой застряла в мозге… что-то, сказанное отцом Пауста.

./туманный парк/

Я вышел на улицу, перешёл через дорогу и оказался в парке, погружённом в туман, как в облако.

Массивные эвкалипты вырисовывались один за другим и наполняли воздух острым аптечным ароматом. Чайка всплеснула спящее озеро, с криком взлетела и растворилась в тенях деревьев. И снова тишина.

Красиво и таинственно, как в сказке.

Где ты, Юля? Как я хочу обнять тебя, вернуть твой поцелуй, поделиться с тобой этой сказкой!

И тут я понял, что терзало меня.

Вся Юлина жизнь уже была расписана: элитная школа, универ, брак с человеком своего круга, при желании – престижная работа, но главное – гарантированные благополучие и безопасность. А я чуть не сломал эти планы…

Какие со мной благополучие и безопасность? Какое со мной будущее?

Лев Семёнович был прав во всём: я уже испортил свою жизнь, осталось только Юлю за собой потянуть.

А значит… Мою грудь сдавило так, что я стал задыхаться.

Из тумана вышел старик в пуховике и вязаной кепке. Я собрал свой английский в кулак и спросил:

– Хеллоу. Where is the ocean?

– Какой здесь, нахуй, «оушн»?! Это в Одессе – оушн, а здесь – тьфу!

Он злобно посмотрел на меня:

– Приезжают тут всякие. Потом в новостях о них читаешь.

Он проскрипел мимо и вслед за чайкой исчез в тумане.

./мисс ло и мистер наум/

Утром пришла хозяйка дома – деловая китаянка мисс Ло. Она бросила цепкий взгляд на коврик для йоги, теннисную ракетку, рюкзачок и объявила:

– Двести баксов в месяц за комнату. Плюс двести – депозит.

Шмаги ответил за меня.

– У него есть только двести.

– И всё?

– Да, но он отработает.

– Ладно, пусть переоденется, и едем на стройку.

…

Мне не во что было переодеться, и Шмаги дал мне свои дырчато-заношенные треники, футболку и кеды.

На улице стоял новый мерседес мисс Ло, а за ним – раздолбанный пикап со старым китайцем за рулём. Мне было указано на пикап.

Целый день мы проработали в доме мисс Ло в районе Сансет. Наша разношёрстная бригада состояла из китайцев, мексиканцев и русских. В основном мы грунтовали, шкурили и красили стены. Китайцы держались обособленно, зато мексы – такие же души нараспашку, как русские, – балагурили, шутили и учили меня ругательствам на испанском.

На обед мы пошли в кафе на Ирвинг и 19-ю. Помню, что в названии заведения была двойка. Именно там я впервые попробовал самую вкусную вещь на свете – вьетнамский суп фо.

Денег у меня не было, и я предложил своим коллегам купить у меня часы. Вместо этого мне купили тарелку дымящегося фо и сказали, что все там были – без копья в кармане.

В четыре вечера мисс Ло показала мне две двадцатки, которые тут же положила обратно в кошелёк.

– Сто шестьдесят, ок?

– Ок.

– Завтра здесь в восемь утра, ок?

– Oк.

Весь белый от краски и шпаклёвочной пыли, я шёл домой, ориентируясь по малиновым верхушкам моста Золотые Ворота и парку, который тоже, оказывается, называется Золотые Ворота.

У меня был такой видок, что встречные останавливались и смотрели мне вслед, решая, что подойдёт лучше – душ, полиция или скорая помощь.

Шмаги аж отпрянул, когда открыл мне дверь. Целый час я смывал едкие частицы шпаклёвки, которые впились мне в кожу и забили волосы, уши и нос. Шмагину одежду хоть выбрасывай, но такого шика я себе позволить не мог и замочил её в тазу вместе с кедами.

– Шмаги, можешь мне долларов двести дать в долг?

– Конечно, держи. Как всё прошло?