Глава 1

Сакура на вершине

Икеда открыла глаза. Холодный ветер сквозил по её босым ногам. Утро встретило её очередным пасмурным небом и чёрными тучами, что скрыли под собой осеннюю землю. Икеда поднялась на ноги, слегка подпрыгнув на носках, и тут же упала, оперевшись на ладони. Она отжималась быстро, умело, не отрывая от одной точки холодных глаз. Рельефные спортивные мышцы двигались в такт с ровным, ритмичным дыханием. Это был утренний обряд, что позволял ей поддерживать себя в форме. Икеда подошла к сосуду с прозрачной водой, что являлось обязательным атрибутом в подобных храмах, и окатила себя, дочиста протерев взмокшую от пота шею и слегка дёрнувшись от бодрящей прохлады. Её окружали чистые полы, высокие потолки и застывшие в образах стены, окружённые множеством алых колонн. Вдоль храма росла сакура, чьи пустые чёрные ветви пугали порой больше, чем пасмурное небо. Икеда скрыла собранные в хвост чёрные волосы за тонким капюшоном, что прикрывал шею до самых плеч. Она наполовину вынула блестящий клинок катаны, что мелькнул в её чёрных глазах. Тонкое вычищенное лезвие блистало, отражая в себе стены храма, и словно зеркало, рассказывало об окружающем её мире. Чистота и порядок во всём – вот что отличало искусную воительницу от всего того сброда, что возомнили себя воинами, едва взглянув на меч. Сталь катаны имела тёмный оттенок и создавала чарующий эффект, от которого трудно было оторвать взгляд. Икеда понятия не имела, кто и когда смастерил этот клинок, но точно знала, что это творение куда старше стен этого древнего храма. Она со свистом спрятала катану в ножны и зафиксировала пояс на худощавой талии, поправила стальные наплечники и нарукавники, подняла амигасу¹ – широкую, конусообразную шляпу с округленными стальными концами, натянула высокие тряпочные сапоги, что стояли у самого входа, и осмотрелась.

Мгла неслась по небу, ветер копошил по саду храма жёлтую листву, а за дальним горизонтом, с вершины скалы, столь высокой, что скрывалась за чёрными тучами, свисали иссохшие ветви сакуры. Икеда ступила на широкую тропу, что вела к поселениям, расположившимся у основания скалы. В подобных местах всегда кишела жизнь, несмотря на то что старое население явно преобладало над молодым. Дома расходились в разные стороны, а по извилистым дорогам шли местные, то и дело, оглядываясь на Икеду, что скрывала глаза за амигасой. В этих краях не часто встречались воины и тем более странствующие самураи, поэтому спрятанная в ножнах катана вызывала вопросы и неподдельный интерес.

Икеда остановилась и подняла глаза из-под выпуклой шляпы. Вдоль крайней улицы висели розовые венки из засохших лепестков сакуры – редкое явление поздней осенью. Старухи старательно плели алые нити, а ворчливый старик всё пялился на проходящих мимо людей с крайним неодобрением. Икеда привлекла его внимание в ту же секунду. Она стояла, словно статуя, замерев на месте и не сводя с него застывших глаз. Икеда пыталась прочитать старика по его сморщенному выражению лица, но он лишь ворчливо сплюнул на землю жёлтой язвой. Она медленно подошла ближе, высматривая розовые венки.

– Ты чё у нас забыла, воительница? Тебя никто не звал, – буркнул дед, натянув сморщенные брови ещё сильнее.

– Лепестки сакуры осенью развешивают лишь в двух случаях: когда рождается ребёнок или появляется дух, которого вы боитесь, – железным тоном произнесла Икеда. – Но по хмурым лицам старух и чёрным тучам могу сказать, что в вашу деревню пришла не жизнь, а смерть.

Старик покивал головой, водя потрескавшимися губами из стороны в сторону. Его озадаченный вид лишний раз убеждал Икеду, что она попала в самую точку.

– Та-а, правду говоришь, воительница. У нас злой дух поселился. Та-а какой! – завёлся старик, – такой злой, что никого, зараза, к дому не подпускает. Воет и воет, что земля ходуном ходит. От того дома уже все соседи разбежались, а у нас деревня мирная, нету меча, чтобы эту падаль изгнать. Та, поможет здесь меч? Против духа, та?

– Нет, не поможет, – холодно ответила Икеда.

– Вот то-то и оно, а мы, поди, думай, чего делать-та с этой тварью.

– Я помогу вам. Разумеется, не бесплатно.

– Хм-м, – задумался старик, почесав седую неухоженную бороду.

– Тридцать мон, и я возьмусь.

– Тридцать? – возмутился он, повертев головой, – слишком много.

Икеда вновь замерла, на мгновение даже прервав дыхание, и резко развернулась, собравшись уйти. Старик торопливо захрипел, подняв дрожащую ладонь.

– Ладно! Стой. Предлагаю двадцать мон, и я помолюсь богине Идзанами. Помолюсь и цветы к её храму возложу.

Икеда едва заметно ухмыльнулась.

– Говори.

– В общем-то, слушай. Дух тама поселился, едкий. Днём и ночью оттуда звуки доносятся. Голоса разные и вопли животные. Короче, нечисть.

– Кто там жил до этого?

– Жила в том доме семья. Та-а счастливая была, богатая, что им все завидовали, но потом муж у них со скалы кинулся. Ну а жена с дочкой свинтили от худа подальше.

– Зачем он это сделал?

– Кто-ж его, чудака, знает. Макушка съехала, может.

– Вы похоронили его?

– Та-а, какой там. От его тела и пятна не осталась.

– Это плохо. С душами должно прощаться, иначе они не обретут покоя.

– Та-а, а чё с ним прощаться. Трус – он и есть трус, тоже мне потеря.

– Я, пожалуй, возьму тридцать мон, – настояла Икеда, сверкнув суровым взглядом. – И богиня как-нибудь обойдётся без твоей молитвы.

Старик забурчал от такой наглости, но всё же смиренно кивнул. Икеда развернулась, обходя суетливых старух.

– И можете не развешивать сакуру. Она не поможет, – уходя, отметила она.

Старухи перевели возмущённые взгляды на деда с вопросительным выражением лиц.

– А чего это вы так смотрите? Зато красиво, – оправдался он, отмахиваясь от недовольных женщин.

Тучи сгущались, когда Икеда приближалась к дому. Все соседние дома были темны, покинуты, брошены – подальше от тёмной ауры, что кружила на этой стороне улицы. Створка двери раздвинулась, и на порог дома выбежала собака. Пёс не нападал, а лишь судорожно лаял на крыльце, прерывая шум ветра. Вспенившаяся слюна капала с его морды. Два выпученных глаза смотрели в разные стороны, а лапы настолько деформированы, что были вывернуты наизнанку. Икеда стала подходить ближе, и пёс внезапно затих. Он наблюдал, как воительница шаг за шагом приближается к нему, и, заскулив, скрылся за дверью. Икеда медленно отворила дверь. Дом был пуст. Стояла тревожная тишина, и лишь створка окна всё время билась, пошатываясь на сквозняке. В центр зала выбежала крыса, встав на задние лапки и выпучив красные безумные глаза, наблюдала за Икедой. Глаза крысы закровоточили, и она покрылась красной пеленой. Алый дым поднялся в воздух и перед охотницей воплотился золотой дракон с красными шипами на чешуйчатом горбу. Дракон завопил, разрываясь от дикого вопля, но Икеда не повела и мускулом. Он на мгновение замер, будто изумившись такой сдержанности. Дракон наклонился перед ней, извиваясь, словно змея и застыл, наблюдая за гостьей лишь краем позолоченного глаза.

– Ты не боишьс-с-са меня? – прошипел дракон, внимательно всматриваясь в её чёрные глаза.

– Нет, как видишь, – хладнокровно ответила Икеда.

Дракон совершил резкий оборот и, дыхнув алым пламенем, перевоплотился в маленького мальчика с синей кожей и выпуклыми глазами, что глядели в разные стороны. Из его ушей и носа выползали черви, а змеиный язык свисал до самой груди. Он свернул язык в клубок и, спрятав во рту, проглотил, оставив лишь маленькие острые зубы.

– Почему ты меня не боишься? – спросил он писклявым голосом.

– Потому что знаю, кто ты. Знаю, что ты безобиден.

Мальчик закинул голову, вывернув шею настолько, что скелет полез из горла, и перевоплотился в высокого бородатого воина с грубыми извилистыми шрамами.

– Ты уверена, что я не опасен?! – сурово захрипел он, играя разбухшими венами на груди. – Другие люди бегут, едва меня завидев. Что мне мешает причинить тебе боль?

– Я помогу тебе. Помогу обрести то, чего ты желаешь больше всего. Покой.

– Кто ты?

– Ловчая.

Свирепый воин вдруг опустил голову. Его грязная борода намокла, а по телу побежали множество жемчужных капель. Он присел, сжавшись в клубок, и перевоплотился в девочку с яркими глазами – один зелёный, а другой голубой. Она смотрела, широко раскрыв глаза. Они были настолько большими и хрустальными, что Икеда видела своё отражение в каждом из зеркальных линз. Губы девочки дрожали, словно она хотела что-то сказать, но размышляла над каждым словом.

– Ничто не поможет мне, – прошептала она нежным голосом. – Я окрестил себя позором. Бросил свою семью. Я прыгнул в бездну. Летел вниз, не видя конца. Чувствовал, как ветер обжигает моё лицо, а потом… замер. Тело стало лёгким и прозрачным, словно его и нет вовсе.

– Зачем ты это сделал?

– Я хотел спасти её. Хотел, чтобы Сэймэй жила, но я не могу сказать тебе больше.

– А ты и не говори. Покажи.

Девочка вздрогнула, нервно бродя из стороны в сторону и дёргая костлявые пальцы. Она подняла ладонь и замерла, указывая пальцем в небо.

– Сакура на скале? – спросила Икеда.

Девочка осторожно кивнула. Воительница развернулась на месте и собралась выйти за дверь, как девочка вдруг повысила тон, заурчав, словно тигрёнок.

– Прошу, не осуждай меня. У меня не было выбора.

– Не мне тебя судить. Я всего лишь человек.

Блестящая слеза скатилась по щеке девочки, такая же искусственная и фальшивая, как и всё, что окружало неспокойного духа. Икеда вышла из дома и взглянула на возвышающуюся до облаков вершину. Скалу окружали тысячи ступеней, что вели на самый пик, и многие энтузиасты бросались покорить её, но лишь немногим это удавалось, а так как полная стремления и подвигов молодёжь редко посещала эти края, то и пик скалы часто пустел. Скала привлекала своей мрачной вершиной, а свисающая из-под густых туч сакура отдавала фиолетовым оттенком. Каждую весну сакура осыпала землю розовыми лепестками, а осенью чернела, словно замерзая до следующего тепла.

Прохладный ветер дул с востока. Тысячи ступеней вели прямо на самую вершину. На скале красовались множество надписей, которые оставляли здесь путники, решившие бросить вызов вершине, но с каждой ступенью Икеда замечала, как надписей и рисунков становилось всё меньше, а их пёстрые краски тускнели и всё чаще напоминали нечто бессмысленное. Преодолеть ступени не составляло труда, Икеде оставалось лишь набраться терпения, которого у неё было хоть отбавляй. Так она думала, пока суровая правда не ударила по её ослабевшим ногам. Она не любила торопиться, особенно, когда прохладный ветер расслаблял уставшие мышцы, но с каждой ступенью ветер бушевал всё сильнее. Пальцы застывали, а приятная прохлада превратилась в неудержимую бурю. Голова начала кружиться от тяжёлого воздуха, ветер сносил с ног, а внизу неизмеримая пропасть. Дорога казалась бесконечной. Икеде начало казаться, что дух её обманул, ведь покорить самую вершину под силу было далеко не всем.

Она переступила через последнюю ступеньку, и свирепая буря вмиг стихла, будто её вовсе и не было, лишь лёгкий ветер свистел у концов стальной шляпы. Яркие лучи солнца ударили ей в лицо. Под её ногами плыли чёрные тучи, сквозь которые Икеда, казалось, видела весь мир. Высокие заснеженные пики гор, огни одиноких поселений, бескрайние леса и вечно жёлтые поля открывались её взору, как на ладони. Вершина представляла из себя нечто вроде скромного алтаря, вдоль которого располагались потухшие свечи и несколько фиолетовых цветов. Икеда заметила сияющий ствол сакуры, на котором было выцарапано несколько символов, несколько имён, что сияли фиолетовым оттенком. Она провела пальцами по стволу сакуры. Два точных символа опечатались на её кончиках – Сэймэй.

– Глупец, – выругалась себе под нос Икеда.

Имена на стволе сакуры значили, что в скором времени должен родиться или умереть человек. Сэймэй была дочерью духа, что заперся в собственном доме и боялся любого упоминания о себе и своей семье. Легенда гласила, что только смерть другого спасёт человека, чьё имя выцарапано на стволе сакуры, но Икеда, как никто, знала, что это лишь байка, которой местные бабки пугали доверчивых детей. Она знала, что сакура расцветает весной, а осенью на стволе вырезают имена тех, кто ещё должен родиться. Воительница присела у ствола дерева и прикрыла глаза. Тьма окутала всё вокруг. Тёплый ветер словно замер, и время остановилось. Такой поразительно пугающей тишины Икеде ещё не доводилось ощущать.

– Милостивая Идзанами, – прошептала охотница, всё дальше погружаясь во тьму, – одари покоем заблудшую душу. Одари покоем безрассудного глупца. Сверши милость и прости его ошибки.