Глава I
Путешественники и их записки

В XVIII – начале XX в. в Центральной Азии побывало весьма значительное число путешественников – людей разных национальностей и профессий, с различными целями и задачами. Естественно, далеко не все из них опубликовали какие-то материалы по результатам своих поездок, да и в опубликованных материалах далеко не всегда содержатся сведения о государственности и праве стран и народов Центрально-Азиатского региона, интересующие нас в рамках настоящего исследования. Более того, если даже такая информация в записках и имеется, она совершенно неоднородна: одни авторы ограничивались кратким описанием своих наблюдений, другие – описывали политико-правовые реалии достаточно подробно.

Как бы то ни было, для создания представления о государственности и праве Центральной Азии, в ходе работы нами было исследовано и использовано более 200 текстов, принадлежавших более чем 100 авторам. Естественно, для определения ценности анализируемых текстов возникла необходимость дать характеристику самих путешественников и их текстов, что мы и делаем в первой главе данного исследования.

§ 1. Путешественники: кто они?

Сразу же стоит оговорить, что термин «путешественники», используемый и в названии книги, и многократно в самом исследовании, является достаточно условным и собирательным: состав иностранных современников, побывавших в Центральной Азии в XVIII – начале XX в. был весьма велик и неоднороден. А между тем полнота, качество и объективность анализируемых записок во многом зависела от того, кем являлись эти путешественники по национальности, социальному положению, целям и задачам своих поездок и т. д. Соответственно, ниже мы попытаемся выделить основные группы путешественников и кратко охарактеризовать особенности каждой из них, повлиявшие на характер их сведений о государственности и праве региона.

Прежде всего попытаемся разобраться с национальной принадлежностью путешественников. Как уже отмечалось, в Центральной Азии в рассматриваемый период побывали сотни представителей разных иностранных государств. Наибольшее число, конечно же, составляли подданные Российской и Британской империй. Среди путешественников было немало французов, представителей немецких государств (Пруссии, Австро-Венгрии), несколько итальянцев, шведов и датчан, а также граждан США. У большинства из них национальная принадлежность «автоматически» соотносилась с подданством.

Однако это было не всегда. Обратившись уже к самому раннему опыту путешествий в Центральную Азию, мы обнаруживаем, в частности, что Э. Дженкинсон, побывавший в середине XVI в. в Бухарском и Хивинском ханствах (обычно характеризуется как английский торговец и путешественник), в своих записках упоминает, что отправился в эту поездку как дипломатический представитель московского царя Ивана IV.

В рассматриваемый период точно так же на русской службе находились уроженец г. Рагузы (совр. Дубровник) Ф. Беневени, по поручению Петра I посетивший Бухару и Хиву в 1722–1725 гг.; немцы К.И. Габлиц, побывавший у хивинских туркмен в 1781–1782 гг., и Э.А. Эверсман, нанесший визит в Бухару в 1820 г.; И.Ф. Бларамберг, посетивший хивинских туркмен в 1836 г.; швейцарец Г. Мозер, участвовавший в миссии в Бухару и Хиву в 1882–1883 гг.; швед В.Н. Гартевельд, побывавший в Бухаре в 1913 г., и др. И это – не говоря о представителях разных национальностей, уже родившихся в Российской империи, таких как немцы К.И. Миллер, Е.И. Бланкеннагель, Е.К. Мейендорф, А.А. Леман, Ф.И. Базинер^[6], грек С.А. Гунаропуло, поляки И.В. Виткевич и Б.Л. Громбчевский, татары Я. Гуляев, М. Бекчурин, Ш. Арсланов, М. Аитов, башкиры А. Субханкулов и Ш.М. Ибрагимов, казах Ч.Ч. Валиханов и т. д.

Аналогичным образом мы можем видеть, что британскими путешественниками были не только урожденные британцы (среди которых и англичане, и шотландцы, и ирландцы), но и представители других народов империи – в частности, индиец-мусульманин Мир Иззет-Улла, посетивший Среднюю Азию в начале XIX в., или индус Мохан Лал, сопровождавший А. Бернса в его экспедиции в Бухару и также составивший записки по итогам этого путешествия.

Еще более запутанной представляется классификация по критерию профессиональной принадлежности. Как и в случае с национальностью, у нас имеется некий «объективный» показатель – занимаемая должность, ведомственная принадлежность и т. д. Наиболее многочисленными среди путешественников, по всей видимости, являлись участники дипломатических миссий – нередко весьма представительных и многочисленных; и иногда по результатам одной поездки появлялось сразу несколько работ, взаимно дополнявших друг друга. Так, например, по итогам миссии в Бухару под руководством А.Ф. Негри в 1820 г. были опубликованы труды ее участников: Е.К. Мейендофра, священника Будрина, П. Яковлева и Э.А. Эверсмана. Участники миссии в Хиву 1842–1843 гг., подполковник Г.И. Данилевский и ученый Ф.И. Базинер, оба опубликовали свои записки по итогам поездки. После миссии полковника Н.П. Игнатьева в Бухару и Хиву в 1858 г. отчеты и воспоминания опубликовал он сам, а также участники миссии – М.Н. Галкин, Е.Б. Килевейн, Н.Г. Залесов, П. Назаров, А.И. Бутаков. Побывавшие в Бухаре в 1870 г. С.И. Носович и Л.Ф. Костенко тоже и тот и другой оставили записки о своей миссии. Вышеупомянутые А. Бернс и Мохан Лал также оба опубликовали материалы о поездке в Бухару, а английская миссия в Кашгарию в 1873 г. нашла отражение в трудах Т.Д. Форсайта, Г. Троттера и Г.У. Беллью.

Работы дипломатов для нас представляют интерес в первую очередь как источник сведений о государственности Центральной Азии: ведь именно они имели возможность непосредственного общения с правителями государств региона, высшими сановниками и региональными властями. Соответственно, в их работах нередко присутствует описание и институтов власти в целом, и особенности их развития в определенный период, и, что не менее важно, характеристика конкретных представителей власти, чья позиция, компетенция, карьера и проч. также дают основания для выводов об эволюции тех или иных властных структур в Центральной Азии, их особенностях в тот или иной период.

Некоторые дипломаты оставили сведения о регулировании частных правоотношений, обычаях повседневной жизни. Правда, в какой-то мере получение этих сведений стало следствием того, что дипломаты попадали фактически в заключение и были вынуждены иногда по нескольку месяцев проводить на одном и том же месте под охраной, по сути, «убивая время», наблюдая за жизнью местного населения, в том числе и правовой. В качестве примера можно привести записки Н.Н. Муравьева, побывавшего в Туркмении и Хиве в 1819–1820 гг., А.И. Глуховского и А.А. Татаринова, участников миссии в Бухару в 1865 г. и др.

Другой категорией путешественников стали ученые – специалисты по географии, биологии, геологии, гидрографии, астрономии и т. д.; немалое их число было и среди участников дипломатических миссий, которые, таким образом, приобретали комплексный характер. Естественно, значительная часть их работ посвящена чисто научным результатам поездок и не содержит интересующих нас в рамках данного исследования сведений о государственности и праве. Однако многие ученые, обладая широким кругозором и любознательностью, намного выходили за рамки своих практических задач во время поездок и оставили ценные наблюдения о системе управления, правовых отношениях, включая и отсутствующие в официальных восточных документах сведения о применении обычного права различных народов и местностей Центральной Азии. Нередко ученые фиксировали и события, в которых сами участвовали или наблюдали непосредственно. К числу таких важных публикаций можно отнести, в частности, записки вышеупомянутых Э.А. Эверсмана, А. Лемана, а также горного инженера К.Ф. Бутенева, востоковеда Н.В. Ханыкова, геолога А.П. Федченко, востоковедов Н.Ф. Петровского и А.Л. Куна, ботаника В.И. Липского, географа О. Олуфсена, альпиниста У.Р. Рикмерса и многих других^[7].

Значительное число путешественников составляют представители военных ведомств, т. е. «официальные» разведчики, которые могли либо участвовать в дипломатических миссиях (как Н.Н Муравьев, Е.К. Мейендорф, Н.П. Игнатьев, С.И. Носович и Л.Ф. Костенко и др.), либо же проводили именно военные рекогносцировки тех или иных регионов Центральной Азии. Как и в случае с учеными, многие военные в своих отчетах отражали специфические сведения географического, климатического и статистического характера, имея целью оценить доступность соответствующих местностей для прохода войск, их обеспечения необходимыми припасами, в ряде случаев – стратегические возможности (возведение укреплений, иные способы воспрепятствования проникновению противника)^[8].

Исследователи вполне обоснованно отмечают, что порой было очень сложно классифицировать экспедиции в Центральную Азию как чисто «гражданские» или «военные»: и в тех и в других, как правило, присутствовал военный эскорт и военные советники, а научные цели изучения региона (в том числе его климатических условий, природы, полезных ископаемых и проч.) имели важное значение не только для научного сообщества, но и для военных властей Туркестанского края. Эти данные использовались для укрепления военных позиций России на Памире с целью противостояния экспансионистским намерениям Британской империи и Афганского эмирата [Махмудов, 2013, с. 50].

Впрочем, и среди военных специалистов было немало таких, кто успешно сочетал свои профессиональные обязанности с изучением самых различных регионов Центральной Азии, включая систему управления и правовое регулирование. При этом ряд военных имели специальную востоковедную подготовку: они изучали восточные языки, знакомились с ранее опубликованными трудами, посвященными Центральной Азии и т. д. Особенно активное развитие это явление получило, начиная с 1870-х годов, в результате чего современные исследователи даже изучают такой феномен, как «военное востоковедение» [Басханов, 2005; Колесников, 1997]. Наиболее яркие представители этого направления, оставившие важные сведения интересующего нас характера – Г.А. Арендаренко, А.С. Галкин, А.Н. Куропаткин, Д.Н. Логофет, Н.С. Лыкошин, А.Е. Снесарев, А.Г. Серебренников, А.П. Хорошхин и др. По иронии судьбы некоторые из них проявили себя более эффективно именно как ученые, а не как военные или администраторы. Например, Г.А. Арендаренко, уже в конце XIX в. известный как исследователь, в начале ХХ в. занимал пост военного губернатора Ферганской области и был снят за должностные злоупотребления. А.С. Галкин, также пользовавшийся авторитетом как ученый-востоковед, под конец жизни занимал должность военного губернатора Сырдарьинской области и был уволен за алкоголизм. Наиболее известен, пожалуй, пример А.Н. Куропаткина – выдающегося ученого, но неэффективного военного министра и командующего на фронтах Первой мировой войны^[9].

Еще одна довольно многочисленная категория путешественников – это торговцы и предприниматели, особенно российские, что неудивительно: изначально интерес к Центральной Азии в России носил исключительно экономический характер, а активное продвижение в регион и его присоединение началось лишь в результате противостояния с Англией в «Большой игре». Соответственно, в XVIII – начале XX в. в Центральной Азии побывали большое количество купцов и торговых представителей сначала из России, а со второй половины XIX в. – из Европы и США. Интересные и ценные сведения о различных центральноазиатских государствах (в том числе об их политико-правовых реалиях) содержат записки Ш. Арсланова (Ташкент, 1740-е годы), Д. Рукавкина (Хива, 1753–1754 гг.), С.Я. Ключарева (Коканд, 1851 г.), Я.П. Жаркова (Хива, 1854 г.), С.И. Мазова (Бухара, 1880-е годы) и др.

Их записки интересны в первую очередь анализом регулирования торговых отношений, государственной экономической политики центральноазиатских государств, договорных, имущественных, налоговых отношений и проч. Однако и некоторые представители предпринимательских кругов, подобно путешественникам из числа ученых и военных, порой демонстрировали широкий кругозор и активно интересовались самыми различными аспектами жизни центральноазиатского общества. Общаясь с представителями разных кругов – от органов власти до мелких торговцев и ремесленников, – они имели возможность сформировать достаточно целостное представление о многих сторонах жизни жителей Центральной Азии.