Никаких полумер, никаких поблажек! Не дозвонившись однажды своему министру и узнав, что тот в это время обедал, дуче в сердцах назвал это «буржуазной» привычкой – крайне сильное выражение для Муссолини. Не было ли это свидетельством остававшихся у него рудиментов прежней идеологии? Будущее даст утвердительный ответ на этот вопрос. Интересно, что спустя десяток лет аналогичный случай произойдет с другим социалистом, не оторвавшимся от своих корней. Как-то поздним вечером германский фюрер попытался дозвониться до министра иностранных дел и получил обидный выговор от последнего: он-де уже лег спать и просит не беспокоить его в неурочный час. Характерно, что в обоих случаях министры недолго задержались на своих постах.

Хотя вся эта кампания по укреплению дисциплины сама по себе имела крайне малое практическое значение, она отражала процесс постепенной замены вальяжных либерально-аристократических «господ» во власти армией безликих чиновников-винтиков. «Господа» были уже не нужны, требовались детали, и при этом в большом количестве. Муссолини, который так рьяно взялся за разгон целой армии бюрократов, вскоре увеличил их ряды в несколько раз – одних только министров стало вдвое больше, не говоря уже о параллельных исполнительных структурах.

То, что энергичный 39-летний премьер заставлял своих подчиненных «демонстрировать резвость», мало влияло на эффективность работы государственного аппарата, так же как привычка Муссолини проверять физическое состояние своих генералов методом внезапных забегов не увеличивала боеспособность итальянской армии. В конце концов, глупый министр может приходить на работу раньше всех, обходиться без обеда и возвращаться домой за полночь, а бездарный генерал – быстро бегать, легко влезать в седло или отдавать приказы громовым голосом.

Суть проблем страны была в другом, однако все эти усилия демонстрировали внутреннюю решительность Муссолини – он в самом деле собирался расчистить авгиевы конюшни, а не просто стать еще одним «голодным» политиком, дорвавшимся до «кормушки». И этот импульс, этот сигнал не мог не остаться незамеченным, не мог не вызвать ответа. Нация увидела наконец то, что желала увидеть давно – новый премьер не щадит чиновников и не стремится обогатиться сам.

Муссолини демонстративно отказался от премьерской зарплаты – зачем она популярному журналисту? Он «не заметил», что положенные ему суммы, тем не менее, аккуратно скапливались на особом счету. Но все же надо отдать ему должное – стяжателем он действительно не был. Но разве в этом Муссолини так уж отличался от своих «коллег»-диктаторов? Национал-социалистический фюрер и большевистский генералиссимус тоже вошли в историю с репутацией равнодушных к личному обогащению правителей. Муссолини действительно жил как благополучный представитель среднего класса, не стремился накапливать денежные средства на счетах или обзаводиться дорогой недвижимостью. В Италии отсутствовала сеть секретных и сверхсекретных объектов для обслуживания вождя, в отличие от СССР, а сам Муссолини в своей частной жизни не был лицемером, скрывавшим за показной скромностью абсолютную власть.

Он и в самом деле жил довольно просто – по меркам своего статуса, конечно. Пристроить к дому кинотеатр… что ж, это возможно – в конце концов, дом принадлежит не ему, а взят в аренду. Полетать на новом самолете, испробовать новую машину… ничего сверх нормы. Ведь дуче – тоже человек.

Глава правительства рано вставал. В своем рабочем кабинете он появлялся обычно не позже восьми утра – за час до общепринятого в Италии времени начала работы. Когда обязанности первого премьера «фашистской эры» стали рутиной, а проблемы, казалось, потеряли былую остроту, Муссолини начинал свой трудовой день с просмотра итальянских и иностранных газет. Как бывший редактор и все еще практикующий журналист, он придавал огромное значение прессе: подолгу обсуждал, в общем-то, незначительные вопросы пропагандистского характера, тщательно разъясняя собравшимся со всех концов страны редакторам крупных газет, как именно им надлежит оценивать то или иное событие и отвечать на «враждебные выпады» международной прессы. Муссолини мог часами заниматься подобными пустяками, такие вопросы его никогда его не утомляли – однажды он даже объявил, будто бы за день просмотрел триста газет.

Очевидно, что работа неким «общеитальянским редактором» приносила ему немалое удовольствие. В то же время Муссолини крайне болезненно реагировал на то, как освещала зарубежная пресса неудачи Италии и его режима. Причем настоящие, материальные, фактические последствия с годами интересовали его все меньше и меньше – главным было дать случившемуся «правильную» трактовку в газетах. Как следствие – сначала была задушена свободная пресса, затем итальянцы лишились любой возможности узнать хоть что-то правдивое из собственных газет, и постепенно печать перешла к формированию отдельной, желанной для Муссолини, реальности, после чего действительное положение вещей перестал видеть и понимать и сам диктатор. Типичная ошибка авторитарных правителей, повторяемая не раз и не в одной стране.

Кроме работы с прессой Муссолини, как правило, начинал рабочий день с того, что звонил какому-нибудь министру – прежде всего тому, чья сфера деятельности в этот момент была в фокусе внимания премьера. Чиновника ожидал каскад указаний с неизменным разносом за безынициативность и лень. Хотя в начале 20-х годов Муссолини еще нельзя было назвать диктатором, ореол вокруг его имени, а также недвусмысленная готовность применить силу, разрубая все узлы, сметали любое сопротивление. «Итальянцы, – заявил он, – еще никому не подчинялись, ни одно правительство не обладала в Италии реальной властью». Но теперь все изменилось, ибо новое правительство – это он, Муссолини.

Министры боялись его гнева, дрожали за свои места чиновники, а пропаганда создавала для итальянцев идеальный образ национального вождя: с самого раннего утра Муссолини без перерывов трудится до трех часов дня, после чего наскоро обедает и продолжает работать. Свет в его кабинете горел до позднего вечера, и редкие в это время прохожие распространяли в народе истории о «нашем дуче», опять засидевшемся на работе. Мало кто в Италии знал, что Муссолини мог задремать прямо на рабочем месте, да и вообще любил поспать, настрого приказав будить себя ночью только в самых экстренных случаях. Разумеется, итальянцам такие подробности было знать ни к чему, зато они неоднократно слышали о каждодневных совещаниях или рабочих поездках, сотнях и тысячах благополучно разрешенных за считанные минуты вопросов и других достижениях главы правительства. Пропаганда не боялась точных цифр: если верить ей, то за первые семь лет руководства страной Муссолини справился с 1 887 112 проблемами и трудностями. Простейший подсчет дает основания изумиться работоспособности дуче: даже если он работал без выходных, выходило по более чем семьсот резолюций в сутки – и это если считать, что «неразрешенных вопросов» Муссолини не оставлял! Поразительная работоспособность.

Впрочем, эти достаточно невинные пропагандистские уловки все же имели под собой реальную основу: в те годы Муссолини действительно много работал – пока его здоровье было относительно крепким, а ум ясным. И только с конца 30-х годов дуче дни напролет фактически без дела просиживал в своем кабинете, впустую тратя время.

В 20-е годы все было иначе. Муссолини участвовал в долгих министерских заседаниях, стремясь быстро войти в курс дела, и ему это в основном удавалось. Не имея высшего образования, он демонстрировал незаурядные способности к самообучению, хотя до конца своих дней так и остался по сути самоучкой, нахватавшимся отрывочных знаний «по верхам». Тем не менее интеллект Муссолини не стоит оценивать по уровню его образования – ввозможно, он и не был эрудитом (хотя очень хорошо разбирался в итальянской истории), но недюжинный практический ум, стремление постигать новое и учиться немало выручали его в те годы. Ирония же состоит в том, что не любивший заниматься социальными и экономическими проблемами Муссолини, искренне полагавший себя выдающимся дипломатом и военным, наибольших успехов достиг именно в разрешении внутренних итальянских проблем и потерпел полный крах в качестве политика и военного вождя.

Но пока о провале речь не шла – напротив, фашистский режим стремительно набирал популярность среди итальянцев, и благодаря не столько пропаганде, сколько реальным достижениям.

Именно первое правительство Муссолини сумело добиться того, чтобы поезда в Италии начали ходить по расписанию – это на самом деле стало нешуточным достижением для страны, чьих жителей заслуженно упрекали в непунктуальности. Тяжелая ситуация на итальянских железных дорогах была следствием анархии, царившей в инфраструктуре и промышленности со времен борьбы между собственниками и «красными»: зачем предпринимать какие-либо усилия, если никто ничего не контролирует?

Противоборствующие стороны были всецело поглощены своим конфликтом, а убытки несла вся страна. Для обывателя хаос в расписании поездов стал очевидным примером неспособности прежнего правительства навести порядок. И Муссолини, с его придирчивой пунктуальностью, пришелся здесь очень кстати – под жестким присмотром его чернорубашечников машинисты и начальники станций сразу же подтянулись. Железные дороги впервые за послевоенное время начали приносить доход в бюджет – этот успех, достигнутый при помощи дубинок и вовремя выплачиваемых заработных плат, стал хорошим примером эффективности нового руководства.

С той поры в Европе и стала популярной фраза о диктаторе, сумевшем заставить поезда приходить точно по расписанию. Считается, что автором этой фразы был кто-то из английских журналистов-острословов. Во всяком случае, традиционный английский снобизм в ней угадывается: для итальянцев-де соблюдение расписания – уже немалое достижение. Но не только за порядок в расписании поездов соотечественники Муссолини одобряли тогда его политику, а что касается реформы на железной дороге, то мало кто знал о том, что она была подготовлена предыдущим кабинетом.

Население благодарило нового премьера за официально установленный восьмичасовой рабочий день. Конечно, соблюдался он далеко не всегда, но «простой народ» винил в этом не Муссолини – о, конечно, нет! – а «жадных предпринимателей». В то время «на борьбу с буржуазией» частенько выступали фашистские профсоюзы, организовывавшие демонстрации или даже забастовки.

Впрочем, в 20-е годы Муссолини был еще далек от стремления «регулировать экономику» – фашисты направляли «руку государства» лишь в тех случаях, когда положение было из рук вон плохо (как, например, на железных дорогах) или стремясь сохранить «гражданский мир». Фашизм, заявлял Муссолини, не должен заниматься каждой мелочью, главной его обязанностью является общенациональное примирение и обеспечение развития всей нации.

Экономическая и финансовая политика нового правительства была весьма либеральной – несмотря на «антибуржуазную» подчас риторику Муссолини или использование чернорубашечников в «профсоюзной работе». Государство, как и обещал лидер фашистов, перестало вмешиваться в «ненужные» ему проблемы частного сектора. Широко практиковавшиеся субсидии крупному и среднему бизнесу были отменены, но зато новое правительство отказалось от ряда монополий, провело достаточно широкую денационализацию в государственном секторе экономики, уменьшило налог на прибыль и вообще старалось поощрять «частную инициативу». Собственность и свобода экономической деятельности были торжественно подтверждены новым правительством, а сам Муссолини достаточно ясно высказался на эту тему еще в ноябре 1921 г.: «Я передам железные дороги и телеграфы в частные руки, потому что нынешнее положение вещей возмутительно и уязвимо во всех его частях. Этическое государство не является монопольным государством, бюрократическим государством, а тем, которое сводит свои функции к тому, что строго необходимо. Мы против экономического государства».

И хотя приватизация железных дорог так и не состоялась (дуче не решился озлоблять сочувствующих режиму железнодорожников, сыгравших такую важную роль в успехе «марша на Рим»), но в остальном вплоть до 1925 г. фашистское правительство весьма решительно придерживалось заявленного курса на умаление государственного сектора в экономике. В течении нескольких лет государство отказалось от монополии на спички и страхование жизни, предоставило частным фирмам благоприятные условия для получения концессий на строительство платных автострад и избавилось от собственной доли в телефонных сетях. Эта политика касалась и таких гигантов как машиностроительный концерн «Gio. Ansaldo & C», уже стоявший на пороге банкротства.

Муссолини настоял на спасении производившего в том числе и военную технику концерна, но летом 1925 г. производство вновь было передано в частные руки.

В то же время, неумеренные финансовые требования левых, фактически послужившие причиной коллапса итальянского самоуправления (что в немалой степени и обеспечило поддержку фашизму в провинции), стали достоянием прошлого. Бюджет страны во многом стабилизировался за счет косвенных налогов и «экономии нового типа»: значительно урезав льготы и пособия итальянцам, правительство Муссолини сумело добиться повышения уровня жизни за счет общего роста экономики, умело скрыв за пропагандистским фасадом тот прозаический факт, что прежние либеральные правительства выделяли на социальные вопросы значительно больше средства. Политическая устойчивость нового кабинета, вполне оцененная как итальянским, так и зарубежным капиталом, сама по себе служила хорошей основой для экономического подъема, который совпал с послевоенным «экономическим бумом» 20-х годов.

Однако те, кто ожидал, что новые власти станут «цепной собакой» на службе у крупной буржуазии, были теперь посрамлены. Муссолини удивил многих социалистов своими высказываниями о подчинении отдельной личности интересам всего общества. Капиталисты в обновленной Италии, утверждал дуче, не станут привилегированной кастой. Было ли это так на самом деле?

Нет сомнений в том, что для идеологов фашизма и лично Муссолини мир внутри страны был дороже любых обещаний поддержки со стороны какого-либо отдельного класса или общественной группы. Дуче вообще шел на уступки лишь собственным радикалам в партии, но никак не аристократии или буржуазии, которую Муссолини откровенно презирал. Он был искренен, когда говорил, что в Италии будущего все должны быть равными – равными перед партией, движением, а по сути – перед новой национальной элитой. В эпоху античности итальянцами руководили полководцы, в Средние века – феодалы и ловкие политики, в XIX столетии – купившие монархию либеральные капиталисты, но в ХХ веке нацию возглавит элита, созданная фашистами из «лучших итальянцев». В результате такого подхода поддержка фашизмом любого современного им движения, будь то католики, рабочие или капиталисты, носила исключительно прикладной, практический характер.

Частная собственность, экономическая инициатива, свобода финансов работают лучше, чем провалившийся в Советской России эксперимент с военным коммунизмом, считал Муссолини, принимая решение не чинить то, что и так не было сломано. Капитализм, в его тогдашнем представлении, все еще был единственно возможной экономической системой. Но желавшие разглядеть из дня сегодняшнего очертания будущего знали, что, несмотря на очевидный прагматизм Муссолини, наиболее «твердолобые» фашисты имели вполне определенные намерения в сфере экономики.