***

В центре Торсхавна, на площади Вагли, стоит длинный красный дом с крышей из дерна. Перед ним стоит скамейка, на которой сидит статуя: замерзающий человек обнимает себя руками и смотрит вверх. В доме есть кафе Paname, в котором, ожидая автобуса в аэропорт, сидят напоследок с кофе многие туристы – как сидели и мы. Но известен он прежде всего старейшим фарерским книжным магазином, основанным в 1865 году переплетчиком Хансом Николаем Якобсеном. Магазин так и называется: H. N. Jacobsens. В нем есть большой букинистический отдел с книгами на фарерском – в понедельник, когда мы уезжали, был Духов день, и магазин не работал; я рассматривал через стекло особо редкие экземпляры, выставленные на самом виду, – с ценами от семисот до двух тысяч крон. Не работал и основной зал; но в пятницу мы в него заходили, и я был теперь очень рад, что не стал откладывать на потом и купил тогда две книги.

Одна – про шетландских ловцов трески с главами про Фареры; у шетландцев, насколько я понял, с фарерцами много общего в мироощущении и занятиях. Вторая – довольно основательный обзорный труд о Фарерских островах: история, культура, животный мир, занятия и обычаи фарерцев, очерки про каждый из восемнадцати основных островов архипелага. Я читал ее летом на даче, параллельно работая над рассказами фарерских отцов, и знания об их родине постепенно становились более связными и четкими. Многое из того, что я увидел там мельком, встраивалось в общую картину и находило объясненное место.

Фарерские острова мало приспособлены для жизни. По легенде, первые жители появились там от безысходности: это были те переселенцы из Норвегии в Исландию, которых на кораблях тошнило так, что они были рады остаться хоть на какой-то неподвижной земле. Археологи, впрочем, говорят, что острова заселялись дважды; прийти к такому выводу им помогли ботаники. В первый раз это случилось между 600-м и 700-м годами, и тогдашние поселенцы – возможно, кельты – выращивали овес. Второе заселение произошло в VIII веке, когда норвежские викинги стали разведывать новые земли, подталкиваемые перенаселением в родных местах. Сначала они заселили Шетландские и Оркнейские острова, потом более северные Фареры, а за ними Исландию. В островной изоляции язык поселенцев менялся; так из старонорвежского выросли оркнейско-шетландский язык норн (потом вымерший), фарерский и исландский. Из-за архаичных особенностей фарерской орфографии нынешние исландцы вполне могут понять то, что фарерцы пишут, и с трудом – то, что говорят.

К концу XIII века фарерское население достигло четырех тысяч человек, но, судя по народным преданиям и некоторым другим сведениям, в следующем веке оно сильно сократилось, и непонятно, из-за изменения климата, добравшейся до островов чумы или какой-то другой причины. Популяция восстанавливалась долго; прежней численности достигла только к XVIII веку. В XVI веке на острова неоднократно совершали рейды самые разные пираты – французские, английские, ирландские, даже алжирские, которых здесь называли турками. Долгое время Фареры были норвежскими: жили по норвежским законам и управлялись Норвегией, даже после того, как та соединилась унией с Данией. Под непосредственное датское руководство они перешли в 1709 году, и в 1814-м, когда после наполеоновских войн уния была расторгнута, острова остались в составе Дании.

На Фарерах мягкий, благодаря Гольфстриму, климат и не бывает сильных морозов – но не бывает и жары: так, случается пара дней летом, когда температура поднимается градусов до двадцати пяти. Погода изменчива, и очень сильны ветра, поэтому кусты и деревья возможны только в деревнях и городах, где их защищают дома; древесину для домов и лодок на острова всегда привозили и привозят до сих пор. Выращивали на островах в основном ячмень, и его не хватало. В 1820-х годах появился более урожайный и питательный картофель, который стал национальной фарерской едой. Другие корнеплоды растут тоже, но в минимальных количествах.

Фарерцы всегда ловили рыбу и давно поставляли на экспорт сушеную треску, но это был прибрежный лов небольших объемов. Промышленное рыболовство, которое прославило Фареры, появилось только в 1872 году, когда три брата Харальдсены купили старый английский шлюп Fox. Их примеру последовали другие – особенно после того, как на Шетландских островах сократился тресковый лов и много шмаков, небольших парусных кораблей, осталось без дела. Так появился фарерский глубоководный рыболовецкий флот. В те времена девяносто процентов рыбы у Фарерских островов вылавливали иностранные суда, а перелов привел к тому, что ее осталось мало. Тогда фарерцы стали отправляться в экспедиции к берегам Исландии и Гренландии. Земледельцы постепенно превратились в профессиональных рыбаков. Первые рыбные фермы появились на островах в 1960-х годах, а в 1990-х начался взрывной рост аквакультуры. Рыба и продукты ее переработки – это более девяноста процентов всего фарерского экспорта.

Когда люди появились на Фарерских островах, там не было млекопитающих, все они, от мышей до коров, завезены. Главное животное – овцы. Человеческое население Фарер выросло с начала XIX века в десять раз, но количество овец сотни лет остается неизменным: примерно семьдесят тысяч; большее количество островные пастбища прокормить не смогут, это естественный предел. Овцы дают шерсть – она до рыболовного подъема была главным фарерским товаром для экспорта, – и мясо. Каждую осень забивается 40000 голов; раньше этого более-менее хватало на всех, то теперь не хватает. Недостаток компенсирует импорт из Исландии и даже Новой Зеландии; в магазинах продается только такая, привозная баранина – местная используется внутри семей, которые выращивают животных.

Центральные и Северные острова сейчас за редкими исключениями связаны либо тоннелями (их два), либо дамбами и мостами. На Южные острова ходят паромы. Практически все населенные точки связаны между собой шоссейными дорогами, которые часто идут кратчайшим путем – по тоннелям. Вся эта современная коммуникация выросла постепенно, с перерывом в начале 1990-х годов. Фарерская экономика пережила тогда серьезный кризис. В результате снижения цен на рыбу и перелова в фарерских национальных водах практически вся рыбная индустрия обанкротилась. Банковская система рухнула. Уровень безработицы вырос до 23 процентов, с островов уехало около пяти тысяч человек – то есть каждый десятый. Но постепенно все снова наладилось.

Формально Фареры до сих пор входят в состав Дании, хотя пользуются широкой автономией. Они не входят в Шенгенское соглашение, поэтому для посещения нужна особая фарерская виза – которой на деле никто не интересуется, и прилетающие, как я уже говорил, попадают не на пограничный контроль, а сразу в дьюти-фри. И еще острова не входят в Евросоюз, поэтому российское продуктовое эмбарго не коснулось рыбы под фарерской юрисдикцией. Благодаря этому Россия стала одним из важнейших торговых партнеров островов: с 2014-го до 2017-го экспорт рыбы в нашу страну увеличился в денежном выражении с одного миллиарда крон до двух с половиной. Уровень экспорта в США, которые находятся на втором месте, – в три с лишним раза меньше, 779 миллионов.

Про структуру фарерского рыбного экспорта я узнал уже не из книги, а из журнала про фарерский бизнес, который взял в аэропорту.

***

В самосознании фарерцев очень важное место занимает охота на гринд, черных дельфинов. В прошлом она была необходима для пополнения скудного островного рациона, была спасением от голода. Как написано в книге, которую я купил, дельфины считались «даром, знамением, которое господь дает своим людям; ни один кусочек их мяса не пропадал впустую». Сейчас, когда с едой на островах все более-менее нормально, охота на гринд продолжает быть частью национальной культуры, и их до сих пор убивают именно ради мяса и жира. Бескомпромиссные активисты из других стран, которые устраивают акции в защиту гринд, у многих фарерцев вызывают сильное раздражение – прежде всего потому, что какие-то чужие люди из своих комфортных городов учат их, как им жить на их родной суровой земле и обращаться с тем, что дает море.

По-английски гринды называются «pilot whales», «лоцманские киты» – в их стаях существует развитая иерархия, гринды следуют за вожаком, лоцманом. Фарерское слово «grind» означает «ворота» и относится к стае дельфинов, один называется «grindhvalur», «воротный кит». Происхождение названия не совсем ясно. Одни предполагают, оно возникло от того, что плотная стая напоминает решетчатые ворота. Другие объясняют проще: дельфинов во время охоты загоняли в ловушку и, закрывая им пути отступления, как будто закрывали за ними ворота. Вся цепь событий, от первого момента, когда стаю замечают, до последнего, когда забитые и вспоротые дельфины лежат на пляже, тоже называется гриндой. Все острова разделены на девять гриндовых округов. На островах не так много пляжей, и далеко не все подходят для загона и забоя дельфинов. Всего мест, где это разрешено делать, двадцать три на весь архипелаг; одно из них – Сандаджер, где мы гуляли с Регви и его семьей. В охоте участвуют только мужчины (но не все: священникам нельзя). В каждом округе выбирается четверка гриндаформеавуров, тех, кто будет руководить охотой, когда придет время.

Любимая еда гринд – кальмары, больше всего их около Фарер в августе, и именно в этом месяце самая большая вероятность увидеть с вершины горы стаю дельфинов, которых опознают по фонтанам воды из дыхал. Тот, кто ее заметил, как можно скорее сообщает об этом в своем округе, и мужчины выходят на лодках в море. Они планомерно окружают стаю большим полукругом, постепенно его сокращают и шумом гонят гринд к берегу; главное при этом – чтобы животные не впали в панику, а послушно шли за своим вожаком, который ведет их в безопасное место, но на самом деле – к гибели.

Чем ближе берег, тем ближе люди к дельфинам и тем громче шум, наконец, тревога в последних рядах нарастает до такой степени, что они напирают на передние, и стая выбрасывается на берег. Охотники прыгают из лодок, к ним присоединяются те, кто ждет на берегу, и за короткое время – на сотню голов тратится меньше десяти минут – перерезают гриндам горла длинными ножами; смерть их почти мгновенна. Это самый опасный момент охоты: действовать нужно быстро, решительно и точно – ударом хвоста дельфин может убить человека или разбить лодку вдребезги. Бойня происходит и в воде, и на берегу; море становится алым от крови. Затем туши укладывают на пляже ровными рядами, и начинается раздел добычи. Самая большая гринда (вырастают они до восьми метров в длину) достается той лодке, которая первой добралась до стаи. Ее голову отдают человеку, первым стаю заметившему. Одно животное идет на всеобщий пир. Дальнейший раздел отдает определенные доли представителю власти, следившему за процессом охоты, гриндаформеавурам и другим участникам, а потом – всем остальным людям. Куски гринд никогда не продавали, а только раздавали: абсолютно каждый житель округа имеет право на часть добычи, и в былые времена это было существенной поддержкой тех, кто стар, болен или беден. Сейчас, с развитием туризма, вяленое дельфинье мясо иногда продают на рынке в Торсхавне; сам я, впрочем, этого не видел, как не видел и рынка. Мы так и не смогли его найти, хотя были в районе порта несколько раз. Возможно, в те праздничные дни его не устраивали.

Но вяленую гринду и ее сало я попробовал. Человек, который угощал меня ими, сначала долго раздумывал, стоит ли мне его давать, потому что не знал, как я, чужеземец, к этому отнесусь.

Алексеево в июле 2018 года

Сначала Булат заболел, и мы не поехали.

Потом мы поехали и даже выбрались по Новорязанскому шоссе за кольцевую дорогу, но «Нива», которую Булат недавно купил и на которую не мог нарадоваться, взяла и остановилась прямо на шоссе. Мы откатили машину на обочину. Булат открыл капот, поразмышлял и пошел в магазин запчастей – «Нива», по счастью, заглохла недалеко от него; там же был и шиномонтаж. Он купил там нужную деталь, заменил на нее неисправную, но машина не завелась. Мы снова пошли в магазин и вернулись оттуда с парнем по имени Саша. Саша был одет в выглаженные брюки и светлую рубашку. Он закатал ее рукава и долго возился с внутренним машинным устройством, а когда наконец вынырнул, сказал, что надо менять генератор. И еще сказал, что впервые за четыре месяца оделся во все чистое, потому что собрался ехать в банк, – посетовал, что вот как бывает, надо же. На его машине они с Булатом поехали в какой-то другой магазин, потому что в этом генераторов для «Нивы» не было. Когда они вернулись, Саша заменил генератор, Булат его поблагодарил, но он сказал: «Нет, я пока все не проверю, не уйду. Вам ехать, а я не хочу потом десять раз переворачиваться». Удостоверился, что все в порядке, сказал: «Все, консервируй!» – и Булат закрыл капот. Он дал Саше в полтора раза больше, чем тот попросил. Мы развернулись и поехали обратно в Москву.

И наконец едем снова: проехали кольцевую, проехали даже знакомый шиномонтаж, и началась настоящая дорога. Проехали знакомый Егорьевск, и вспомнили с Сергеем Валентиновичем, как снимали рядом главного технолога шоколадной фабрики. Проехали через Середниково, где когда-то снимали черно-белых коров, дающих органическое молоко; вспомнили, как мы заняли позицию напротив коровника, из которого после дневной дойки должны были пойти на пастбище Иволга, Кудрявка, Хозяйка, Ромашка, Фекла, Горлинка, Дыня и другие животные – у всех были имена; Сергей Валентинович снимал на долгой выдержке, и ему нужно было, чтобы коровы замерли на несколько секунд; когда стадо вышло на дорогу, то он поднял руку и сказал: «Держим, держим!» – и коровы застыли.

Булат рассказывал, что мы увидим у Димы: тот разводит мангалиц и яков, и вообще у него все, что называется, органическое и биодинамическое. Мы углубились из Гуслиц в дальнейшую Мещеру, проехали мимо больших лесных озер, затем сквозь Туму – и через пару десятков километров свернули налево, в Алексеево. Грунтовая дорога миновала разрушенные коровники и вывела в село. Димина ферма стояла за ним, окруженная березовым лесом. Это были несколько деревянных строений, загоны, обнесенные деревянными заборами и электропастухом, небольшой жилой дом посреди высокой травы, маленькие грядки, огороженные досками, несколько приоткрытых парников, кусты смородины – и пруд, сделанный из речки, с голыми, выщипанными гусями берегами. Кроме гусей на ферме жили коровы, мангалицы и черные вьетнамские свиньи, козы, яки, олени, куры, цесарки, утки, а также аляскинский маламут Тайга.