0.2.1. «Рифмованный смысл».

Я – рифмованный смысл, я кумарю тебя,

Того, кто сейчас здесь читает меня.

Сказку я о себе начинает толкать,

Так как я хочу, чтоб меня ты мог знать.

Нет во мне пустоты, нет во мне чистоты,

Если я не вернусь – не вернёшься и ты.

Смысл в любви – это грусть, и она будет пусть,

Чтобы полный набор освещал в жизни путь.

Смысл в игре, лишь один – поучаствовать, блин.

Ведь играют в игру, – интерес, «угу-гу».

Поиграть – это суть, ну а проиграть – опыт,

Чтобы в следующий раз всё же выиграть, может.

В чём же смысл любви? Для чего это надо?

И какая за это будет людям награда?

Смысл в любви – то уловка и простая преграда,

Один уровень в классе, то есть просто – досада.

В чём же смысл пустоты? Не узнаешь и ты.

Смысла нет в пустоте, то есть, нету, меня.

Почему меня нет? Только, лишь, потому –

Исключенье из правил – пустота, угу-гу.

В чём смысл смысла, вы хотите узнать?

Хотя, вообще, мне, смыслу, – всё ж на это плевать.

Смысл смысла – квадрат, то есть смысл двойной,

Ну, а его смысл это куб – смысл тройной.

Смысл я вот такой, изменяюсь всегда,

Чтоб меня ты догнать не смогла никогда.

Ты понял, вроде смысл, и схватил ты меня,

Ну а я, прям как дым, – растворился слегка.

Смысл вам не догнать, вы поверьте, друзья,

Потому что, свободу, я очень, любя,

Вашим быть не хочу и не буду совсем,

Я останусь один, весь рифмованный всем.

Сухим я вышел из воды, сухим пойду теперь я дальше,

Сухим останусь навсегда, чтоб больше не видать мне фальши.

Два раза в воду не войдёшь, её два раза не полюбишь,

А если вступишь второй раз – её другой ты обнаружишь.

В чём смысл существования материй?

Лишь только в том – чтобы быть с душой.

В чём смысл их объединений?

Лишь только в том – чтобы быть собой.

Зачем вообще я нужен всем? Затем, что без меня совсем

Не существует ничего, кроме пустоты, и всё.

Я часть всего и каждого, главнейшая я часть.

И без меня пропавшего, придётся всем пропасть.

Но я не исчезну, хоть и захочу,

С единой Вселенной я не укачу,

С единой программы, ведь выход один,

Он лишь в пустоту, он не заменим.

А как вы поняли меня, там – то нет,

Поэтому я оставляю свой след.

Как мне без тебя – так тебе без меня, -

Совсем не получается быть никогда.

Я, рифмованный смысл, догоняю тебя,

Ну а ты аж совсем не гонись никогда.

Просто душу открой, и меня полюби,

Потому что тебя я уже заслужил.

Без тебя тяжело, без тебя не легко,

Без тебя мне любить больше не суждено,

Без тебя не могу, без тебя не хочу,

Потому что тебя до сих пор я люблю.

0.2.2. „Объявление” или „Поэма о Кваземорде”.

Жил-был Кваземорда, его так дразнили;

В него все плевали, когда проходили.

Бомжом он всю жизнь свою был без желанья,

Ведь он был урод, – своего пониманья.

Он с детства бродил по подвалам, вокзалам,

И все его, в общем, уж не замечали.

Питался отбросами, нюхал носки,

Ну а по ночам выл, как волк, от тоски.

Была и мечта у него золотая:

„Чтобы жена была очень крутая,

К тому же, чтоб мужа очень любила, -

Такого, как есть – урода, дебила”.

И вот, Кваземорда, копаясь в помойке

Нашёл замусоленную газетёнку.

Читать он умел, и даже писать,

Его научили, так, годиков в пять.

Увидел анкету он о знакомстве,

Заполнил её и выслал по почте.

Но вот, телефона галяк у кретина,

Ведь жил он уж хуже, чем в стойле скотина.

Поэтому адрес причала вписал,

Где, в общем, на пирсе, пристанище взял.

Там, прям, у воды, яхты стояли;

А чуть, там, по одаль, баки сверкали,

За баком с мусором была постройка,

Толи домина, толи обломка,

Может, то даже был древний сарай,

Потом стал парашей, и весь исхудал.

Ну, в общем, бомжара там «наш» проживал,

Он счастья не видел, а горе, лишь, знал.

Прошёл один день, за ним и неделя,

Потом прошёл месяц, затем – целых три.

И «гремлин» забыл про газету с обьявой,

А думал, лишь, только как стыбзить суши́.

Но тут в газетёнку пришло объявленье:

„Хочу, мол, создать, своё поколенье,

Детей очень много, ну, в общем, – семью,

Ну, а для начала, ищу, мол, жену –

Крутую блондинку на белом коне,

Ну, то есть – на «Мерсе» иль на «Шеврале»,

Богатую очень и очень блатную –

Красавицу, в общем, ищу, мол, а что;

Чтоб очень спокойная была, к тому же,

И чтоб подчинялась во всём только мужу,

Минет по утрам и кофе в постель,

И чтоб без проблем, ну, в общем, – совсем,

Ну, прям, как рабыня, чтоб просто была,

И чтобы любила очень меня.

А сам я – ушлёпок, к тому же – калека,

Моральный дебил и кретин с того века,

Лицо моё, прямо, как у Ганнибала,

Отвислая челюсть, опухло «моргало»,

Все зубы кривые, а нос, уж, прогнил,

Ну а на башке нет совсем волосин.

Прописка моя – там, в норе серой мыши,

А все документы, – меня, уж, не слышат,

Живу, мол, за пирсом, за мусорным баком,

Стою я у бака всегда в позе «раком»,

Мои конкуренты: большая собака

И маленький пёс с переломанной лапой.

В душе́ я – Философ, романтик, поэт,

Но мне, по натуре, – не мил белый свет”.

Жила и была на том берегу

Особа такая, что я «угу-гу»,

Не то, чтобы я, а даже ни кто,

До ней не доступится даже Кусто.

Имела и дом, и машину, и дачу,

К тому же, – весь город и фирму, в придачу;

К тому же красавицей чёткой была,

И даже, без всякой косметике, да́!

У ней было всё, чего пожелаешь,

Но этим её не удовлетворяешь,

Несчастлива бы́ла, как «наш» Кваземорда,

Не нравилась ей, ни чия, сука, морда,

Ведь, к морде всегда прилагалась душа,

Ну, в общем, искала она кореша,

Чтоб чист был душой и крепко любил,

Не деньги её, а её, из всех сил.

Не ладилось, в общем, у ней ни хрена́,

Она к психиатру, вдруг, как-то пошла.

Он был предком Фрейда и очень умён,

И за гипер-плату ей правду привёл:

„Ты, если хочешь найти человека,

Чтоб искренним был душою и телом,

И чтобы совсем не любил беспределить, –

Тогда, мол, ищи урода, калеку,

Ну, чтоб не похож был на человека.

А если, красивого, ты, вдруг, найдёшь, -

Тогда ты с ним лажу, большую, возьмёшь,

Он кинет на бабки, тебя отымеет,

Потом убьёт, что найти не сумеют.

Тебе выбирать, – это правда, ты знай,

И на мой совет совсем не забивай».

И вот, извлекая прикольную шнягу, –

Газету читая, красавица, вдруг,

Объяву «спалила», болел-то недуг.

Объяву она целиком прочитала,

И сразу надежда у ней замелькала,

О том, что будет у ней муж и друг,

Душою своею излечит недуг.

В раздумьях она побыла две недели,

О том, как с таким кувыркаться в постели,

Но вспомнив врача смысловатый совет,

В мыслях, согласилась сделать минет.

Поехала в тачке – на пирс прикатила,

И стала искать бомжару кретина.

Ну а Кваземорда стоял в позе «раком»,

А рядом гавкали ротом собаки,

Весна в это время уже наступала,

Своей природой всем что-то чесала,

И «наша» красавица очень хотела,

Текла каждый день от желаний и тлела.

И вот белый «Мэрс» прям к бакам подъехал

И чуть пса больного не переехал.

Окошечко, вдруг, потихоньку открылось,

И белое личико в миг появилось.

И тут наш бедняга, моральный калека,

Слегка повернулся, смотря в человека.

– Вы – бомж Кваземорда? – Спросила принцесса.

И ей захотелось блевать без абсцесса.

– Ну, да. Чего надо? – Промолвил бомжара. –

И кто Вам сказал моё имя? Задаром?

– Я Вашу объяву здесь прочитала,

Иль Вы не писали? – Принцесса сказала.

И тут Кваземорда разинул свой рот,

Миго́́́м позабыл то, что он был урод.

Красавица «наша» блевать то хотела,

Но ради мечты, сдержалась – сумела.

Сказала бомжаре: «Садись-ка ты в тачку,

Но только, смотри, её не запачкай».

Его она шоку этим подвергла

И он удивился и застыл прям на зе́мле.

Води́ла тут вышел, открыл дверцу тачки,

В перчатках засунул бомжа, всё запачкав,

Потом сел в авто, на газ надавил и умчал далеко.

Он ехал сквозь мост, через реку, назад.

Ну а у бомжа сверкали глаза.

И чтобы из шока вышел бедняга, -

Достала красавица сразу две фляги,

Ну в общем, – коньяк ему протянула,

Он выдул их махом. Не приятным подуло.

Она привезла его сразу в баню,

Его там отпарили свеженьким паром,

Массаж трёх часовый, помыли, побрили,

Почистили зубы и ногти спилили;

Потом, сразу в клинику, быстрый хирург

Провёл операцию и отвёл дух.

Его приодели, речь восстановили,

Ну, в общем – совсем его изменили.

Она забрала его прямиком,

К себе привезла, завела к себе в дом.

И сразу она себя предложила,

Чтоб попросту время …, и так долго «ныла»…

И тут, Кваземорда, увидев "звезду",

Прилип очень быстро лицом, «угу-гу».

Лизать он ей начал, не переставая,

Что аж поломался конкретно диван.

Затем на инстинктах, засунул ей «уй»

И трахал весь год «наш» «больной» обалдуй.

Она всё текла и не уставала,

Ну, а по утрам постоянно сосала.

Режим был отличный, совсем для обоих,

"Любил" он её с голодухи своей.

Весь год он её не оставил в покое,

Совсем не на миг, он был счастлив вполне

И лишь в перерывах ел он мясо,

Она в это время ела с ним,

Ещё, в перерывах, любились в бассейне,

Купаясь и моясь вдвоём каждый миг.

И вот, через год страсть большая проходит,

Но «наш» Кваземорда с жены то не сходит,

"Любит" её днём, вечерком, по утрам,

Когда она спит – "любит" он по ночам.

А «наша» принцесса про всё позабыла

И им наслаждала все дыры свои.

И так продолжалось всё время – до смерти,

И мы здесь не брешем, вы нам поверьте.

Друг друга они всей душой полюбили,

К тому же на тело своё не забили,

Удовлетворялись, – детей наплодили,

Оставшую жизнь на халяву прожили,

Совсем не страдали, совсем не тупили,

Ни чего не курили и больше не пили;

Безумием больше они не страдали

И страстью не сильной, но всё же пылали,

Ну, в общем, – с умом друг друга любили,

Не спорили вовсе, совсем не тупили.

Бабло, кстати, вовсе, совсем не исчезло,

Проценты большие у ней были четно,

Поэтому, в общем, – она заслужила

Такого голодного, в сексе, кретина,

И он тоже, в общем, – её заслужил,

Что чист был душою, ерунду не мутил.

Вот так вот случилось, и это бывает,

Лишь, с теми, кто многое очень знает, -

О том, что – чем больше у «нас» недостатков –

Тем больше достоинств, и это так гладко.

И если хотите найти половину –

Объяву пишите в газету отныне.

Но только совет мы вам свой предлагаем,

И смысл его мы замечаем, –

Пишите своё резюме вы не клёво,

Верней, – о себе вы пишите не клёво,

Все качества, полностью приуменьшайте,

И требуйте больше, чем даже желаете;

А это вам нужно, лишь, для того –

Чтоб полный верняк ощутить на все сто,

И чтоб понапрасну вас не цепляли,

Вопросами глупыми не донимали,

А в будущем – чтобы не упрекали

Не требовали и чтоб не гнали.

Верняк это круто, верняк это классно,

Хоть даже в начале не очень прекрасно,

Хоть даже в начале не много обидно,

И как-то всё смутно и вроде не видно,

Зато, чуть попозже, эффект весь пойдёт,

И «ваша» "звезда" вас уж не задолблёт,

И не надоест, не будет противно,

Когда тридцать лет проживёте с ней стильно,

И муж «ваш» не будет злой никогда,

Если "звезда" будет готова всегда,

Если "звезду" никогда не зажмёте.

И если всегда по утрам «Вы» сосёте,

То значит – Вы счастливо с ним проживёте.

Вы не пугайтесь и не стесняйтесь,

Не жадничайте и не тикайте…

0.2.3. «Пролактин».

Глава Ι «Пролактин».

Летел самолёт над тайгой, – над Россией,

И до конца не смог путь осилить:

Какая-то схема закоротила

И быстро то пламя, своё возбудила.

Он, вдруг загорелся, пилоты поня́ли,

Что сталось, вдруг то, что не ожидали.

Они пассажирам парашюты вручили

И прыгать немедля, всем поручили.

Там было людей, где-то – тридцать, примерно,

А может быть, больше, скорее, наверно.

Пять было детей, семи лет, где-то вроде,

И с ними вожатая, они были в походе;

Мужик был – философ, и девушка тоже,

Она ниже ростом и вроде моложе.

Других было разных, но смысла в том нет,

Ведь они не успели спрыгнуть, – их нет.

Вожатая, девочек двух подхватила

И в парашют к себе зацепила,

Ещё двух девчонок философу дали

И быстро, спеша, ничего не сказали;

А пятую девочку, – вручила девчонке

И прыгать собралась, молча́ очень звонко.

Философ, вдруг, крикнул чесно́му народу:

«Встретимся возле сего самолёта».

Поспешно все прыгнули в миг друг за другом,

А все остальные – взорвались с испугом.

И самолёт, от взрыва лихого,

Напополам раскололся, в итоге.

Кабина его сама полетела –

Была без хвоста, и она не горела.

А хвост, – ещё раз вспыхнул в полёте, –

И нет, теперь, уже самолёта.

А те, кто спаслись, – в небе парили –

Свой страх высоты они победили,

Кольцо смыканули, ещё пропарили, –

И на земле себя ощутили.

Они первый раз парашют раскрывали

И как с ним лететь – не понимали,

Поэтому в разных местах оказались,

Пошли все туда, где части остались.

Философ шёл, смело, общаясь с детями,

Не верил ушам, когда слушал их сам он, –

Они, по общенью, не были детями,

Об этом они знали и сами.

Детями – индиго они оказались

И на всё, что слышали – не удивлялись,

А сами в ответ добавляли до темы,

Вот это везло в общении, с делом.

Они целый день шли до места взрыва,

И вот, наконец-то открылся пред ними:

Кусок самолёта, уже догорал…

– А где же кабина? Ни кто не видал?

– Кабина упала правее хвоста. –

Сказала Катюша и сразу пошла.

– Давайте мы всех подождём у огня. –

Сказала Анюта, глядя в далека.

Вокруг были ели, другие деревья,

Чуть дальше – поля расстилались «безмерно».

А от самолёта осталось железо,

Горело слегка и дымилось оно.

Надежда была, лишь, на кабину, –

На то, что в кабине осталось чего.

Была то весна, но моро́зно, однако, –

Почти крайний север, вокруг было мряко.

Снежок кое-где, виднелась река,

Вот только, река была далека.

Девчонки стояли возле тепла,

А философ, взяв палку, накалив до огня,

Разводил, полукругом, много костров,

Собрав перед этим достаточно дров.

Костры от волков, кабанов и медведей

И чтобы увидели огонь из-за елей

Другие, которые тоже спаслись,

И чтоб не петляли и быстрей прибрелись.

И вот, зашуршало поодаль, вдруг что-то,

Философ сразу увидел кого-то,

Поднёс оп на палке огонь для проверки,

В ответ он услышал слова очень мелко:

– Привет, это мы. – Поднимались девчонки.

Они снизу шли и дошли уже звонко.

Увидев подружку? Людмилу, девчонки,

Кинулись навстречу, помогать ей, но с толком.

Философ помог той, что была постарше,

Забраться на гору, её звали Наташей.

Они на бревне все сидели, общаясь

И ждали ещё троих, а те приближались.

А сзади бревна догорел уже хвост,

Ну, а впереди – костры полукругом,

Костры то пылали, ведь им помогали, –

Все вместе сухого хвороста собирали.

И вот, уже ночью пришли остальные,

Уставшие очень девчонки, и с ними

Вожатая Таня, годов тридцати,

Сказала: «Спасибо», и сразу – на «ты».

Они положили ещё бревна три,

Парашюты простелили, и спать полегли.

Дежурили ночью по очереди́,

На случай пришествия дикой фауны́.

Быть может поодаль ходили волки,

Но близко к огню они не подошли.

Под утро все вместе пошли в направлении

Искать ту кабину, и не было лени,

Уже есть хотелось, тепла и уюта,

Но этого вовсе не было тута.

Шли целый день по лесу, блуждая

И всё ту кабину, с надеждой иская.

Философ сказал: «Я полезу повыше

И с дерева может, кабину увижу»…

Но тут его хором девчонки прервали

И сами полезть они пожелали.

Ольга и Юля, из младших девчёнок,

Полезли на дерево, смотря сквозь сосёнок.

Они ничего там не увидали,

Но куда нужно идти, – они твёрдо знали.

Философ, индиго всегда доверял

И спорить, конечно, он с ними не стал.

Наташа, которой 16 лет было,

Жестом руками всех остановила,

Увидев кабину там вдалеке,

Всем показала, пошли все к реке.

Кабина, прямо, возле речки упала,

А речка текла – очень быстро бежала.

Они по над речкой шли, увидали –

Родник бил ключом, они его ждали.

Напились все вдоволь, пометили место,

Оставив кусок парашюта на месте.

Поля были дальше, а здесь – лес густой,

Низина, слегка, была под горой.

Камней было мало, лишь только в реке,

Шумел лес устало в округе – везде.

К кабине они уже подошли

И пол самолёта с кабиной нашли.

Она вся помятая просто валялась

И ценностью, вовсе, совсем не считалась,

Холодной была и дырявой везде,

Сиденья помялись, но всё же вполне,

Много взяли чего: не много еды,

Вещи все до одной,

На счастье попался один чемодан,

В нём много патронов и один лишь «Наган».

Философ в улыбке, в миг, засверкал

И сразу пистолет он в руки взял.

Его зарядил, патроны забрал,

Но куда дальше идти – он вовсе не знал.

Решили костры вновь, ночью палить

И вроде, пока, возле кабины и быть,

Девчонки дрова пошли собирать,

Разожгли костёр и стали латать –

Все дыры помятого полу-самолёта

Завесили парашютами и залатали всё там.

Вокруг входа в это, где случился разлом,

Наложили дров и разожгли костёр.

Философ подумав, вокруг посмотрев,

Сказал: «Вон, смотрите, там выше – удел,

Оттуда нам нужно вокруг посмотреть,

Быть может, чего и найдём, поглядеть».

– Чего мы найдём, – спросила Татьяна.

– Какой-нибудь дом, – ответил упрямо. –

Ведь здесь кто-нибудь, всё равно кто-то был

И он чем-нибудь может быть, наследил.

Ведь, наверняка, кто-то жил, иль живёт,

К себе он, конечно, и нас то возьмёт.

Ведь в этой железке нас всех проморозит

За год, а точнее – за зиму одну,

Поэтому я пойду, посмотрю.

– По дереву лазить, любим, ведь, мы, –

Сказали индиго Оля и Юля, и с философом пошли.

Добравшись за час до высшей точки,

Найдя деревья повыше, полезли девчонки.

– Смотрите внимательно, а да забыл, –

Вот бинокль и он невредим,

Нашёл я в одной, его, сумке в салоне,

Ищите строения и зверей тоже.

– Зверей? – Посмотрела Юляша, бинокль беря.

– Конечно, зверей – кабанов иль зайцев,

Ведь есть пистолет, – мы пойдём и убьём

И наконец-то мяса пожрём.

Залезли девчонки совсем высоко,

А философ вблизи смотрел – где чего.

Пытался увидеть какую-то дичь,

А лучше, – зверья он хотел подстрелить.

Оля смотрела и ничего не увидала она,

А Юля в бинокль смотрела – искала,

И по сто раз вокруг дерева она проглядала.

Бинокль был сильный, ну то есть крутой –

В него далеко было видно, как на ладони.

Увидев оленей, запомнила место,

Потом – кабанов и много других.

Но пока они туда доберутся, –

Звери давно убегут от них.

Поближе в бинокль она всё осмотрела

И набрела на клёвое дело –

Увидела сразу постройки она

И дальше смотрела, людей всё ждала.

Но люди с построек не выходили

И на снегу, даже не наследили.

Поближе она зверей поискала, –

И кабанов, аж, шесть увидала.

Спускаясь, смотрела на кабанов,