6

За 20 дней до Большого Бума

Сентябрь – странный и непредсказуемый месяц. В этом году он выдался мягким, сухим и даже солнечным, за исключением нескольких мерзопакостных дней. Теплые куртки и дубленки все еще дожидались бенефиса в пыльных шкафах, а традиционно депрессивные по осени горожане получили возможность немного пощеголять в изящных нарядах.

В то нежно-желтое сентябрьское утро инженер-химик Константин Самохвалов, тридцати восьми лет от роду, проснулся как обычно. Открыл глаза, посмотрел в белый потолок, сел на диване и стал механически натягивать свежевыстиранные синие носки и тщательно отутюженные черные брюки. С голым торсом, в носках и брюках, он посетил ванную, совершил утреннее омовение, затем вернулся в комнату. Включил телевизор на канале «Культура», глянул на термометр за окном (плюс 18 в тени!) и неспешно надел рубашку. К завтраку он всегда выходил полностью одетым, причесанным, надушенным, похожим на солиста хора великовозрастных мальчиков-зайчиков, и не было в природе еще той силы, что могла бы его убедить нарушить привычный утренний ритуал. Представить Константина Самохвалова за завтраком в футболке с изображением Че Гевары, джинсах или хотя бы в домашних спортивных штанах было невозможно. Земля повернула бы вспять.

– Доброе утро, мама, – без всякого выражения произнес Константин, присаживаясь к столу. Мать, Елена Александровна Самохвалова, в девичестве Гольдберг, интеллигентная и еще довольно свежая и привлекательная в свои пятьдесят шесть лет, не оборачиваясь кивнула в ответ. Она стояла у плиты и жарила яичницу.

– Мне, пожалуйста, два яйца, – сказал Костя, – и если возможно, без соли. Это возможно?

Елена Александровна развернулась. Несколько секунд она молча изучала сына, затем со вздохом, в котором читалась уже ничем не излечимая тоска, произнесла:

– Это возможно, Константин Михайлович. Капуччино подавать со сливками на подносе с серебряными ложечками, или достаточно будет обычного растворимого в кружке?

Костя вскинул брови. Это была первая на сегодня эмоция на его постной физиономии.

– Мам, ты не выспалась?

Женщина вернулась к яичнице.

– Спала как обычно – в одиночестве.

– А что тогда случилось?

Она ответила не сразу. Просто не знала, что ответить. Вот у мужа, царствие ему небесное, всегда хватало ума, такта и, главное, умения так встряхнуть этого парня, что он вмиг вспоминал, в какой стране живет и почему в этой стране не любят инопланетян. Михаил Самохвалов был мудр и терпелив – когда требовалось, он мог разговаривать даже с табуретками и плинтусами, и те его внимательно слушали.

– Ничего не случилось, – со вздохом бросила мать. – Просто мне кажется, что тебе пора навестить Наталью Николаевну.

Костя нахмурился.

– Почему ты так решила?

Мать поставила перед ним тарелку, придвинула приборы и хлебницу. Себе она накрывать не стала, а присела на стул напротив.

– Мне кажется, Костя, ты снова замыкаешься. И ты снова один, если мне не изменяет память. С той девушкой, Ксенией, у тебя не вышло?

Мужчина молчал. Тишину нарушал только работавший в его комнате телевизор.

– Если я молчу, это не значит, что я ничего не вижу, – продолжала Елена Александровна. – Я все вижу. Ты давно не общаешься не только со мной – господи, уж это я как-нибудь переживу! – но ты ни с кем не общаешься и за пределами дома. Нельзя быть окруженным людьми и никого к себе не подпускать. Как тебя в твоем институте терпят!

Константин продолжал изучать нетронутую глазунью.

– Сынок, не мне тебя учить и наставлять на путь истинный, и твоя территориальная зависимость от меня не имеет значения, но тебе крайне необходимо с кем-нибудь разговаривать. Хотя бы просто о погоде!

Константин поднял голову, кивнул в сторону окна.

– Я там не знаю никого, с кем имело бы смысл обсуждать даже погоду, не говоря обо всем остальном. И Ксения твоя не исключение. Скатертью дорога.

– Тогда сходи к Наталье Николаевне! Она опытный специалист и уже неоднократно тебе помогала.

– Знаю. А зачем?

– Что – зачем?

– Зачем мне сейчас с ней говорить?

Мать хлопнула ладонью по столу. Внешнее спокойствие с каждым днем давалось все труднее.

– Затем, чтобы завтра или послезавтра ты не выскочил из окна и не сделал меня окончательно одинокой и сошедшей с ума старухой! Я уже не прошу у тебя невестку и внуков, но ты хоть сам попробуй сохраниться и меня сохранить в здравом уме!

Она поднялась из-за стола. Уже закипал электрический чайник, пора делать кофе. Елена Александровна была убеждена, что всегда нужно что-то делать, чем-то занимать руки или ноги, даже если вокруг землетрясение, цунами или народный праздник по случаю победы над оранжевой угрозой. Сейчас она с удовольствием нахлестала бы сына по щекам, чтобы привести в чувство, но лучше она просто заварит кофе.

– Ладно, мама, я тебя понял, – тихо отозвался Константин.

Если бы она обернулась, то увидела в глазах сына слезы. Тридцативосьмилетний бородатый детинушка, инженер-химик, числившийся в штате никому не нужного научно-исследовательского института, жевал корку ржаного хлеба, смотрел в тарелку и беззвучно плакал.

Мать так больше и не взглянула на него, а он не стал завтракать. Молча и тихо вышел из кухни и отправился в прихожую, где его уже ожидали пара начищенных до неприличного блеска черных туфель, черная куртка, того же цвета зонтик и черная же папка с молнией. Через минуту «черный человек» Константин Самохвалов покинул квартиру.

Едва за ним захлопнулась дверь, Елена Александровна взяла с подоконника трубку радиотелефона и стала набирать номер. Долго слушала длинные гудки, успев даже увидеть, как Костя бредет по двору в сторону Тополиной улицы. Сын выглядел таким одиноким и несчастным, что у матери сжалось сердце.

– Слушаю, – сказала трубка приятным женским голосом.

– Наталья Николаевна? Это Самохвалова.

– А, доброе утро, Лена!

– Да, доброе. Наташ, я могу переговорить с тобой минут пять-десять?

– Что-то с Константином?

Елена Александровна вздохнула:

– К сожалению.

– Хорошо. Секундочку, я припаркуюсь.

Константин ехал в маршрутном такси. Компания ему в салоне попалась отвратительная (в мыслях он сразу наградил ее более сочными эпитетами, допустимыми в его лексиконе). Он сидел в хвосте прямо у задней двери, слева его плотно поджимал толстыми ляжками опохмеляющийся пивом туземец лет двадцати с небольшим, а в кресле сбоку размахивал уже опорожненной бутылкой его не менее успешно опохмеляющийся товарищ. Впрочем, если сам Костя еще мог бы стойко перенести тяготы и лишения транспортной модернизации, то видеть, как рядом с боковым туземцем мучается худенькая девушка, ему было по-настоящему тяжело.

Еще тяжелее оказалось туземцев слушать.

– Короче, тачка в хлам, лобовуха, нах… в крошку, передний бампер под капот сложился – просто писец… Я ему говорю: ты не слезай с урода, тебе страховая хер чо заплатит – ни свидетелей нету, ни протоколов… будешь мудохаться с ними до весны и хер чо выторгуешь… это же жлобы…

Конец ознакомительного фрагмента.